Судя по тексту заметки, Джон менять имя не стал. Пол превратился в Пола Рамона - как бы под голливудского актера двадцатых годов. Джордж обернулся Карлом Харрисоном в честь своего кумира Карла Перкинса. Стю Сатклифф стал Стюартом де Стейлом - привет голландскому обществу художников. Барабанщик Томас Мур (тоже вроде бы липовый сценический псевдоним) и в самом деле звался Томасом Муром.
Джон вел себя так, будто история "Битлз" его абсолютно не интересует, однако сохранил эту вырезку, - надо думать, в свое время она доставила ему много радости; ясно, что прошлое все-таки было ему небезразлично. На обратной стороне конверта он написал: "КАКОЙ НАХЕР ДЖЕЙК?"
Видимо, в ходе нашей торопливой беседы я что-то рассказал ему о себе, сообщил, что недавно у меня родился сын, хотя близорукие глаза Джона так пусто смотрели из-под дешевых очков, что я решил, будто он не слушает.
Я так понимаю, он считал, что рабочему парню с севера не стоит давать детям броские имена. Тогда я еще не знал о Джулиане (тема его жены и семьи пока оставалась закрытой). Потом я не упускал случая подчеркнуть, как подходит имя Джулиан ребенку из среднего класса - весьма изысканно, очень броско.
Знакомство с родителями было одним из самых странных элементов работы над этой книгой. Я хотел побольше написать о них, о том, что они думают, сотни листов покрыл заметками. Но в итоге места не хватило - пришлось ограничиться несколькими абзацами о том, что с ними произошло (см. главу 28).
Слава сыновей стала для них полной неожиданностью, а внезапные перемены - переезд из муниципальных домов в шикарные пригородные особняки, смена окружения - потрясли их еще сильнее. Мими, тетушка Джона, которая его вырастила, уверяла, что всегда принадлежала к среднему классу. В отличие от семей трех других битлов, живших в муниципальных домах, у нее с мужем был собственный дом. Правда, скромный двухквартирный домишко на шумной улице, а не в богатом элитном районе, хотя Мими всегда к этому стремилась и ненавидела Джона за то, что он водится с вульгарными людьми. Но даже Мими пережила культурный, эмоциональный и социальный шок. Мало того что четыре парня прославились и стали миллионерами. Звездами и миллионерами стали и их родители. И на них это подействовало по-разному.
Мать Ринго, Элси, и его отчим Гарри были потрясены больше всех - даже напуганы, словно загнанные в угол кролики, освещенные яркими прожекторами славы. Они переехали в новое прекрасное бунгало, но жили там в изоляции: кругом незнакомцы, что делать целыми днями - непонятно. В книге я постарался не рисовать картину такими мрачными красками, но мне было жалко их обоих. На склоне лет им пришлось уехать из старого дома ленточной застройки в Дингле, потому что жить там стало невозможно.
Я им позвонил, объяснил, чем занимаюсь, сказал, что получил разрешение. Сидя в их новой гостиной, где еще не выветрился запах пластикового покрытия и краски, я чувствовал, как они нервничают, как боятся ляпнуть лишнее, поэтому позвонил Ринго и попросил его с ними поговорить, после чего они наконец расслабились.
"Все это стало сильно надоедать, - сказала Элси, - когда нам начали срывать почтовый ящик, по кусочкам разбирать дверь, таскать камни из-под порога. Как-то вечером возвращаемся домой, а на двери и всех окнах краской написано: "Мы любим тебя, Ринго"… В большинстве своем они неплохие ребята. Они же покупали пластинки, значит чего-то заслужили. Выпрашивали его старые носки, рубашки, туфли. Я им что-то давала, пока было что давать… Риччи приходил и уходил тайком по темноте. По дому ползал на четвереньках, а я говорила, что его нет. В общем, пришлось переехать сюда".
А вот мама Джорджа, Луиза Харрисон, гордо восседала в новеньком сверкающем доме, и ей все нравилось. С самого начала ничего не имея против поклонников и их вторжений, она охотно с ними разговаривала, устраивала праздники, раздавала автографы, произносила речи. Быть матерью битла стало для нее профессией.
В начале 1967 года, когда я впервые к ней пришел, в который раз поползли слухи о расколе "Битлз". (Либо так, либо кто-нибудь из битлов умер - как правило, Пол.) Лично миссис Харрисон приходила куча писем по этому больному вопросу - чтобы справиться с почтой, она заготовила кучу отпечатанных ответов поклонникам.
Пользуясь тем, что она мать Джорджа, миссис Харрисон открыла в Ливерпуле новый магазин и познакомилась с местными телезвездами - Кеном Доддом, Джимми Тарбаком. Ее с мужем пригласили на похороны местного поп-певца, хотя они даже не были с ним знакомы. Она считала, что обязана пойти как представитель Джорджа.
Поначалу из всех родителей только миссис Харрисон активно поощряла их занятия музыкой, сама была поклонницей и приходила на многие ранние концерты. И по-прежнему любила вспоминать. Ну, в 1967 году все еще было свежо.
"Помню, когда они выпустили "Love Me Do", свою первую пластинку, Джордж сказал нам, что ее, возможно, поставят на "Радио Люксембург". Мы как приклеенные просидели у радиоприемника до двух часов ночи, но так и не дождались. Гарольд [муж Луизы] отправился спать - ему вставать в пять утра, к первой автобусной смене. В конце концов я тоже не выдержала. Только в спальню вошла, как вдруг по лестнице мчится Джордж с приемником и кричит: "Нас поставили, нас поставили!" Гарольд проснулся и говорит: "Кто притащил сюда этот дурацкий граммофон?""
Миссис Харрисон гораздо лучше помнила первые концерты "Битлз", чем они сами, и очень помогла мне восстановить порядок событий. От ребят толку не было - они не помнили ни дат, ни даже года.
"Я побывала на сорока восьми концертах, когда они уже стали "Битлз". Манчестер, Престон, Саутпорт, весь север. Сидела в первых рядах. Как-то вечером в Манчестере их собиралась снимать одна телекомпания. Я, как обычно, взяла билеты на оба отделения. Джордж сказал, что я спятила, - я просто не выйду оттуда живой, они для телевизионщиков будут играть очень громко. Я высидела первое отделение, но к началу второго вопили так оглушительно, что я еле на ногах стояла. Пришлось просить полицейского помочь мне выйти. Он не поверил, когда я сказала, что на первом отделении тоже была…
Один из первых крупных сюрпризов Джордж преподнес нам в 1963 году. Сказал, что приготовил мне подарок ко дню рождения, но его нельзя увидеть или потрогать. Пусть я только приготовлюсь поехать на Ямайку в среду. Я сказала, что мне нужна новая одежда. А он ответил, что понадобится лишь купальник. Прекрасная вышла поездка в Монтего-Бей.
Как-то на пляже рядом уселся один тип и говорит: "Привет, миссис Харрисон". Вы откуда знаете, что я миссис Харрисон? А ему, оказывается, подробно описали, во что я была одета, когда утром выходила из гостиницы. Репортер. Я разбудила Гарольда, говорю: здесь журналист, записывает твой храп. У меня в горле пересохло, какие тут разговоры? Нужно было что-нибудь выпить. Репортер отрядил своего фотографа-японца, и тот вернулся с восьмью бутылками пива. Вечером репортер повел нас по клубам. Замечательно провели время.
Я думаю, самый знаменательный момент - как нас встречали в Ливерпуле. Надо было видеть, сколько пришло горожан. От самого аэропорта стояли вдоль дороги в восемь рядов. Бедные старики махали чистыми белыми платками, когда мы проезжали. Специально в кои-то веки вышли из дома престарелых. Боже мой, вот это был день!"
Джордж в тот период заинтересовался индийской музыкой - рассуждая весьма извилисто, миссис Харрисон уверяла, что тут обошлось без нее.
"Я вечно вертела ручку приемника, ловила индийскую музыку. Однажды случайно на нее наткнулась, мне очень понравилось, и с тех пор уже нарочно искала. Я не говорю, что это повлияло на Джорджа. Это же было задолго до его рождения…"
Джим Маккартни, отец Пола, тоже легко приспособился к новой жизни, хотя и по-своему - он старался под софиты не лезть. В отличие от прочих, он купил не новое бунгало, а старую эдвардианскую виллу, большую и роскошную, и заделался эдаким джентльменом в элегантном спортивном пиджаке и клетчатых брюках, приобрел скаковую лошадь, в собственной теплице выращивал виноград. Прежде он был коммивояжером, так что всегда выглядел опрятно и представительно.
Джим впервые догадался, что дела пошли на лад, когда телефон стал звонить беспрестанно. У них всегда был телефон, хотя они и жили в муниципальном доме, - жена Джима работала акушеркой. "Казалось, звонили ежесекундно. Приходилось снимать трубку - вдруг что-то важное? Звонили девчушки из Калифорнии, спрашивали, дома ли Пол. Это ж надо так деньгами сорить. Если приезжали издалека, я говорил: хотите чаю? А потом говорил: короче, кухня вон там. Они заходили и давай визжать и кричать - узнавали кухню по фотографиям. Обо мне знали больше, чем я сам. Из поклонников получились бы прекрасные детективы.
Я все думал, как далеко это может зайти. Каждый день в газетах писали о том, как полиция возвращает этих детишек домой. Бесплатная реклама. Брайану не нужно было за нее платить.
Я думаю, секрет "Битлз" в том, что они притягательны для ребят, потому что выражают их мысли, олицетворяют свободу и бунт. И им ужасно нравилось их занятие, потому и получалось так хорошо".
Я несколько раз останавливался у Джима и его новой жены Энджи, и мы всегда проводили восхитительные вечера. Приезжая в Лондон, он звонил мне и заходил на чашку чаю. Однажды, когда я был у него в новом доме в Чешире, Пол прислал сигнальную запись песни "When I’m Sixty-Four", которую написал, думая об отце. В тот вечер Джим и Энджи прослушали пластинку раз двадцать и танцевали под нее в гостиной. Я был уверен, что у Джима будет сердечный приступ. Энджи, которая была намного моложе, подстрекала его скакать и дальше.
Младший брат Пола, Майкл, тогда тоже с ними жил и рассказал историю о дипломатичности Пола - качестве, которое проявлялось с самого детства.
"Я был с ними в Париже, и Джордж Мартин договорился, что они споют "She Loves You" на немецком. Прождал их в студии два часа, а их все не было. Тогда он отправился в гостиницу, где мы все жили, "Георг V", и парни, когда его увидели, спрятались под столами. "Вы идете или нет?" - спросил Джордж Мартин. Джон сказал "нет". Джордж и Ринго тоже ответили "нет". А Пол промолчал. Они дальше сидят обедают. И тут Пол вдруг поворачивается к Джону и говорит: эй, а вот эта строка - может, мы вот так-то и так-то ее сделаем? Джон послушал, поразмыслил и отвечает: да, в самый раз. В этом была загвоздка, они потому и не ехали в студию. А Пол, не заводя споров, ловко вернулся к теме и решил проблему. Чуть погодя они поднялись и отправились в студию".
Ливерпуль и окрестности покинула только Мими - перебралась на южное побережье в новое бунгало под Борнмутом. В Ливерпуле она тоже пережила нашествие фанатов, но старалась быть с ними приветливой и выискивала для них что-нибудь из старых вещей Джона.
"А в один прекрасный день не нашлось ничего. Девушка спрашивает: "Что, даже пуговицы нет?" А у меня мания - срезать пуговицы с одежды, прежде чем выбросить. Я долгие годы хранила большую жестянку с пуговицами - ну, достала и дала ей одну. Она обняла меня и поцеловала. Сказала, что никогда этого не забудет. Потом написала, что носит пуговицу на золотой цепочке на шее и все девчонки с фабрики ужасно ей завидуют".
Естественно, все коллеги этой девушки тоже написали Мими и попросили пуговицы Джона, а потом история разошлась, и поклонники потянулись отовсюду. "Я рассылала пуговицы по всему миру. В Америку, в Чехословакию, куда угодно".
В конце концов Мими довели две фанатки, которые влезли в дом, когда она больная лежала в постели наверху. Она оставила заднюю дверь открытой для врача, а услышав возню внизу, решила, что это грабители. Мими прокралась вниз, ожидая нападения, и обнаружила, что на новом диване валяются две девушки, а вокруг куча фантиков от ирисок. Мими их выгнала, в ярости оттого, что пришли без разрешения, что у нее теперь не дом, а проходной двор. Девицы ушли, но одна прихватила с собой ключ от задней двери. После этого Мими села и заплакала. "Я сижу в таком вот состоянии, и тут приходит булочник. Добрый человек - позвонил своим, кто-то пришел и вставил новый замок. Булочник этот работал в "Пекарне Скотта". Спасибо ему большое". Вскоре Мими решила уехать из Ливерпуля.
Сейчас, двадцать лет спустя, забавно сознавать, что многие из этих сувениров выставляются на "Сотбис" в Лондоне и продаются за большие деньги, а затем украшают игровой зал или бар какого-нибудь японского миллионера.
Встречи с Мими очень мне помогли, хотя многие ее истории о Джоне, о его детских годах расходились с версиями самого Джона или его школьных товарищей.
Мими считала, что Джон воспитывался как положено выходцу из среднего класса. Да, временами шалил, но не выходил за границы проделок Просто Уильяма - ничего непристойного, ужасающего и, разумеется, никакого криминала. Откуда брались такие истории, она не понимала. Сама она рассказывала в основном о раннем детстве Джона, словно прикрыла вуалью все остальное, решив хотя бы в памяти сохранить его юным и непорочным.
Даже увидев триумфальный концерт "Битлз" в Ливерпуле на Рождество 1963 года - их первый приезд после того, как они заняли первую строчку в хит-параде, - в воспоминаниях Мими возвращалась к тем дням, когда Джон был ребенком. На концерте стояла где-то сзади, сесть в первый ряд не пожелала.
"Это было в "Эмпайр" в Ливерпуле. Я смотрела на Джона на сцене, но все равно видела маленького мальчика. Я всегда приводила его в "Эмпайр" под Рождество на ежегодный праздник. Помню, мы смотрели "Кота в сапогах", шел снег и Джон сидел в театре в резиновых сапогах. Когда вышел Кот в сапожищах, Джон вскочил и закричал: "Мими, он в резиновых сапогах! У меня такие же!" Его голосок разнесся по всему залу, и все обернулись и заулыбались. Разумеется, я была очень горда, что он играет на сцене "Эмпайр". Я тогда впервые поняла, как они действуют на зрителей. Толпу сдерживала конная полиция. Рядом со мной стояла Бесси Брэддок. Очень было волнующе. Но я ничего не могла поделать. Я все думала: да никакой он не битл, он мальчуган, который когда-то сидел со мной на галерке и кричал: "Мими, у него резиновые сапоги!""
Это правда: на детских фотографиях - особенно на тройном снимке - маленький Джон действительно выглядит трогательным невинным ребенком.
Собирая сведения о раннем детстве битлов, я столкнулся с проблемой - двоих родителей никак не найти. Джулия, мать Джона, умерла очень давно, как и мать Пола. Но я знал, что настоящий отец Ринго, который развелся с его матерью много лет назад, жив. Я подозревал, что жив и Фредди Леннон - "этот Альфред", как его называли родственники со стороны Мими. Во всяком случае, известий о его смерти не поступало. Все школьные годы Джона Мими в страхе ждала того дня, когда Альфред вернется. Я связался с транспортными компаниями и гостиницами, где он вроде бы работал посудомоем, но поначалу так ничего и не выяснил.
Мне больше повезло с отцом Ринго, которого тоже звали Ричард, или Риччи. В первом же письме я его расстроил, неправильно написав его фамилию. Фу, как некрасиво. Орфография всегда давалась мне с трудом. Написал "Starkie" вместо "Starkey". Все поклонники "Битлз" в курсе, как пишется его фамилия. В ответном письме он сделал мне замечание, но согласился побеседовать.
Жил он в Кру, подрабатывал мойщиком окон. Он мало что сумел мне рассказать, но вызывает уважение, что после развода он к Ринго не приближался, не воспользовался тем, что сын стал вдруг всемирно известен, и упорно отказывался общаться и с ним, и с бывшей женой.
В Ливерпуле я немало времени потратил на поиски школьных друзей, учителей, людей, игравших с будущими битлами в The Quarrymen.
Я отправился в клуб "Кэверн", все еще популярный в 1967 году (правда, опять как джаз-клуб), и встретился с Бобом Вулером и Алланом Уильямсом. Я купил старые копии "Мерси-бита" и набрал кучу старых программок и плакатов.
Джон раскопал и отдал мне старую программу концерта, где они выступали на разогреве у Литтл Ричарда. На первом листе Литтл Ричард поставил Джону автограф, как обыкновенному фанату, и записал свой адрес в Америке на случай, если Джон там окажется. В то время это казалось почти несбыточной мечтой.
Из ливерпульских интервью мне особенно запомнился разговор с Питом Бестом. Он был барабанщиком, уволенным из "Битлз" 16 августа 1962 года (см. главу 17). К 1967-му он успел жениться и работал в пекарне. Питер не ответил мне ни на одно письмо. В конце концов я разыскал его мать Мо Бест, которая много сделала для "Битлз" в начале их карьеры, пустив их выступать в своем клубе "Касба".
Я встретился с ней в большом, заросшем викторианском доме на Хейменс-Грин - в подвале дома некогда и размещался клуб. Я стучался в дверь минут пятнадцать и уже было подумал, что дом заброшен, но тут мне открыли. То, что я работал над авторизованной биографией "Битлз", не то чтобы смягчило сердце Мо. Она все еще ярилась из-за того, как обошлись с Питом, и пришлось приложить немало стараний, дабы убедить ее, что мне нужна вся правда, что я хочу выслушать все стороны. Она сказала, что передала Питу мои сообщения, но с теми, кто работает на "Битлз", он встречаться не хочет. Потом она успокоилась и рассказала мне о своих встречах с "Битлз", об истории своего клуба, и все это вошло в книгу.
Я не знал, что, пока мы разговаривали, Пит в одиночестве сидел в соседней комнате, - он как раз приехал повидаться с матерью. Зайти и побеседовать со мной он не желал. Я попросил миссис Бест послать к нему младшего сына Роага и спросить, не согласится ли Пит просто уточнить некоторые даты гамбургского периода. Под конец она сказала: "Ладно, пошли к нему, все будет в порядке". В итоге я провел с Питером много времени, хотя его историю использовал в книге лишь отчасти.
Пит поднялся и улыбнулся понуро, как бы сдаваясь, будто понял, что из-за матери его вычислили и загнали в ловушку. Он был смущен и надломлен. Застенчиво склонял голову набок, практически сутулился. Мне показалось, он грустен и слегка жалок. Говорил медленно и тихо. Действительно устал - только что отработал смену в пекарне. Чувствовалось, что он гордый человек.
Он рассказывал о Гамбурге и оживал, вспоминая смешные истории - например, как Джон вышел на улицу в кальсонах.