1923
Крещение
Какая ранящая нега
Была в любви твоей… была!
Январский день в меха из снега
Крутые кутал купола.
Над полем с ледяным амвоном -
В амвоне плавала заря -
Колокола кадили звоном,
Как ладаном из хрусталя.
Ты с нежностью неповторимой
Мне жала руки каждый раз,
Когда клубился ладан мимо,
Хрусталь клубился мимо нас.
Восторженно рыдал о Боге,
Об Иоанне хор. Плыли
По бриллиантовой дороге
Звенящих троек корабли.
Взрывая пыль над снежным мехом,
Струили залпы сизый дым,
И каждый раз стозвучным эхом
Толпа рукоплескала им,
И каждый раз рыдали в хоре,
И вздрагивало каждый раз
Слегка прищуренное море
Твоих необычайных глаз…1923
* * *
В больном чаду последней встречи
Вошла ты в опустевший дом,
Укутав зябнущие плечи
Зеленым шелковым платком.Вошла. О кованые двери
Так глухо звякнуло кольцо.
Так глухо… Сразу все потери
Твое овеяли лицо.Вечерний луч смеялся ало,
Бессвязно пели на реке.
Ты на колени тихо стала
В зеленом шелковом платке.Был твой поклон глубок и страшен
И так мучительна мольба,
Как будто там, у райских башен,
О мертвых плакала труба.И в книге слез, пером незримым
Отметил летописец Бог,
Что навсегда забыт любимым
Зеленый шелковый платок.Гельсингфорс, 1920-е гг.
* * *
Что мне день безумный? Что мне
Ночь, идущая в бреду?
Я точу в каменоломне
Слово к скорому суду.Слово, выжженное кровью,
Раскаленное слезой,
Я острю, как дань сыновью
Матери полуживой.Божий суд придет. Ношу
Сняв с шатающихся плеч,
Я в лицо вам гневно брошу
Слова каменного меч:"Разве мы солгали? Разве
Счастье дали вы? Не вы ль
На земле, как в гнойной язве,
Трупную взрастили быль?Русь была огромным чудом.
Стали вы, - и вот она,
Кровью, голодом и блудом
Прокаженная страна.Истекая черной пеной
Стынет мир. Мы все мертвы.
Всех убили тьмой растленной
Трижды проклятые вы!"Божий суд придет. Бичами
Молний ударяя в медь,
Ангел огненный над вами
Тяжкую подымет плеть.1924
* * *
Это было в прошлом на юге,
Это славой уже поросло.
В окруженном плахою круге
Лебединое билось крыло.Помню вечер. В ноющем гуле
Птицей несся мой взмыленный конь.
Где-то тонко плакали пули,
Где-то хрипло кричали: "Огонь!"Закипело рвущимся эхом
Небо мертвое! В дымном огне
Смерть хлестала кровью и смехом
Каждый шаг наш. А я на коне,Набегая, как хрупкая шлюпка,
На девятый, на гибельный вал,
К голубому слову - голубка -
В черном грохоте рифму искал.1924
Завтра
Настоящего нет у нас. Разве
Это жизнь, это молодость - стыть
В мировой, в окровавленной язве?
Разве жизнь распинать - это жизнь?Наше прошлое вспахано плугом
Больной боли. В слепящей пыли
Адским плугом, по зноям, по вьюгам
Друг за другом мы в бездну сошли.Только в будущем, только в грядущем
Оправдание наше и цель.
Только завтра нам в поле цветущем
О победе расскажет свирель.Громче клич на невзорванной башне!
Выше меч неплененный и щит!
За сегодняшней мглой, за вчерашней
Наше завтра бессмертно горит.1924
У последней черты
И. Бунину
По дюнам бродит день сутулый,
Ныряя в золото песка.
Едва шуршат морские гулы,
Едва звенит Сестра-река.Граница. И чем ближе к устью,
К береговому янтарю,
Тем с большей нежностью и грустью
России "Здравствуй" говорю.Там, за рекой, все те же дюны,
Такой же бор к волнам сбежал.
Все те же древние Перуны
Выходят, мнится, из-за скал.Но жизнь иная в травах бьется,
И тишина еще слышней,
И на кронштадтский купол льется
Огромный дождь иных лучей.Черкнув крылом по глади водной,
В Россию чайка уплыла -
И я крещу рукой безродной
Пропавший след ее крыла.1925
* * *
Я был рожден для тихой доли.
Мне с детства нравилась игра
Мечты блаженной. У костра
В те золотые вечера
Я часто бредил в синем поле,
Где щедрый месяц до утра
Бросал мне слитки серебра
Сквозь облачные веера.Над каждым сном, над пылью малой
Глаза покорные клоня,
Я все любил, - равно храня
И траур мглы, и радость дня
В душе, мерцавшей небывало.
И долго берегла меня
От копий здешнего огня
Неопалимая броня.Но хлынул бунт. Не залив взора,
Я устоял в крови. И вот,
Мне, пасечнику лунных сот,
Дано вести погибшим счет
И знать, что беспощадно скоро
Вселенная, с былых высот
Упав на черный эшафот,
С ума безумного сойдет.1925
* * *
В смятой гимназической фуражке
Я пришел к тебе в наш белый дом.
Красный твой платок в душистой кашке
Колыхался шелковым грибом.
Отчего - не помню, в этот вечер
Косы твои скоро расплелись…
Таял солнечный пунцовый глетчер,
Льдины его медленно лились.
Кто-то в… белом на усадьбу,
Бросил эху наши имена.
Ты сказала вдруг, что и до свадьбы
Ты совсем уже моя жена.
"Я пометила тайком от мамы
Каждый лифчик вензелем твоим…"
Припадая детскими губами
К загоревшим ноженькам твоим,
Долго бился я в душистой кашке
От любви, от первого огня…
В старой гимназической фуражке
У холма похорони меня.1925–1926
* * *
Мне больно жить. Играют в мяч
Два голых мальчика на пляже.
Усталый вечер скоро ляжет
На пыльные балконы дач.Густым захлебываясь эхом,
Поет сирена за окном…
Я брежу о плече твоем,
О родинке под серым мехом…Скатился в чай закатный блик.
Цветет в стакане. Из беседки
Мне машут девушки-соседки
Мохнатым веером гвоздик:"Поэт закатом недоволен?
Иль болен, может быть, поэт?"
Не знаю, как сказать в ответ,
Что я тобой смертельно болен!1925–1926
Буря
В парче из туч свинцовый гроб
Над морем дрогнувшим
пронесся.
В парчу рассыпал звездный сноп
Свои румяные колосья.
Прибою кланялась сосна,
Девичий стан сгибая низко.
Шла в пенном кружеве волна,
Как пляшущая одалиска
Прошелестел издалека,
Ударил вихрь по скалам темным -
Неудержимая рука
Взмахнула веером огромным,
И, черную епитрахиль
На гору бросив грозовую,
Вдруг вспыхнул молнии фитиль,
Взрывая россыпь дождевую…
Так серые твои глаза
Темнели в гневе и мерцали
Сияньем терпким, как слеза
На лезвии черненой стали.1925–1926
* * *
Был взгляд ее тоской и скукой
Погашен. Я сказал, смеясь:
"Поверь, взойдет над этой скукой
Былая молодость". Зажглась
Улыбка жалкая во взгляде.
Сжав руки, я сказал: "Поверь,
Найдем мы в дьявольской ограде
Заросшую слезами дверь
В ту жизнь, где мы так мало жили,
В сады чуть памятные, где
Садовники незримые растили
Для каждого по розовой звезде".
Она лицо ладонями закрыла,
Склонив его на влажное стекло.
Подумала и уронила:
"Не верю", - медленно и зло.
И от озлобленной печали,
От ледяной ее струи,
Вдруг покачнулись и увяли
И звезды, и сады мои.Гельсингфорс, 1926
* * *
Блажен познавший жизнь такую
И не убивший жизнь в себе…
Я так устал тебя былую
Искать в теперешней тебе.Прощай. Господь поможет сладить
Мне с безутешной думой той,
Что я был изгнан правды ради
И краем отчим, и тобой.На дни распятые не сетуй:
И ты ведь бредила - распни!
А я пойду искать по свету
Лелеющих иные дни,Взыскующих иного хлеба
За ласки девичьи свои…
Как это все-таки нелепо -
Быть Чацким в горе от любви!Август 1927
* * *
…Когда судьба из наших жизней
Пасьянс раскладывала зло,
Меня в проигранной отчизне
Глубоким солнцем замело.
Из карт, стасованных сурово
Для утомительной игры,
Я рядом с девушкой трефовой
Упал на крымские ковры.
В те ночи северного горя
Не знала южная земля,
Неповторимый запах моря,
Апрельских звезд и миндаля.
…Старинное очарованье
Поет, как памятный хорал,
Когда ты входишь в дымный зал,
Роняя медленно сиянье.
Так ходят девушки святые
На старых фресках. В темный пруд
Так звезды падают. Плывут
Так ночью лебеди немые.
И сердце, бьющееся тише,
Пугливей лоз прибрежных, ждет,
Что над тобой опять сверкнет
Прозрачный венчик в старой нише.1927
Александрийский стих
Когда мне говорят - Александрия..
М. Кузмин
Когда мне говорят - Россия,
Я вижу далекие южные степи,
Где был я недавно воином белым
И где ныне в безвестных могилах
Отгорели мигающим светом
Наши жертвы вечерние - четверо братьев…Когда говорят мне - Россия,
Я вижу глухой, незнакомый мне город.
В комнате бедной с погасшей лампой
Сидит, наклоняясь над дымной печуркой,
И плачет бесслезно так страшно, так быстро
Осиротевшая мама…
Когда говорят мне - Россия,
Я вижу окно деревянного флигеля,Покрытого первым сверкающим снегом,
И в нем - Твой замученный, скованный взгляд Твой,
Который я вижу и тогда,
Когда не говорят мне - Россия…
* * *
Как близок этот день вчерашний:
Часовня, ветер, васильки
И ход коня вдоль пестрой пашни,
Вдоль долгой шахматной доски.Течет густая струйка зерен
С лениво едущей арбы.
Косится вол на черный корень
Сожженной молнией вербы
И машет пыльными рогами.
Во ржи кричат перепела.
Как старый аист, млин над нами
Устало поднял два крыла.
Вдали залаял пес кудлатый.
Клокочут куры на шестах.
Квадратным глазом смотрят хаты
Из-под соломенных папах.
Вся в смуглом солнце, как ржаная,
Как жаркая моя земля,
Смеется дивчина босая
У стонущего журавля…С какою верой необъятной
Жилось и думалось тогда,
Что это солнце - незакатно,
Что эти хаты - навсегда.1927
* * *
Иногда мне бывает тихо.
Минуты плывут, как дым.
Сладко пахнет гречихой -
Или это пахнет былым?Не знаю… Грустя бессильно,
Помню еще до сих пор:
На углу, у площади пыльной
Травою поросший двор.Вечер. Над тетей Маней
Жужжит зеленый жук.
Внизу, в лиловом тумане, -
От лампы желтый круг.А за кругом так непонятна -
"Взрослая" жизнь для меня:
Ученических платьев пятна,
Крики, смех, беготня.Во что вы играли? В горелки?
Просто в молодость? В мяч?
Чей-то хохот, низкий и мелкий,
По травам прыгает вскачь.Тенью широкой и длинной
Кто-то бежит у дверей.
Кто это - ты или Нина?
(Да святится память о ней!)Сонно ем грушу и слышу
Говор: "Хочется пить…"
"Почему непременно Мишу?"
"Слушай, дай прикурить!"А мне все равно. Курите.
Падаю в сонное дно…
Тетя, что там в корыте
Будто пищит? Все равно…Дремлю и думаю: право,
Самое лучшее - спать.
Такая пустая забава -
В эти горелки играть…А теперь я большой и "умный",
И нет у меня никого.
Только слякоть да ветер шумный
Над тем, что давно мертво.Плачу о мертвых, о Наде,
Бедненькой, милой сестре…
Боже, молю о пощаде…
За что Ты их сжег на костре?
Весенняя осень
Пусть мы стали пустыми и жалкими,
И в душе у нас осенью пахнет - приди!
Для Тебя я весенние знаю пути.
Я Тебя забросаю фиалками.Я укутаю в счастье Тебя и сквозь дождь,
Сквозь туманы тропами незримыми
Пронесу над ветрами, над дымами
В тишину никогда не желтеющих рощ,Разорву нетемнеющей просинью
Истомившие тучи и в зябкой груди
Растоплю незаходное солнце… Приди -
Я весенне люблю Тебя осенью…
* * *
Ты одна беспощадно утеряна,
Ты одна нестерпимо близка.
Долгой пыткой дорога измерена,
И в напрасной крови берега.Я забыт. Все бездонней и меднее,
Обреченней звенит моя боль.
Урони мне безумье последнее,
Пустотой захлебнуться позволь.Истомленному пляской мучительной,
Дай не помнить тебя. Отпусти!
Но бесстрастен твой лик изумительный
На поросшем изменой пути.Ни забыть, ни вернуть. Ни с покорными
Славословьями пасть на копье,
Ни молиться, чтоб трубами черными
Было проклято имя твое!
* * *
..Но, синие роняя капли,
Ты медленно уходишь в дым
Шумящий. Вспыхнули над ним
Цветы и шелковые цапли
Японских ламп. Ко мне упала
Дорожка смутного огня,
Как будто издали меня
Ты медленно поцеловала.
* * *
Снова грусти тяжкая ладья
Уплывает медленно в былое.
Милая, я этой грустью пьян,
Пью опять я эту боль запоем.Горький хмель увил любовь мою.
С каждым днем напрасней эта ноша.
Ветер гонит птиц моих на юг,
Будто ты услышишь и вернешься.Утренняя светится заря,
Низкий ельник инеем напудрен.
В маске лунных голубых румян
Думаю о первом нашем утре.Я теперь, как нищий, от тебя
Все приму: улыбку, даже жалость.
Мне теперь и сны не говорят,
Как любила ты и целовала.
* * *
Ночь опустит траурную дымку,
В черной лаве захлебнется день.
Помолись и шапку-невидимку
На головку русую надень.Мы пойдем, незримые скитальцы,
Девочка из цирка и поэт,
Посмотреть, как вяжут злые пальцы
Покрывала на небожий свет.Маятник, качающийся строго,
Бросил тень на звездные поля.
Это в небе, брошенная Богом,
Вся в крови, повесилась земля.На глазах самоубийцы стынет
Мертвая огромная слеза.
Тех, кто верит, эта чаша минет,
Тех, кто ждет, не сокрушит гроза!Не печалься, девочка, не падай
В пустоту скончавшейся земли.
Мы пройдем светящейся лампадой
Там, где кровью многие прошли.Мы войдем, невидимые дети,
В душу каждую и в каждый дом,
Мглы и боли каменные плети
Крупными слезами разобьем.Горечь материнскую, сыновью,
Тени мертвых, призраки живых
Мы сплетем с рыдающей любовью
В обожженный молниями стих.И, услышав огненные строфы
В брошенном, скончавшемся краю, -
Снимет Бог наш с мировой Голгофы
Землю неразумную Свою.
* * *
Что ты плачешь, глупая? Затем ли
Жгли отцы глаголом неземным
Все народы, города и земли,
Чтобы дети плакали над ним?Жизнь отцов смешной была и ложной:
Только солнце, юность и любовь.
Мы же с каждой ветки придорожной
Собираем пригоршнями кровь.Были раньше грешные скрижали:
Веруй в счастье, радуйся, люби…
А для нас святую начертали
Заповедь: укради и убий.Сколько, Господи, земли и воли!
Каждый встречный наш - веселый труп
С красной чашей хохота и боли
У красиво посиневших губ.Пой же, смейся! Благодарным взором
Путь отцов в веках благослови!
Мы умрем с тобою под забором,
Захлебнувшись весело в крови…
Любовь
Странно-хрупкая, крылатая,
Зашептала мне любовь,
Синим сумраком объятая:
"Жертву терпкую готовь…"
И качнула сердце пальцами.
Тихий мрак взбежал на мост.
А над небом, как над пяльцами,
Бог склонился с ниткой звезд.
И пришла Она, проклятая,
В гиблой нежности, в хмелю,
Та, Кого любил когда-то я
И когда-то разлюблю.Глаза пьянели. И ласк качели
Светло летели в Твой буйный хмель -
Не о Тебе ли все льды звенели?
Метели пели не о Тебе ль?
В снегах жестоких такой высокий.
Голубоокий расцвел цветок.
Был холод строгий, а нас в потоки
Огня глубокий Твой взор увлек.
И так бескрыло в метели белой,
Кружась несмело, плыла любовь:
"Смотри, у милой змеится тело,
Смотри, у милой на пальцах кровь".
Но разве ждали печалей дали?
Но разве жала любви не жаль?
Не для Тебя ли все дни сгорали?
Все ночи лгали не для меня ль?Когда любовь была заколота
Осенней молнией измен
И потекло с высоких стен
Ее расплеснутое золото, -
Я с мертвой девочкой в руках
Прильнул к порогу ртом пылающим,
Чтоб зовом вслед шагам пытающим
Не осквернить крылатый прах.
И сжег, распятый безнадежностью,
Я хрупкий труп в бессонный час
У сонных вод, где в первый раз
Ты заструилась гиблой нежностью…
Молодость
Упасть на копья дней и стыть.
Глотать крови замерзшей хлопья.
Не плакать, нет! - Тихонько выть,
Скребя душой плиту надгробья.
Лет изнасилованных муть
Выплевывать на грудь гнилую…
О, будь ты проклят, страшный путь,
Приведший в молодость такую!
* * *