Письма Стю из Гамбурга тоже были полны жалоб и тоски, только у него дела, похоже, обернулись хуже. Стю писал свои письма от имени Иисуса Христа. Сначала приняв это за шутку, Джон тут же прикинулся Иоанном Крестителем.
Однажды в конце 1961 года Стю потерял сознание в Художественной школе и был доставлен домой. "Его мучили головные боли, - говорит Астрид, - но мы думали, он просто переутомляется на занятиях".
На другой день Стю снова отправился учиться, но в феврале 1962 года обморок повторился. Стю потерял сознание, его отвезли к Астрид и положили в его комнате. Больше он оттуда не вышел. Писал Джону длинные письма, страниц по тридцать, без конца рисовал или просто ходил из угла в угол. Приступы головной боли мучили его невыносимо, он закатывал истерики, и Астрид с матерью становилось все труднее за ним ухаживать. Он лечился, но улучшения не было. "Однажды он вернулся от врача и сказал, что не хочет черный гроб, как у всех. Он только что видел в витрине белый и хочет такой".
Стю умер в апреле 1962 года от кровоизлияния в мозг. "Он прожил так много, хотя жил так недолго, - говорит Клаус. - Ни секунды не сидел сложа руки. Видел вдесятеро больше, чем другие. У него было потрясающее воображение. Его смерть - трагедия. Он многого мог бы добиться".
Несомненно, Стю был талантливым художником. Профессор Паолоцци считал, что Стю непременно добьется успеха. В ранней юности Стю завоевывал награды в Ливерпуле. После смерти его работы много раз выставлялись в Лондоне и Ливерпуле. Он сильно повлиял на Джона и остальных битлов, сформировав их стиль одежды, причесок и даже образ мыслей.
"Я уважал Стю, - говорит Джон. - Рассчитывал, что он всегда скажет мне правду, как сейчас Пол. Стю говорил, если что-то получалось хорошо, и я ему верил".
"Битлз" скучают по нему и сегодня. Трудно постичь, что в 1962 году умер самый умный битл.
Смерть Стю стала зловещей кульминацией года простоя и депрессии. Но осенью 1961 года, незадолго до первого приступа у Стю, в Ливерпуле произошло "что-то", которого так ждал Джон.
Если точнее, случилось оно 28 октября 1961 года, в три часа дня. В музыкальный магазин NEMS на Уайтчепел вошел юноша в черной кожаной куртке. Звали его Рэймонд Джонс, и попросил он пластинку "My Bonnie" группы "Битлз". Стоявший за прилавком Брайан Эпстайн принес ему глубочайшие извинения. Ни об этой пластинке, ни о группе "Битлз" он никогда не слышал.
15
Брайан Эпстайн
Фундамент благополучия семьи Эпстайн заложил дедушка Брайана Айзек, польский еврей, приехавший в Ливерпуль на рубеже столетий. Он открыл мебельный магазин "А. Эпстайн и сыновья" на Уолтон-роуд. Потом во главе семейного дела встал его старший сын Гарри, отец Брайана.
Многие ливерпульцы считают, что NEMS - "Музыкальные магазины Норт-Энда" всегда принадлежали Эпстайнам. Впоследствии благодаря Брайану компания прославилась в городе, продавая пластинки. Но на самом деле NEMS существовал задолго до Эпстайнов. Джим Маккартни помнит, что во время Первой мировой у него было пианино из NEMS.
Эпстайны купили NEMS в 1930-х. Магазин находился на Уолтон-роуд, рядом с "А. Эпстайн и сыновьями", и семья давно к нему присматривалась, собираясь расширить дело. Гарри счел, что музыкальный магазин - прекрасное дополнение к мебельному бизнесу, но, вообще-то, его больше интересовало помещение.
Женившись, Гарри породнился с другими богатыми еврейскими мебельщиками, Хайменами из Шеффилда. Свадьба состоялась в 1933 году; Гарри было двадцать девять, его жене Куини - восемнадцать.
Их старший сын Брайан появился на свет 19 сентября 1934 года в частном родильном доме на Родни-стрит - это такая ливерпульская Харли. Второй сын, Клайв, родился двадцать три месяца спустя.
Рождение двух сыновей вроде бы гарантировало благополучие мебельной фирмы Эпстайнов на многие десятилетия вперед. Вскоре после рождения Брайана его родители переехали в отдельный особняк с пятью спальнями в Чилдуолле, одном из лучших жилых районов Ливерпуля. В доме № 197 по Куинз-драйв Эпстайны провели тридцать лет, пока не женился Клайв. Сейчас это дом настоятеля Ливерпульского собора.
До войны Эпстайны жили неплохо. Держали двух служанок - няню для мальчиков и горничную.
О детстве Брайана миссис Эпстайн помнит только, что он был самым красивым ребенком, какого она видела. "Когда он начал ходить и говорить, у него сразу проявился пытливый ум". Самое раннее воспоминание Брайана - великий восторг поездки к родственникам в Шеффилд.
Первым учебным заведением, куда попал Брайан, стал детский сад "Биченхёрст" в Ливерпуле, где он забивал молоточком деревянные фигурки в отверстия в листе фанеры. В 1940 году, когда мальчику исполнилось шесть, Ливерпуль бомбили, и семья в полном составе эвакуировалась в Престатин в Северном Уэльсе, а затем в Саутпорт, где была большая еврейская община. Брайан пошел в Саутпортский колледж, где и началось его формальное образование - очень долгое и совершенно безрадостное.
"Я был из того сорта мальчишек, которые вечно не к месту, - так написал он в своей автобиографии в 1964 году ("The Cellarful of Noise", Souvenir Press). - Меня ругали, изводили и травили и ученики, и учителя. Должно быть, родителям я доставил массу огорчений".
В 1943 году семья Эпстайн вернулась в Ливерпуль, и Брайан пошел в Ливерпульский колледж - платную частную школу. В следующем году, когда мальчику исполнилось десять, его исключили.
"Официальная формулировка была такова: за невнимательность и низкий уровень общего развития. Меня поймали на уроке математики, когда я рисовал девчонок. Якобы я совершал и другие проступки. Не сомневаюсь, что их было много".
Брайан помнит, как вернулся домой, сел на диван и отец сказал: "Не представляю, что нам с тобой делать".
Мать считает, что в позднейшие годы Брайан преувеличивал свои школьные проблемы. Она согласна, что учеба не принесла ему ни радости, ни успехов, но считает, что в этом есть вина и системы школьного образования. "Это было сразу после войны. В школу тогда было трудно поступить. О нынешней свободе нечего было и думать. Если ты им не нравился, могли запросто выгнать".
Сам Брайан считал, что, помимо его собственного неумения приспособиться, не обошлось без антисемитизма. "Помню, как меня обзывали евреем или жидом. Правда, это казалось не обиднее, чем когда рыжеволосого мальчика дразнили "рыжим"".
После Ливерпульского колледжа родители устроили Брайана в местную частную школу, но через пару недель забрали. Они быстро разобрались, какова эта на первый взгляд шикарная школа: знаний там давали очень мало, зато брали огромные деньги с богатых родителей, отчаявшихся куда-нибудь пристроить своих детей.
В конце концов они нашли хорошую еврейскую подготовительную школу "Биконсфилд" близ Танбридж-Уэллса. Здесь он учился верховой езде, которую обожал, и живописи, которую тоже полюбил и которой его впервые поощряли заниматься.
В тринадцать Брайан держал вступительные экзамены, необходимые для поступления в любую хорошую частную школу. Он с треском провалился, но родители не оставили попыток его пристроить. Ни в Регби, ни в Рептон, ни в Клифтон Брайана не взяли. В конце концов он поступил в школу в Вест-Кантри, куда принимали всех желающих. Главным здесь считали заботу о здоровье, ученики много времени проводили на воздухе. Приходилось играть в регби, и Брайан был очень несчастен.
Но его отец все-таки добился своего, и осенью 1948 года, когда Брайану исполнилось четырнадцать, мальчика приняли в колледж Рекин - известную частную школу в Шропшире.
Брайан туда вовсе не хотел - он только-только привык к школе в Вест-Кантри. Он делал заметные успехи в живописи и наконец-то обзавелся друзьями. В дневнике Брайан написал: "Теперь - в Рекин, который я ненавижу. Еду только потому, что так хочет отец… очень жаль, потому что у меня был классный год. Рождение новых идей, немножко популярности".
Постепенно Брайан приспособился к новой школе - по крайней мере, нашел чем заняться. Он по-прежнему интересовался живописью. По искусству он был первым учеником в классе и решил стать дизайнером-модельером.
"Я написал отцу, что хочу стать модельером, но он был против. Считал, что это неподходящее занятие для молодого мужчины".
Тогда же Брайан заинтересовался актерством. В Ливерпуле он часто ходил с матерью в театр. "Сначала я водила его на всякую чепуху. Потом, стараясь развить его интеллект, повела на Питера Гленвилла. Кроме того, мы ходили в Ливерпульскую филармонию".
Брайан сыграл главную роль в школьной постановке "Христофора Колумба". "Мы с мужем приехали, - рассказывает его мать. - После спектакля к нам подошел директор и спросил, как нам понравился Брайан. А Брайан был так хорош, что мы его не узнали".
Брайан ушел из Рекина в шестнадцать, не получив аттестата. Никто и не надеялся, что он сдаст экзамены. Отец все еще возражал против профессии модельера, но Брайан решил, что все равно бросит школу и пойдет работать.
"С меня хватило семи школ, одна другой ужаснее. Мне не позволяли заняться любимым делом, и было совершенно все равно, где работать. 10 сентября 1950 года, очень худой, розовощекий, кучерявый и полуобразованный, я приступил к своим обязанностям в семейном магазине в Уолтоне, в Ливерпуле".
Брайан начал продавцом мебели, получал пять фунтов в неделю. На второй день работы он продал обеденный стол за двенадцать фунтов женщине, которая пришла купить зеркало.
Оказалось, что он прекрасный продавец. И его увлекала работа. Кроме того, он заинтересовался оформлением магазина. Отец, понятно, был очень доволен, что старший сын наконец-то подключился к семейному делу. Да и сам Брайан с удивлением обнаружил, что работа доставляет ему удовольствие.
"У Брайана всегда был отличный вкус, - говорит его мать. - И он разбирался в хорошей мебели".
Но витрины магазина Брайану не нравились. Он начал экспериментировать, иногда довольно смело: например, ставил стулья спинками к стеклу. Отец считал, что Брайан чересчур торопится, но не вмешивался - радовался, что сын смирился с выбранной для него карьерой. Чтобы Брайан набрался опыта, его на полгода направили учеником в другую фирму, не связанную с бизнесом отца.
Полгода Брайан работал за те же пять фунтов в неделю в мебельном магазине "Таймс" на ливерпульской Лорд-стрит. Здесь он тоже неплохо себя проявил. Покидая магазин, получил прощальный подарок - ручку "Паркер" и набор карандашей. (Несколько лет спустя он одолжил эту ручку Полу Маккартни, чтобы тот подписал контракт.)
Через полгода Брайан вернулся в Уолтон и занялся оформлением магазина. "Мне нравилась эта работа, особенно когда я пробовал что-то новое. Но мне была по душе и торговля - приятно было смотреть, как покупатели оттаивают, выказывают мне доверие. Как настороженность рассеивается, как люди понимают, что их ждет нечто хорошее, и это хорошее предоставлю им я".
Пару раз Брайан поругался с отцом из-за оформления витрины. "Отцу хотелось забить витрину до отказа. Я же предпочитал не перегружать ее - оставить, например, всего один стул. И я просто бредил современной мебелью. Она только входила в моду, и мне хотелось, чтобы о ней узнали все. По-моему, стоит показать людям что-то красивое, и они это примут".
9 декабря 1952 года, в самый разгар его новых смелых проектов для "А. Эпстайн и сыновья", Брайана призвали в армию. Мысль о школе его пугала - армия ввергала в ужас. "Я был плохим учеником и не сомневался, что стану отвратительным солдатом".
Брайан попросился в военно-воздушные силы и был назначен клерком в службе тылового обеспечения. Курс начальной подготовки он проходил в Олдершоте.
"Я был как в тюрьме и все делал наоборот. По команде "направо" поворачивал налево, по команде "смирно" падал".
Худо-бедно освоив премудрости строевой подготовки, Брайан даже надеялся, что его выберут для парада в честь коронации. Шел 1953 год. Брайану казалось, само слово "коронация" звучит чарующе, будоражит воображение, и ему хотелось поучаствовать. Но его не выбрали. Брайан с горя отправился по пабам и клубам и напился.
В своем призыве Брайан оказался единственным выпускником частной школы, кто не стал офицером. Но вполне сходил за офицера - одевался с безупречным вкусом и проводил время в фешенебельных клубах Вест-Энда.
После Олдершота Брайану повезло - его направили в лондонские казармы "Риджент-парк", предел мечтаний любого молодого офицера. В Лондоне у него были связи, и он неплохо проводил время. Как-то ночью Брайан вернулся в казармы за рулем дорогого автомобиля, в полосатом костюме, в котелке и с зонтиком на локте.
Караульные отдали ему честь, а дежурный по роте выкрикнул: "Доброй ночи, сэр". Но офицера в казарме оказалось не так просто сбить с толку. "Рядовой Эпстайн, завтра в десять явитесь в ротную канцелярию и доложите, что выдаете себя за офицера".
На время Брайану запретили выходить в город. То было не первое его взыскание. Он постоянно нарушал субординацию - во всяком случае, был не способен выполнить простейшее поручение. "Армия уже действовала мне на нервы. Я взаправду стал дергаться. На меня все это так давило, что я обратился к гарнизонному врачу, а тот направил меня к психиатру".
Брайан проконсультировался у нескольких психиатров, и все единодушно решили, что рядовой Эпстайн по натуре не военный. Они заключили, что в умственном и эмоциональном отношении он не годен к военной службе. Спустя год, отслужив половину положенного срока, Брайан демобилизовался по состоянию здоровья. Как положено в армии, при демобилизации ему выдали блестящую характеристику, в которой аттестовали Брайана как "сдержанного, надежного солдата, на которого всегда можно положиться".
Брайан рассказывал о катастрофе, постигшей его в армии, шутливо, как бы намекая, что сам все это подстроил. Но почти не остается сомнений, что военная служба и впрямь подорвала его душевное здоровье.
Брайан бегом бежал всю дорогу до Юстона, а там сел в первый же поезд до Ливерпуля. Вернувшись в семейный магазин, он рьяно принялся за работу. И его живо заинтересовал отдел пластинок. Брайану всегда нравилась классическая музыка; впрочем, он любил и популярную. Его любимым исполнителем был тогда Эдмундо Рос.
Но сильнее его захватило увлечение, которому он отдал дань еще в школе, - театр. Он уже заподозрил, что мир искусства ему ближе, чем продажа мебели. Брайан не пропускал ни одной постановки в ливерпульском театре "Плейхаус" и все больше времени проводил, играя в любительских постановках или общаясь с профессиональными актерами. Особенно он подружился с двоими - Брайаном Бедфордом и Хелен Линдзи.
Друзья утверждали, что Брайан тоже может стать актером. У него было желание, правильный подход и - в этом они были уверены - талант. Может, ему поступить в Королевскую академию драматического искусства? Они бы ему помогли. И Брайан подал документы в академию. И поступил.
"Я прочитал режиссеру Джону Ферналду два отрывка. Один из сборника Элиота "Сцены из клерикальной жизни", другой из "Макбета". Почему-то меня взяли без полного прослушивания. Наверное, сыграло роль, что мне не нужна была стипендия".
Отец Брайана, естественно, не обрадовался. В его списке немужских занятий актеры уступали только модельерам. Но двадцатидвухлетний сын и наследник снова прервал свою карьеру. Причем на этот раз добровольно, в отличие от службы в армии. И возможно, навсегда.
Брайан поступил в Академию драматического искусства в один год с Сюзанной Йорк и Джоанной Данэм. Из стен академии только что вышли Альберт Финни и Питер О’Тул. Учась в академии, Брайан подрабатывал в магазине пластинок на Чаринг-Кросс-роуд.
"Дела у меня шли неплохо. Джон Ферналд в меня очень верил. Но я возненавидел актеров и их образ жизни. В свое время я не любил школу. А семь лет спустя оказался в атмосфере такой же общинной жизни. Мне не нравились ни обстановка, ни люди. Я начал подумывать, что пришел слишком поздно. Все-таки я скорее бизнесмен".
С первого дня занятий в театральной академии отец регулярно спрашивал Брайана, когда тот думает вернуться в семейное дело. На исходе каждых выходных, когда Брайан собирался в академию, отец уговаривал его не возвращаться в Лондон. В летние каникулы 1957 года за ужином в отеле "Адельфи" отец снова предложил ему остаться. На этот раз Брайан согласился.
Отец собрался открыть еще один филиал фирмы - в центре Ливерпуля, на Грейт-Шарлотт-стрит. Он надеялся, сына это заинтересует. Клайв, младший брат Брайана, теперь тоже работал в семейном бизнесе.
Брайан отвечал за отдел пластинок с одним продавцом. Новый магазин торжественно открыла певица Энн Шелтон. В первое же утро отдел принес двадцать фунтов. Отдел в Уолтоне в лучшие времена приносил не более семидесяти фунтов в неделю.
"Большинство магазинов грампластинок, которые я повидал, были просто ужасны. Стоит пластинке стать популярной, и ее уже не купишь - нет на складе. Я старался, чтобы у меня всегда были пластинки, даже самые экзотические… Как только у меня покупали пластинку, я тут же заказывал ее в трех экземплярах. Я считал, если она заинтересовала хоть одного, найдутся и другие желающие. Как-то я даже заказал три копии альбома "The Birth of a Baby", потому что один покупатель ее у меня спросил".
Если вдруг пластинки не было в магазине, покупателю предлагали сделать заказ, обещая немедленную доставку. Брайан придумал простой, но остроумный метод учета проданного. Каждая папка с несколькими с пластинками стягивалась тесемкой, и, когда в папке недоставало пластинок, тесемка провисала - сразу видно, что в папку нужно добавить товар. В течение дня все это постоянно проверялось, папки пополнялись пластинками или тут же составлялся заказ.