Все освобожденные территории поражены бандитизмом. В основном пока политический бандитизм, действует немецкая агентура, банды отставших пособников, националисты, УПА, и остаточные группы немцев. Но есть уже уголовный бандитизм. Уголовников, пока время горячее просто ликвидируем. Националисты редко сдаются, приходится выбивать.
Сложно с Львовом. Туда при немцах набились поляки, до 40 тысяч, приезжали на жительство из Варшавы, Кракова. Львовская шваль, спекулянты, сбежали с немцами, а польский обыватель остался. Сильный польский национализм, на улицах Львова висят польские флаги. С ОУН поляки враждуют, но без стрельбы. Воюют только против нас. Это цветочки, когда займем Польшу, будет хуже.
Думаю, наша пропаганда не будет эффективной. У поляков национализм хуже, чем на Кавказе. На Кавказе не было больших претензий на чужие территории, а у поляков даже обыватель болтает о Польше от моря до моря. Нахально ведут себя в Вильно поляки из армии крайовой. Наш генерал на Братской Могиле погибших за освобождение Вильно сказал, что они погибли за освобождение столицы Литвы. К нашим офицерам подошли польские солдаты и сказали, что Вильно никогда не был и не будет литовским.
Рассказал Кобе, пусть учитывает.
2/IX-44.
Наша работа по скандинавам принесла успех. Всеволод приходил и хвалился с довольным видом. Говорит, теперь только успевай жать. Да, финнов мы, похоже, напугали. Шведы тоже боятся, их нейтралитет все время был шит белыми нитками. Надо поговорить с Андреем, у него голова светлая и характер есть.
8/IX-44.
Жданов просил помочь в работе с финнами информацией и людьми. Сказал Всеволоду, что надо помочь.
15/IX-44.
На Украине проводим сплошные чекистско-войсковые операции. Потери УПА до 30 тысяч только убитыми. Пополняются за счет угона призывного контингента в Красную Армию.
Не дело.
Наши потери на Украине за август до 1000 человек оперативного состава и войск НКВД, из них до 700 человек убито.
Коба уже почти месяц чувствует себя неважно, в Кремле появляется редко, постоянно бываю на Ближней. Поскольку ему нездоровится, на меня валится дополнительная работа, особенно по линии ГОКО. Докладывал по Словакии и Болгарии. Вряд ли мы сможем удержать Словакию, с Болгарией проблем не будет. Говорил с Димитровым еще до нашего вступления в Болгарию. Всеволоду посоветовал нашу агентуру болгарам не раскрывать, дать наши ориентировки на тех, кого Димитрову знать полезно.
Сейчас приходится чаще работать с Лазарем. Берет нахрапом и голосом, но хватка есть. Выезжает на места, у меня такой возможности нет. Говорит, люди на освобожденных территориях на восстановлении работают очень хорошо, но оккупация дает себя знать. Говорю ему, что я хоть и не езжу, но знаю по оперсводкам, сколько швали осталось, и как народ бедствует.
По линии Оперативного бюро Лазарь хорошо помогает. Но Арутюнов сообщает, что у них в наркомате много болтовни, заседания у наркома по три часа и без толку, только людей мотает. Может, рекомендовать Кобе Арутюнова? На железной дороге давно, работу знает. Нет, старый, Коба предпочитает ставить молодых.
23/IX-44.
Коба собрал нас в Кремле узким составом: я, Вячеслав, Георгий и Щербаков. Перед нами принимал Гаримана (так в тексте. – С.К.) и Керра, потом вместе с нами заслушал Антонова и Штеменко о положении на фронтах и задачах на будущее. До конца года полностью освободим нашу территорию и войдем в Восточную Пруссию, а может и дальше. После военных Коба рассказал о разговоре с союзниками. Сказал, надо хорошо подготовить зимнее наступление, потому что союзники, чем ближе к концу, больше думают не как закончить войну, а что будет после войны.
Уже когда уходили, он меня задержал и предупредил, что скоро приедет Черчиль (так в тексте. – С.К.). Сказал, завтра поговорим отдельно.
1/Х-44
У Кобы снова люблинские поляки. Василевская тоже. Надо поговорить с Кобой насчет того, чтобы я обсудил с ними ряд вопросов отдельно.
3/Х-44
Курчатов снова прислал письмо прямо на мое имя. Пишет, за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил в проблеме Урана. Просит дать указания о такой же организации работ у нас.
Пока дела идут слабо, я это знаю без Курчатова. Наверное пора говорить с Кобой. Спрашивал у Вячеслава и Первухина, они как-то уклоняются, видно боятся ставить вопрос перед Кобой решительно, а у Первухина и возможностей нет. Придется мне. Боюсь, что Коба и это на меня взвалит. Ну, ладно. В Наркоматах дела более менее налажены, все остальное тоже. Текучка. После войны будет тоже (так в тексте. – С.К.) самое, только полегче. А это дело новое, большое, мне подойдет.
Хочется после войны взять на себя строительство, города разрушены, можно перепланировать и построить по новому. И в Москве можно тоже. Но Коба строительство мне не отдаст. Слишком легкое дело. Строителям что! Они строят из того, что им дает промышленность. А заставить работать промышленность тяжелее, чем строительство. Так что Коба все равно даст мне что-то трудное. А Уран как раз трудное и с размахом.
Над тем, что пишет Курчатов надо подумать.
Комментарий Сергея Кремлёва
Уже из записей в дневнике Л.П. Берии можно видеть, как нарастало скрытое недовольство Курчатова тем, как к урановой проблеме относится Молотов, да и Первухин.
Ещё 8 сентября 1944 г. Курчатов письменно докладывал В.М. Молотову о пуске циклотрона в Лаборатории № 2, выражал адресату "горячую благодарность за помощь" и заканчивал так: "Я был бы очень рад, если бы Вы смогли уделить хотя бы небольшое время и ознакомиться с этой установкой". Однако Молотов, хотя его загруженность была меньшей, чем у того же Берии, на приглашение не откликнулся.
И 29 сентября 1944 г. Курчатов направил письмо Берии, написанное, очевидно, от руки – в силу его крайней конфиденциальности. Возможно, он и до этого обращался прямо к Берии, но в личном архиве Курчатова сохранился проект только этого письма – без формального грифа секретности и без пометы "Экз[емпляр]. единственный", которую Курчатов на своих рукописных документах обычно проставлял. Содержание при этом было предельно закрытым.
Курчатов сообщал Берии, что познакомился с разведывательными материалами по урану, и констатировал, что у нас дела идут "совершенно неудовлетворительно", несмотря на "большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 гг.". Там же было сказано то, что отражено в дневнике Берии о концентрации сил.
Интересна концовка письма:
"Зная Вашу исключительно большую занятость, я, всё же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре".
Похоже, Курчатов уже понимал, что в лице Берии имеет дело с личностью подлинно исторического масштаба.
10/Х-44
Поговорил с Всеволодом по Урановым делам. Вызывал Первухина. По данным Всеволода Урановая Бомба дело реальное и американцы получат ее в следующем году и применят в Европе.
Серго почти взрослый парень. Кем он будет? Голова у него есть. Я старался приучить к самостоятельной работе, но все равно он с детства имел то, о чем мы и мечтать не могли. Это, конечно, на детях сказывается. Возьми Ваську. Хороший парень, а сдерживаться не умеет.
16/Х-44
У Кобы третий день сидит Черчиль (так в тексте. – С.К.). В Тегеране пришлось знакомиться лично, а здесь опекаю его на расстоянии. Англичане сильно наср…ли в Варшаве, активизировали армию крайовую, теперь после подавления восстания активное ядро расползается по освобожденной территории. На Украину не суются, а в Западной Белоруссии приходится иметь дело с новыми белопольскими бандами.
На Западной Украине тяжело. ОУН активничает. Тяжелые бои, гибнут наши люди, с повинной является мало, больше выбиваем в операциях.
Люблинские поляки не вылезают из Москвы и от Кобы. Ситуация тонкая. Коба ведет свою линию. А по моей линии с Польшей сплошные проблемы. Отправил Серова в Люблин для укрепления польских органов. Там сплошные дыры, а лондонские части наглеют. Немцы на своей части Польши организовали какое-то правительство, выпускают поляков из лагерей. Так что в Польше каша, а кому расхлебывать?
Лаврентию.
Байбак молодец, нефть идет хорошо, но есть в нем что-то непонятное. Приходится дергать. Жалко его, но нефть нужна, а он исполнительный, но стержень слабый.
Комментарий Сергея Кремлёва
В своих воспоминаниях времён ельцинщины Байбак-Байбаков, высоко оценивая Сталина, не нашёл ни одного доброго слова в адрес Берии. При этом Байбак зачастую просто клевещет на него, порой в своей лжи саморазоблачаясь. А ведь, судя по всему, именно Берия, почти ежедневно имевший дело с Байбаком в годы войны как куратор нефтяной промышленности, и рекомендовал его на пост наркома вместо И.К. Седина.
Иван Корнеевич Седин (1906–1972), из казаков, член ВКП(б) с 1928 г., в 1939–1952 гг. член ЦК ВКП(б), Герой Социалистического Труда (1944), окончил в 1937 г. МХТИ им. Д.И. Менделеева и вскоре перешел из промышленности на партийную работу. 3 июля 1940 г. был назначен наркомом нефтяной промышленности СССР и оставался на этом посту до 30 ноября 1944 г., когда Седин был выведен в резерв ЦК, а его заменил Байбак. В то время без поддержки Берии такое назначение не могло состояться никак. Тем не менее Байбак в 1990 г. Берию лишь чернил – похоже, в угоду той конъюнктуре, которая к началу 90-х гг. вполне определилась.
26/Х-44