Собственно, таинственный "Павел Лаврентьевич" предупреждал меня, что в фотокопии дневника и, соответственно, в переданной мне электронной копии есть лакуны. Он имел в виду, прежде всего, пропуски, связанные с тем, что люди, делавшие фотокопию дневника, работали отнюдь не в комфортных условиях и кое-что пропускали.
Однако сам же "Павел Лаврентьевич" высказывал предположение, что в оригинале дневника также имеются лакуны, и, возможно, – местами весьма обширные. Причём записи удалял из дневника не сам Берия, а кто-то позднее, в период уже архивного спецхранения.
Впрочем, и тут, по мнению "Павла Лаврентьевича", всё обстояло не так просто. То ли по недосмотру тех, кто подчищал дневник, то ли вследствие того, что архивисты отдавали на просмотр неким "цензорам" не всё (сделать это было возможно, потому что записи велись, напоминаю, на отдельных листах), какие-то "криминальные" записи относительно Хрущёва и других сохранились.
"Павел Лаврентьевич" при этом уточнил: "Я говорю (сохранились), исходя из предположения, что какая-то подчистка дневника, полная или частичная, имела всё же место". Это уточнение, как я понял, было вполне характерно для стиля "Павла Лаврентьевича": предельная точность в выражениях и исключение неоднозначного или неверного истолкования сказанного им.
Я, анализируя дневник, пришёл к такому же выводу, что и "Павел Лаврентьевич". Судя по всему, какая-то подчистка дневника чьей-то рукой производилась. Однако из дневника были удалены далеко не все пикантные исторические подробности как военной, так и послевоенной поры. Чем это можно объяснить, я могу лишь гадать, особенно с учётом того факта, что записи за 1943 и последующие годы, скорее всего, полны или почти полны. Забегая далеко вперёд, отмечу, что сомнение в этом отношении вызывают только периоды с конца 1952 года до смерти Сталина и от смерти Сталина до ареста Берии.
Так или иначе, первая явная лакуна просматривается как раз за период с 10 по 20 июня 1941 года.
Почему я так считаю, объясню чуть позже, но сразу скажу, что многие предполагаемые лакуны, скорее всего, восстановить уже не удастся даже после поисков в самых тайных спецхранах. Похоже, что значительная часть дневника Л.П. Берии за 1941–1942 годы просто уничтожена в хрущёвские времена. И можно догадываться – почему!
Очень уж неприглядно в свете правды этих записей должны выглядеть и многие прославленные (что обидно – заслуженно ведь прославленные, но…) советские военачальники, и некоторые партийно-государственные руководители, и, главное – лично "дорогой Никита Сергеевич" с его публичными фальсификациями обстановки последних предвоенных и первых военных дней 1941 года.
Да и не только 1941 года, но и весны, и лета 1942 года, и – позднее – времён Сталинграда.
Вот эти неудобные места и убрали!
Но, возможно, обширные пропуски в записях имеют иное объяснение? Возможно, в те периоды, за которые регулярные записи отсутствуют, Берия просто не вёл дневник?
Что ж, в последние дни перед войной и тем более после её начала, а затем после всё более неудачного для СССР её развития Берии и впрямь было не до дневника.
В первые полгода войны, да и позже, Берия элементарно не имел возможности толком выспаться! В условиях неразберихи и начавшейся эвакуации надо было формировать Резервный фронт с костяком из вновь создаваемых дивизий НКВД, надо было проводить эту самую эвакуацию и переводить экономику на военные рельсы, а кроме того, руководить вновь объединённым НКВД, а кроме того, принимать участие в работе Государственного Комитета Обороны и Ставки ВГК, а кроме того, отслеживать работу разведки и ежедневно проворачивать в голове и в душе десятки разнородных дел.
При всём душевном желании как-то выговориться наедине с дневником частой возможности для этого у Берии, конечно, не было. Однако наличие – пусть и немногочисленных – записей в дневнике за военную половину 1941 года и за 1942 год, а также характер этих записей позволяют предполагать, что даже в это время Л.П. Берия к дневнику обращался. И, возможно, чаще, чем можно предполагать. Тем более что с 1943 года дневник становится даже более регулярным, чем до войны.
Далее читатель увидит, что в дневнике за первые полтора военных года не отражены многие широко известные решающие события и факты того времени, зато имеются явно текущие, без душевных откровений, записи, касающиеся дел и событий второстепенных.
Но если так, если находился десяток минут для записей, так сказать, "проходных", то мог ли Берия – даже в тяжёлые времена – не записывать периодически в дневник что-то такое, что имело важнейшее значение как для него, так и для страны?
Думаю, вряд ли!
Однако записей нет! Ни о, скажем, подготовке нашего наступления 1942 года в районе Харькова, ни о нарастании кризиса в районе Сталинграда, ни о многом другом! Даже летние и осенние записи 1941 года крайне немногочисленны и весьма случайны по содержанию.
Далее, по ходу событий, я ещё буду обращать внимание читателя на то, что лакуны в дневнике совпадают с очень непрояснёнными моментами предвоенной и военной истории.
А первое основание для сомнений даёт как раз запись от 10 июня 1941 года. И теперь об этом – подробнее…
Во-первых, как следует и из текста дневника, и из записей в Журнале посещений сталинского кабинета, в апреле, мае и начале июня 1941 года Берия почему-то начал слишком часто выпадать из числа участников совещаний у Сталина.
Почему вдруг так?
Думаю, это было связано с тем, что именно информация Берии о близкой войне оказывалась для Сталина психологически неприятной. И он, размышляя и обрабатывая информацию, в том числе и от Берии, для принятия решения, "живьём" Берию видеть не хотел. Последний раз войдя к Сталину 27 мая 1941 года, Берия не появлялся у него до 7 июня 1941 года!
Конечно, они могли видеться и наверняка виделись не только в сталинском кабинете, однако основная государственная работа на высшем уровне совершалась всё же там. Но – без Берии.
Насколько я знаю, подробный анализ последних двух предвоенных недель на основе изучения Журнала посещений сталинского кабинета никем не предпринимался. Я сейчас тоже не могу заняться им в полной мере, потому что выступаю как публикатор и комментатор дневника Л.П. Берии, а не как автор собственной книги о начале войны.
Тем не менее кое-что из тогдашней хронологии нам не учесть нельзя!
В ходе вечернего приёма 3 июня 1941 года Сталин 20 минут беседовал наедине с Хрущёвым. Затем в кабинет вошли Тимошенко, Жуков и Ватутин, и они говорили без свидетелей (Хрущёв вскоре после прихода военных ушёл).
6 июня 1941 года Сталин в конце дня опять уединился более чем на два часа (с 20.55 до 23.00) с той же троицей военных.
И вот 7 июня в 20.45 к Сталину заходят Молотов, Берия, Маленков и Богдан Кобулов (НКГБ). Через 15 минут (!) Берия, Маленков и Кобулов уходят, а Молотов остаётся. Сталин принимает Вышинского (НКИД), Седина (нарком нефтяной промышленности), Кузнецова (НК ВМФ).
А в 22.05 вновь появляются Берия и Маленков.
В 22.25 на 25 минут входят Тимошенко и Жуков, и какое-то время идёт общий разговор. Потом Маленков и Берия уходят буквально на пять минут (в туалет вряд ли), а вернувшись, остаются с Молотовым в кабинете у Сталина и после ухода военных, до 23.45 – до конца.
9 июня 1941 года Сталин начинает приём с Тимошенко, Жукова и Ватутина. Ровно час, с 16.00 до 17.00, они что-то обсуждают вчетвером (Жуков и Тимошенко позднее приходят ещё раз и с 18.00 до 23.35 принимают участие в совещании у Сталина вместе с Ворошиловым, Маленковым, Куликом и Вознесенским).
Берии у Сталина нет.
Но уже 10 июня 1941 года к Сталину в 22.15 входят Молотов и Микоян и почти сразу же – Берия и Маленков. В ходе совещания вызывают на 30 минут Кобулова, и заканчивается обсуждение в узком кругу в 23.00 (к разговору присоединяются Шахурин и Л. Каганович).
До начала войны остаётся 12 дней. Возможно, Сталин в это ещё не верит, но то, что ситуация критическая, ему ясно. И вот в этот острейший момент, с 11 июня по 20 июня 1941 года, имя Берии вдруг снова исчезает из Журнала записи посещений кремлёвского кабинета Сталина!
Почему?
Не было ли это связано с тем, что с 11 по 20 июня 1941 года Берия, по договорённости со Сталиным (возможно, совместно с наркомом ГБ Меркуловым, выезжавшим в Прибалтику), провёл личную инспекцию западной границы?
Если это так, то не исключено, что Берия не из Москвы, а прямо на месте организовывал тот разведывательный полёт вдоль границы полковника Захарова, который должен входить в школьные учебники, но о котором плохо знают даже военные историки. Я писал об этом полёте в своих книгах "Берия. Лучший менеджер ХХ века" и "10 мифов о 1941 годе".
Если это так, то становится ясным и то, почему Сталин, ещё 13 июня 1941 года не удовлетворив просьбу Тимошенко и Жукова о приведении войск в боевую готовность, не позднее 18 июня 1941 года такую санкцию дал! Сей факт по сей день замалчивают, однако такая санкция была – сегодня имеется много подтверждений тому!
А информация лично Берии, переданная лично Сталину, в реальном масштабе оказалась решающей для принятия Сталиным такого решения!
Могли ли хрущёвцы оставлять в дневнике Берии следы об этом великом вкладе Берии в последние дни перед войной в будущую нашу Победу?
Нет, конечно!
Кто-то, возможно, скажет, что проще было вообще уничтожить дневник – весь! Но вот тут-то и начинаются тонкости. Полное отсутствие дневника даёт бо́льший простор для полёта фантазии, чем дневник, из которого изъята и уничтожена лишь некая его часть. А именно – та часть, которая особенно компрометирует командующего ЗапОВО Павлова, Тимошенко, Жукова, Пономаренко и других, но прежде всего – "дорогого Никиту Сергеевича"!
Ведь зачем-то Сталин вызвал Хрущёва из Киева в горячие июньские дни для абсолютно конфиденциального разговора 16 июня 1941 года – с 17.40 до 17.55.
Из Киева, и всего – на 15 минут!
Зачем?
Не для того ли, чтобы спросить: "Никита! Лаврентий сообщает, что война начнётся со дня на день! А ты мне что 9 мая плёл?"
Ведь и 9 мая (надо же!) 1941 года Сталин вызывал Хрущёва из Киева для того, чтобы расспросить его о чём-то всего в течение 30 минут наедине – с 17.30 до 18.00.
Вызвал из Киева, всего на полчаса!
Зачем?
А потом, не сразу после ухода Хрущёва, а после каких-то длительных раздумий, в 21.45 Сталин 9 мая 1941 года всего на 5 (пять) минут вызвал Берию.
О чём они говорили?
Не о том ли, что вот, мол, только ты, Лаврентий, всех и будоражишь! Мол, война, война. А остальные, в отличие от тебя, не дёргаются и говорят: "Нет, товарищ Сталин, в этом году Гитлер на нас не пойдёт"… И товарищ Павлов, и товарищ Хрущёв, и товарищ Пономаренко…
Ведь о чём-то очень важном Сталин и Берия 9 мая 1941 года говорили? И говорили наедине…
А записи об этом разговоре в дневнике Берии нет!
Как нет в нём и подробной записи о конфиденциальном разговоре Сталина с Берией, состоявшемся в ночь с 18 на 19 мая 1941 года. Вернувшись к краткой записи в дневнике от 18 мая, читатель увидит, что Берия хотел описать ночной разговор подробнее, но такая запись в дневнике отсутствует (см. также примечание 1 к записи от 18 мая 1941 года). Как это объяснить? Возможно, Берия просто не стал возвращаться к разговору, а возможно, запись была позднее изъята.
То есть не исключено, что лакуны в дневнике Берии надо отсчитывать даже не с 10 июня 1941 года, а с более раннего времени – по крайней мере, с 9 мая 1941 года…
А может быть – и с ещё более раннего?
Кто знает!
Между прочим, то, что Берия с 10 июня 1941 года выезжал на личную испекцию границы, косвенно подтверждается таким, например, фактом.
12 июня 1941 года начальник погранвойск НКВД Молдавской и Украинской ССР Василий Афанасьевич Хоменко был назначен заместителем командующего Киевским Особым военным округом Кирпоноса по охране тыла (с 22 июня 1941 года Хоменко стал заместителем командующего Юго-Западным фронтом Кирпоноса по охране тыла). Чем можно объяснить такое неожиданное превращение пограничного начальника в войскового начальника, если не тем, что Берия, видя близкую войну, заранее заботился о чекистском обеспечении безопасности армии?
Назначение Хоменко позволяет предполагать, что в десятых числах июня 1941 года Берия уже убедил Сталина в необходимости неких немедленных мер ввиду возможной близкой войны.
Недаром ведь и сам начальник ГУПВ НКВД СССР Григорий Григорьевич Соколов к 22 июня 1941 года уже находился на западной границе и сразу же после начала войны был назначен заместителем командующего Западным фронтом Павлова по охране тыла (Соколову выпал особо тяжкий груз).
Что же до самых последних дней перед войной, то 18 июня 1941 года Сталин с 20.00 до 0.30 совещался с Молотовым (вход в 20.00, выход в 0.30), Тимошенко и Жуковым (вход в 20.25, выход в 0.30), а также Маленковым (вход в 20.45, выход в 0.30).
Скорее всего, в ходе этого совещания Сталин и отдал распоряжение о приведении войск в боевую готовность.
Преступная халатность и прямое предательство не позволили выполнить его в полной мере. Но свою положительную роль в общем итоге войны оно тоже сыграло.
Благодаря, прежде всего, бдительности и активности Берии.
20 июня 1941 года в 20.20 Берия вновь вошёл в кабинет Сталина. И начиная с 21 июня 1941 года он редкий день не бывал в этом кабинете – если, конечно, был в это время в Москве.
20/VI-41
Все, теперь будет как будет. Что успели, то успели, что не успели, уже не сделаешь. В своих Пограничниках я уверен. Так Кобе и сказал. Если начнется, боюсь, достанется нам крепко.
А там посмотрим. Коба сказал, вроде провалиться не должны. Еще сказал: "А если провалимся, деваться некуда. Все равно эту войну надо будет выиграть".
Куда ж мы денемся. Придется.
Комментарий Сергея Кремлёва
20 июня 1941 года Берия сделал в дневнике вновь очень краткую запись, что и понятно. И время уже поджимало, и писать-то за два дня до войны было нечего – хоть в дневнике, хоть в сводках на имя Сталина.
Как констатировал сам Берия, что можно было сделать, было сделано. А теперь оставалось изготовиться и ждать – решатся немцы на войну или нет?
Сталин 18 июня 1941 года пытался направить в Берлин Молотова для срочных консультаций, но Гитлер отказал. Этот факт тоже должен бы знать каждый школьник, однако его замалчивали ранее академики Академии наук СССР и по сей день замалчивают "академики" "Россиянской" Академии "наук".
Тогда же, за два дня до войны, оставалось только ждать и…
И, конечно, своевременно отдать соответствующие приказы подчинённым.
Как это стало ясно уже через два дня, руководство НКО СССР и Генштаба РККА, высшее командование РККА и, прежде всего, командующий Западным Особым военным округом генерал Павлов директивы Сталина от 18 июня 1941 года не выполнили.
А вот пограничники Берии встретили войну во всеоружии в прямом смысле этого слова – с оружием в руках, в окопах! Встретили они её так, во-первых, потому, что имели на то прямой приказ о повышенной боевой готовности. А во-вторых, потому, что их к войне постоянно готовили.
20 июня 1941 года начальник пограничных войск Белорусского пограничного округа Богданов отдал следующий приказ:
"В целях усиления охраны границы приказываю:
1. До 30.06.41 г. плановых занятий с личным составом не проводить.
2. Личный состав, находящийся на сборах на учебных заставах, немедленно вернуть на линейные заставы и впредь до особого распоряжения не вызывать…
4. Выходных дней личному составу до 30.06.41 г. не предоставлять.
5. Пограннаряды в ночное время (с 23.00 до 5.00) высылать в составе трех человек каждый. Все ручпулеметы использовать в ночных нарядах, на наиболее важных направлениях…
7. Расчет людей для несения службы строить так, чтобы с 23.00 до 5.00 службу несли на границе все люди, за исключением возвращающихся из нарядов к 23.00 и часовых заставы.
8. На отдельных, наиболее уязвимых фланговых направлениях выставить на десять дней посты под командой помощника начальника заставы…
11 Пограннаряды располагать не ближе 300 м от линии границы.
Богданов"
Пограничный генерал Иван Александрович Богданов (1897–1942) станет героем Великой Отечественной войны. Он будет нести нелёгкую службу по охране тылов отступающих войск, станет одним из организаторов Резервного фронта и 39-й резервной армии…
Потом он будет командовать уже боевой 39-й армией Калининского фронта, участвуя в битве за Москву.
В июле 1942 года, выводя войска армии из окружения, он будет смертельно ранен, и 22 июля 1942 года скончается.
Богданов к 22 июня 1941 года был главным пограничником Белоруссии. Но ведь и главный пограничник СССР – начальник Главного управления пограничных войск НКВД генерал-лейтенант Григорий Григорьевич Соколов в ночь с 21 на 22 июня 1941 года находился не в Москве, и не в Минске в ложе театра, как командующий ЗапОВО генерал Павлов, а на участке 87-го пограничного отряда Белорусского пограничного округа.
Мог ли главный пограничник страны быть на границе без прямого приказа Берии и без санкции Сталина? Нет, конечно! Соколов прибыл в приграничную зону для чекистского участия в близкой войне!
37-летний генерал Григорий Соколов, природный пограничник, встретив войну на границе, вскоре стал начальником охраны тыла Западного фронта – тяжелейшая должность, учитывая провалы генерала Павлова и К°.
С октября 1941 года Соколов – начальник штаба 26-й армии, принявшей на себя под Тулой основной удар 2-й танковой группы Гудериана. В конце 1941 года Соколов сформировал новую резервную 26-ю армию и ушёл с ней на Волховский фронт.
Вот какими были кадры наркома Берии в исторической реальности, а не в изображении деятелей "демократического" "Мемориала".
Это они готовили своих подчинённых к войне и хорошо подготовили их к ней. А главным "мотором" реформ был сам нарком.
В подтверждение я процитирую книгу генерал-майора в отставке Сечкина "Граница и война", изданную в 1993 году, то есть уже после падения советской власти:
"В феврале 1939 года (то есть после прихода в НКВД Л.П. Берии. – С.К.) было принято постановление СНК, которым из состава Главного управления пограничных и внутренних войск было выделено как самостоятельное Главное управление пограничных войск. Создание специального органа с ясно и четко определенными задачами и окружных управлений на местах благоприятным образом сказалось на организационном укреплении пограничных войск как войск специальных, предназначенных для охраны и защиты государственной границы СССР…