Драма "Под золотым орлом" была особенно дорога Я. Галану. Это "часть моего Я", заметил он в дневнике. М. Рыльский, прочитав рукопись "Под золотым орлом", написал автору: "Большое Вам спасибо, что прислали пьесу. И за пьесу спасибо. Сильная вещь... это оптимистическая трагедия". Несмотря на трагическую судьбу героев, драма проникнута идеей жизнеутверждения. Именно этого не увидели тогда некоторые режиссеры. Всеобщее сценическое признание драма получила уже после смерти писателя.
Я. Галан очень внимательно следил за остродраматическими, а нередко и трагическими, процессами и событиями, которые происходили в послевоенные годы в селах западных областей Украины. Писатель часто выезжал в села, встречался с крестьянами, с друзьями и недругами коллективизации. На эту тему он выступал со статьями, очерками в прессе. Вынашивал сюжет, характеры своей новой драмы "Любовь на рассвете". Как бы подтверждая достоверность картин народной жизни, автор не случайно избрал жанр "современной были". К этой пьесе можно было бы поставить эпиграфом слова самого же Я. Галана, сказанные им на собрании колхозников артели имени И. Франко на Львовщине, когда по его следам уже ходили бандеровские убийцы: "Мы строим счастливую и радостную жизнь на обновленной земле. Но на нашем пути еще стоят самые лютые враги колхозного строя - кулаки и украинские буржуазные националисты".
Для пьесы "Любовь на рассвете" (1949 год), возможно, как ни для одной из предыдущих пьес Я. Галана, характерна глубокая классовая конфликтность. Раскрывая непримиримые социальные противоречия на селе, драматург прослеживает, как они проникают в семейные отношения, разрушают патриархальные устои.
С именем Я. Галана неразрывно связано становление пролетарской драматургии и театра на Западной Украине. Его творчество формировалось под большим влиянием многонациональной советской драматургии. Драматургия Я. Галана расширила и обогатила проблематику, жанровые возможности театра, открыла важные новые черты героя, который идет на героический подвиг во имя светлого будущего своего народа.
Еще в начале творческого пути Я. Галан обращался к таким литературным жанрам "малых форм" как рассказ, очерк, фейлетон, памфлет-рецензия. Если говорить о жанрово-тематических особенностях его прозаических произведений, то для них прежде всего характерно изображение трагических событий, внимание к драматическим биографиям, судьбам. Особенно это относится к произведениям, написанным в условиях буржуазного общества.
Обращаясь к "вечной теме" - судьбе обездоленного человека - писатель вносит в ее раскрытие качественно-новое видение. Он изображает не только бесправие и страдания человека. Его герои все чаще задумываются над причинами, породившими их страдания. Формирование такого самосознания, симпатий к Советскому Союзу особенно характерно для одного из лучших рассказов Я. Галана - "Казнь" (1932 год). Сквозь призму судьбы бедного украинского крестьянина Орестюка автор показывает типичную судьбу бесправного и обездоленного человека в условиях буржуазного общества. Орестюка посадили на скамью подсудимых и осудили к смертной казни только за то, что он, спасаясь от голодной смерти, вместе с односельчанами и своей маленькой дочерью пытается перейти границу, чтобы попасть на советскую землю.
Писатель раскрывает сложный мир переживаний забитого "хлопа", его мысли о смысле жизни, о добре и зле. Он - не революционер, но в трагических обстоятельствах прозревает и от стихийного бунтарства приходит к убеждению, что. так дальше, жить нельзя, открывает в себе "целое море ненависти", которая до этого "дремала в нем". Поднимаясь с этим чувством на виселицу, он в последний раз хочет посмотреть в глаза своим палачам, но те прячут их, "словно испугались ненависти, которую источали глаза Гната". В одном из последующих рассказов "Савку кровь заливает" герой выскажет твердое убеждение: "Должно быть иначе..."
Я. Галана всегда привлекала тема интеллигенции, в частности сельской. Обращался он к ней и в драматургии, и в публицистике, и в прозе. В одном из ранних рассказов "Три смерти" (1932 год) писатель нарисовал трагические картины народной жизни, показал судьбу сельской учительницы, прообразом которой была его родная сестра. В статье "Так растут ростки" Я- Галан в эти же годы писал: "Ужасна наша действительность... Есть большая тюрьма, в которой живут миллионы, есть меньшие тюрьмы, с решетками, за которыми десятки и сотни тысяч, а есть тюрьмы без решеток..." (писатель имел в виду украинские школы в буржуазной Польше). В центре рассказа "Три смерти" - трагическая судьба сельской учительницы. Героиня видит вокруг несправедливость, жестокость, но не находит выхода. Она идеализирует прошлое и не видит ничего утешительного в настоящем и будущем. В этом ее трагедия. Учительница умирает от голода среди таких же голодных и обездоленных, как она, односельчан. В рассказе показаны три разные смерти, три разные биографии, через которые воссоздается вся острота классовых противоречий, рост революционного сознания и отцов, и детей.
Уже в советский период творчества в пьесе "Любовь на рассвете" Я. Галан снова вернулся к образу учительницы (Варвара), в которой воплотил черты интеллигента нового типа. Варвара Петрич в условиях новой жизни увидела счастливые перемены, которых не могла увидеть героиня рассказа "Три смерти"; увидел их и Грицко Гуцало из рассказа "Школа" (1946 год). Юный герой мечтает учиться, строить в жизни мосты. Но в село пришли фашисты и закрыли его любимую школу. Почти четыре года ждет мальчик возвращения советских воинов-освободителей. И вот снова он учится - "снова ученик шестого класса". Только как-то "серым, осенним утром" отец разбудил Грицка и сказал: "Они подожгли школу". Мальчик знал, что значит "они". Грицко "проклял бандеровцев". Отныне он становится "ястребком" - с оружием в руках вступает в открытую борьбу с националистическим охвостьем. Я. Галан удачно использует в рассказе элементы публицистики. Как и в очерках, он нередко обращается к приемам и средствам новеллистическим. Немало его рассказов родилось на жизненно-документальной, очерковой основе ("Дед Мартын", "Незабудка", "Дженни", "Створка" и упомянутый рассказ "Школа").
В лице писателя видим уникальный пример органического сочетания таланта художественного, публицистического и научно-исследовательского. Творчество Я. Галана-публициста - самобытная и неповторимая страница в истории советской литературы.
Начиная с первых своих выступлений на страницах журнала "В1кна", писатель в таких памфлетах и фельетонах, как "Рыцари черной руки", "Как поет канарейка", "Получат", средствами сатиры и юмора изобличал предательство украинских националистов, их сумасбродные планы "похода на Киев", реакционную сущность униатской церкви, в частности профашиствующего митрополита Шептицкого, которого уже тогда назвал "бородатым мутителем святой водички". В целях конспирации в условиях жестокой цензуры Я. Галан нередко обращался к эзопову языку ("Последние годы Багатонии"). Здесь особенно ощутимо влияние сатиры Салтыкова-Щедрина и Франко. Именно в публицистических произведениях писатель оперативно откликается на политические события в буржуазной Польше, в международной жизни, показывая глубокое понимание тех социальных процессов, классовых конфликтов, которые происходили в антагонистическом обществе.
Велика его заслуга в популяризации советской литературы, пропаганде советского образа жизни. В то время как буржуазная пропаганда, литература ополчились на нашу страну, когда, по меткому выражению В. Маяковского "газеты соревновались во весь рот, кто СССР получше обоврет", Я. Галан и его соратники по перу и подполью бесстрашно поднимали голос в защиту Страны Советов, ее литературы, искусства, при этом особенно ценно в его публицистическом творчестве - последовательное утверждение идей интернационализма и гуманизма.
Публицистический талант Я. Галана повернулся своими новыми гранями в советский период творчества. Эти годы (неполное десятилетие) отмечены высокой творческой активностью именно в жанрах публицистических. Писатель испытывает острую потребность в постоянном общении с читателем, в диалоге с ним на остроактуальные темы внутренней и международной жизни, литературные и театральные. Я. Галан понимал, что основой основ советского общества является дружба народов. В одной из статей он с гордостью писал о вечной дружбе украинского и русского народов, благодаря которой "мы живем и будем жить как народ, как страна, как государство" ("То, чего не забывают").
Особенно плодотворным в жизни Я. Галана был нюрнбергский период. Он интересен смелыми творческими поисками писателя жанровых возможностей, новых выразительных средств. Именно Я. Галану принадлежит большая заслуга перед нашей публицистикой в расширении эстетических возможностей такого жанра, как памфлет-портрет. Он создает на документальной основе цикл таких памфлетов ("Сверхчеловек"., "Геринг", "Йоахим фон...", "Когда убийца смеется", "Акушеры третьей империи"). Писатель разоблачал не только реакционную сущность фашистской идеологии, украинского национализма, но и идеологию католицизма, философию клерикализма. Здесь он достойно продолжал традиции классической украинской литературы (И. Вишенский, Т. Шевченко, И. Франко). В таких памфлетах, как "С крестом или с ножом", "Что такое уния?", Я. Галан достоверно показал мужественный и драматичный путь борьбы украинского народа против экспансии католицизма.
Публицистическое творчество Я. Галана - это и научно- исследовательская деятельность. Работая над антицерковными памфлетами, Я. Галан изучал произведения основоположников марксизма-ленинизма о религии, историю папства, глубоко знал первоисточники, умело анализировал и отбирал факты (здесь ему помогал художественный опыт). Автор тонко сочетал анализ конкретных событий с домыслом, с материалами биографии исторической личности. К этому приему он, например, обратился в памфлетах "С крестом или с ножом", "Сумерки чужих богов", в которых он прослеживает почти полувековой путь предательств и преступлений митрополита Шептицкого. Понятно, почему так злобно реагировали представители католической церкви на антирелигиозные произведения писателя, вот почему так жестоко с ним расправились, подослав наемных убийц.
Только теперь заокеанские украинские националисты узнали, что В. Росович (автор брошюр "С крестом или с ножом" и "Что такое уния?"), а также И. Семенюк (автор брошюры "Довольно!")- одна и та же личность - Ярослав Галан. Было это для них как гром среди ясного неба. Когда в книжных магазинах и киосках Львова появлялись эти издания, они раскупались буквально за несколько часов. Интерес к ним, правда, был разный. Как потом стало известно, одни покупали, чтобы узнать правду о реакционной политике церкви на западноукраинских землях, а иные - чтобы их потом сжечь в печах и каминах. После И. Вишенского, Т. Шевченко, И. Франко, Остапа Вишни, А. Довженко в истории украинской литературы не было такого последовательного разоблачителя католицизма и украинского национализма. Его имя по праву стоит в ряду имен лучших представителей мировой антиклерикальной литературы - Эразма Роттердамского, Поля Лафарга, Анатоля Франса, Максима Горького.
Украинские буржуазные националисты не прекращают своих нападок на Я. Галана и на всю советскую литературу. На европейских и американских книжных полках появляется немало разного рода "исследований", "публикаций" и даже "воспоминаний", в частности и о Галане, авторы которых беззастенчиво прибегают к фальсификации и подделкам. Эти их "методы" очень хорошо знал Галан, всегда умевший находить неопровержимые контраргументы на злобные нападки врагов. Обезоруженные, они часто переходили к злобной клевете и к открытым угрозам в адрес писателя.
Сегодня националистические "исследователи" его творчества дошли до того, что утверждают, что, дескать, Я. Галан, хотя и был "агентом Москвы", но в ряды Коммунистической партии его не приняли. Автору этих строк, опираясь на документы и факты, уже не раз приходилось публично опровергать подобные провокационные выдумки. В частности, на такой неопровержимый документ, как протокол собрания партийной организации Львовского отделения Союза писателей Украины (он сохраняется в музее-квартире Я. Галана), на котором Ярослав Александрович единогласно был принят в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Автору этих строк тогда выпала честь не только отдать свой голос за Ярослава Галана, а и быть председателем того памятного собрания. Как говорят в народе: у лжи ноги коротки.
Писатель обладал удивительной работоспособностью. Был чрезвычайно требователен к себе. Прежде чем приступить к работе над произведением, он тщательно изучал материал, анализировал факты, события и только после этого садился за чистый лист бумаги. Писал не спеша, вдумчиво, работал над каждым словом, образом, эпитетом, о чем он рассказал в заметках "Моя работа в Нюрнберге". Был нетерпим к штампам, шаблонам, разного рода "стилистическим цветочкам" и "энциклопедической эрудиции". Считал, что писатель должен писать "правду и только правду в большом и малом". С исключительным доверием относился к читателю. Главное - "заставить самого читателя мыслить".
Был он человеком неспокойным и любознательным. С юношеских лет очень любил путешествовать. Незадолго до трагической смерти, после очередной поездки по Закарпатской земле, он, шутя, сказал, что вот, когда он постареет и не будет сил путешествовать, тогда сядет за свой письменный стол и напишет самую главную книгу обо всем виденном, пережитом, передуманном. Есть что-то неумолимо жестокое и непоправимое в том, что не стало человека, который так доверительно признавался, что "до боли страстно хочется жить". В расцвете творческих сил, больших замыслов он погиб, как солдат в бою. 24 октября 1949 года под видом "просителей" враги пришли на квартиру писателя с топором и за письменным столом злодейски зарубили его.
Уже сразу после войны Я. Галан призывал советских людей к бдительности, ибо, как дальновидно писал он в памфлете "Их лица", "отродье фашистского сатаны" еще не исчезло "с лица земли". Темные силы, те силы, которые породили Муссолини и Гитлера, "еще живут и действуют", а это накладывает на каждого из нас обязанность последовательно и беспощадно бороться с реакцией "во всех ее проявлениях". В статьях, памфлетах писатель предупреждал "не играть с огнем", высказывал твердую убежденность, что окрепшие рукитрудового народа "под знаменем СССР сумеют осадить бешеных лошадей войны".И в этой борьбе против реакции,задело прогресса и мира на вооруженииу советского народа пламенноеслово писателя-коммуниста, гражданина-патриота Ярослава Галана.
Таким непримиримым патриотом-художникомон вошел в историю нашей многонациональной литературы. И в том, что сегодня украинская советская литература стала явлением не только всесоюзным, а и международным,- большая заслуга и Ярослава Галана.
Борис Буряк
Рассказы
КАЗНЬ
I
Когда его ввели в зал суда, там еще никого не было. За окнами уже третий день бесновалась метель, и сквозь облепленные снегом стекла в зал заползали сумерки. Он сидел между двумя хмурыми конвоирами и робко покашливал хриплым, глубоким кашлем. Ему было неловко нарушать своим кашлем тишину и сидеть на самой середине огромного зала, куда его привели и усадили так, чтобы все могли осматривать его невзрачное крестьянское лицо, его старую, потертую куртку и военные, еще русские, сапоги со смешно загнутыми носами. Он знал, что его опять будут допрашивать об этой неинтересной, осточертевшей ему истории, и хоть не станут больше остервенело бить в зубы и под бороду, все же придется снова, в четвертый или пятый уже раз, рассказывать про эту гниду - осадника Миколайчика, про собачью его душу, про неудачное нападение на него и глупое бегство с девчонкой на руках.
Нет, ни за что не надо было брать Гапку с собой, да еще в такую стужу. Гапка могла спокойно остаться у тети Пелагеи (только теперь вспомнилась тетя Пелагея), там бы и росла, а довелось бы ему вернуться, и отца вспомнила бы. Матери вот и не видела толком, а не забыла, шестой год уже, а не забыла, вспоминает. Вспоминала бы и его. Нет! Гапка вспомнила бы... "Она моя",- прошептал он, и от этого у него под сердцем что-то екнуло, и так остро, так остро захотелось ему увидеть Гапку! Он окинул взглядом зал и никого не увидел. Тогда ему захотелось выглянуть за двери, в коридор: там темно, может, он и не заметил ее, стоявшую где-нибудь в уголке. Он уже собрался было броситься к дверям, выбежать в коридор и позвать ее во весь голос, но в этот самый миг дверь отворилась и в зал вошел пристав. Он почистил тряпочкой медное распятие, стоявшее на столе, и как раз вовремя положил около свечей спички: в тот же момент в боковых дверях появился председатель трибунала, пухлый старикашка с заспанным лицом, которое он никогда не брил, скрывая огромную бородавку на левой щеке. Но вместо бороды росла седая щетина, нисколько не прикрывавшая безобразной бородавки, и, должно быть, поэтому судья уже двадцать лет лечился от камней в печени. Он исподлобья поглядел на подсудимого и недовольно покосился на пустующее место секретаря. Затем повернулся, подобрал тогу и вышел. У подсудимого беспокойно забилось сердце. Ему почему-то казалось, что взгляд судьи, его гримаса и то, что он вышел, хлопнув дверью,- все это вместе предвещало дурное.
Через минуту что-то заскрипело и вошел офицер военной жандармерии, стройный человек с прилизанными русыми волосами, с напудренным лицом, перетянутый скрипучими ремнями, между которыми болтались на пестрых лентах бесчисленные кресты и медали. Не взглянув на подсудимого, офицер сел за столик у окна и принялся рыться в портфеле. Вслед за ним вошел прокурор. Он молча поклонился офицеру и, потирая руки, направился на свое место - справа от судей. Разложив перед собой бумаги, он удобно расположился в кресле, привычным движением приклеил к глазу монокль, зевнул слегка и уставился на Гната. Но, вероятно, разочаровался, потому что зевнул пошире, снял монокль, откинул голову на спинку кресла, повернувшись к залу благородным профилем лорда, и прищурился.
Члены трибунала заняли свои места в десять часов. Посредине, под огромным изображением белой женщины с завязанными глазами, державшей в одной руке весы, сел пухлый председатель. Слева от него занял свое место другой судья, худой, черный, с пылающим, словно горячечным взглядом. Обыватели городка знали его как непримиримого врага прокурора, но об этом больше всех могла бы рассказать жена судьи, которая была на двадцать лет моложе мужа и смертельно скучала в глухой провинции, где один только прокурор "понимал ее небудничную, погибшую душу".