Когда год спустя, 13 декабря 1925 г., суд присяжных в Париже приговорил Лазара Тэссье за убийство к десяти годам тюрьмы, то произошло это без признания консьержа, сохранявшего спокойствие на протяжении всего процесса. Рибуле за год не смог найти дополнительных свидетелей преступления и доставки Луи Буле в Булонский лес. Поэтому естественнонаучная работа Бэля и его анализ пыли оказались на переднем плане расследования и процесса. Это привело к ожесточенным и бесплодным спорам с представителями старой криминалистической школы, которые пытались доказать, что Тэссье можно было найти и доказать его виновность и без помощи науки. Бэль в своем личном отчете о деле дал единственно возможный ответ: "Наша работа доказала, что потерпевший был убит в подвале и что его тело хранилось там некоторое время… Она ничего не сказала об отдельных обстоятельствах его смерти. Запланированное ли это убийство или результат мгновенной эмоции? Наносились ли удары с целью убить его? Имелся ли в подвале сообщник и какую играл он роль? Ответы на эти вопросы могли дать только свидетели… Истина всегда лежит между новыми теориями, которые слишком быстро сменяются, и рутиной, которая слишком упорна и неподвижна. Как бы ни был велик научный прогресс в будущем, лаборатория одна никогда не сможет решать проблемы, связанные с преступлением, да это и не может быть целью. Но многое останется невыясненным, если не прибегнуть к помощи лаборатории… Я убежден, что лаборатория сможет решать большие задачи, значение которых трудно сегодня предвидеть… "
Так дело Буле - Тэссье стало историческим,, нашумевшим делом" в развитии исследований пыли во всех аспектах. Правда, Бэлю довелось следить за этим развитием не более пяти лет, на протяжении которых успех сопутствовал его работе, росло признание. Можно сказать, что это был триумф. Но в конце концов Бэль не избежал не только высокомерия, которое приходит обычно вместе с легким успехом, но и ошибок, излишне доверившись научным достижениям и поспешно используя их. Вероятно, парижская газета "Эксельсиор" правильно охарактеризовала Бэля, когда писала: "Он… не говорил ни о чем другом, кроме как о своих реакциях, пробах, реагентах, историях с отпечатками пальцев и случаях исследования пыли. Он вращался в мире мельчайших частиц… Для него не было ни грязи, ни чистоты. Для него существовало только одно: материал исследования и непредвзятый анализ… Однажды в суде защитник пытался его уличить: "Итак, этот человек убийца!? " Бэль возразил: "Я этого не знаю. Утверждать - это не моя обязанность. Но ботинки, которые фигурируют в качестве вещественного доказательства под номером 930 МО, покрыты грязью из сада участка по улице № 17". Адвокат Кампенши однажды возмутился: "Ах, господин Бэль, вы все знаете. Вас можно сравнить со спустившимся на землю богом, который воплощает в себе нашу безгрешную науку. Вы никогда еще не ошибались… " Бэль ответил, и этот ответ наилучшим образом характеризует его: "Наверняка я ошибался, но только не сегодня".
Таким был Бэль в конце двадцатых годов, незадолго до своей трагической гибели. 15 сентября 1929 г. к нему в лабораторию приезжал Эдмон Локар из Лиона. Несколько десятилетий спустя в своих воспоминаниях Локар писал: "В тот вечер к Бэлю пробрался сумасшедший, один из тех, кто часто обременяет полицию своими предложениями и проектами, и стал морочить ему голову. Бэль потерял терпение и закричал: "Сударь, вы сошли с ума. Я не могу тратить свое время на сумасшедших. Ваше место в доме умалишенных… " Посетитель удалился, мягко говоря, с удивленным выражением лица. Я подумал, а если бы на месте добродушного умалишенного оказался злобный, агрессивный, и сказал ему: "Бэль, вас убьют…". Бэль самоуверенно рассмеялся".
А на следующий день, 16 сентября, в 10 часов утра в парижском Дворце Правосудия прозвучали три револьверных выстрела. Инспекторы Герэн и Ристори, которые дежурили в здании суда, выбежали и увидели на лестнице, ведущей в лабораторию Службы судебной идентификации, лежащего на ступеньках человека. Один глаз и рана в груди кровоточили. Приблизившись, они увидели мертвого Бэля. Дворник указал им направление, в котором убийца пытался скрыться. Когда его догнали, тот без сопротивления сдался и, будучи доставлен к следователю Бенуа, заявил: "Да, это я убил господина Бэля. Я не умалишенный. Я пришел, чтобы убить нечестного человека, который нанес мне ущерб своим неверным экспертным заключением. Меня зовут Жозеф Эмиль Филиппонэ. Я родился 19 августа 1886 г. в Лионе… "
Пока это невероятное сообщение распространялось по Парижу, Бенуа установил подоплеку преступления. С января 1926 года Филиппонэ судился с владельцем дома по имени Дишам. Последний, ссылаясь на заключенный с Филиппонэ договор о сдаче внаем квартиры, требовал от него уплатить 30 000 франков, а Филиппонэ утверждал, что договор подделан и что его долг составляет только 3 500 франков. Во время конфликта частный эксперт- графолог Виньерон дал заключение, что действительно имеет место подделка с помощью средства для удаления чернил. В более высокой инстанции экспертизу поручили Бэлю, и он на основании химического анализа пришел к выводу, что документ подлинный и ни о каком средстве для выведения чернил не может быть и речи.
Бэль не встречался с Филиппонэ и, подписав заключение экспертизы, подписал тем самым собственный смертный приговор. Убийца изложил Бенуа историю своего преступления в словах, характеризующих его натуру лучше, чем все расследование дела: "Вопреки истине и справедливости господин Бэль дал нанесшее мне вред заключение. Я решил отомстить ему. Я поджидал виновника моего несчастья около его бюро. Он уже был на середине лестницы, когда я заговорил с ним. Он обернулся, и я выстрелил. Отвратительный поступок господина Бэля заставил меня стрелять, и я стрелял бы, даже если бы знал, что он, как вы утверждаете, отец пятерых детей".
Филиппонэ убил человека, без которого просто немыслима история судебной химии и биологии. Бэль оставил Парижу лишь фундамент для самой значительной естественнонаучной криминалистической лаборатории Франции, создание которой легло на плечи его последователей - Саннье и Секкальди.
6.
Через два с половиной года после смерти Бэля, в декабре 1931 года, Лондон узнал об одном из тех преступлений, которые заставляют сомневаться в правильности своих взглядов даже ярых сторонников гуманных реформ. Наверняка никто не возражал суперинтенденту Скотланд-Ярда Г. В. Корнишу, писавшему в своих мемуарах: "Одним из отвратительнейших преступлений, с каким мне пришлось иметь дело, было убийство маленькой Веры Пэйдж, и я очень сожалею, что мы не смогли найти убийцу. Если кто-нибудь и заслужил смертный приговор через повешение, так именно тот мерзкий убийца".
Место преступления - многоликий лондонский район Шефердс Буш и Холленд-парк. Ветхие крестьянские домишки соседствовали здесь с трущобами, и вдоль Ноттинг Дейл патрулировали обычно два полисмена. Заселенные бедняками улицы упирались в элегантные площади и проспекты. На Эллисон-роуд, в той части района, где проживают более состоятельные люди, рано утром 16 декабря по садовой дорожке дома № 89, ведущей к входу для прислуги, ничего не подозревая, шел разносчик молока и вдруг споткнулся о тело маленькой девочки, распростертое на траве. Разносчик молока вспомнил сообщения в газетах, где говорилось о розыске Веры Пэйдж, одиннадцатилетней девочки из Нот- тиннгхилла, Бленим Креснт, 22. Вера Пэйдж исчезла вечером 14 декабря после посещения тети, которая проживала рядом с семьей Пэйдж. На портретах в газетах был изображен необыкновенно привлекательный ребенок, вид которого не мог оставить никого равнодушным. Хотя лицо девочки, лежащей в саду дома по Эллисон-роуд, было запачкано угольной пылью, разносчику молока показалось, что он узнал Веру Пэйдж. Он вызвал кухарку, и оба отправились на поиски констебля.
Суперинтендент Корниш случайно находился этим утром в полицейском участке Паддингтона. Вместе с инспектором уголовной полиции Мэллетом и полицейским врачом доктором Келвеллом он поехал на Эллисон-роуд. Протиснувшись сквозь толпу любопытных, они убедились в том, что найден труп Веры Пэйдж. Его могли положить сюда только рано утром, так как в течение всей ночи шел дождь. Однако волосы и одежда девочки были сухими, а спина - мокрой. На пальто и на лице были угольная пыль и воск свечи. Доктор Келвелл обнаружил следы удушения, а расстегнув пальто, увидел, что девочка садистски изнасилована. Когда доктор Келвелл разжал кулачок левой руки трупа ребенка, то из него выпала повязка, сильно пахнущая аммиаком. Бернард Спилсбери, произведший вслед за этим вскрытие, пришел к заключению, что ребенок убит 14 декабря, в начале восьмого вечера. По его мнению, тело пролежало некоторое время в теплом помещении, прежде чем было доставлено к дому на Эллисон-роуд.
С самого начала расследования Корниш занимался повязкой. Он подозревал, что ее мог потерять убийца, у которого был поврежден палец. Пока Мэллет производил обычное в таких случаях расследование, Корниш попросил полицейского лаборанта- химика Линча исследовать повязку, и тот определил, что повязка состоит из слоя марли и слоя полотняного бинта. Марля долгое время находилась в контакте с аммиаком и водой. На внутренней стороне повязки имеется кровь, бактерии и белые кровяные тельца. Это свидетельствовало о том, что, когда на рану накладывали повязку, та кровоточила и имела нагноения.
Корниш послал на расследование этого дела всех имевшихся в его распоряжении сотрудников. В первый же день удалось установить свидетелей, последними видевших Веру Пэйдж живой. После того как около пяти часов вечера девочка ушла от тетки, она, видимо, не пошла сразу домой, а, влекомая детским любопытством, стала рассматривать освещенные витрины. Ее видели перед витриной парфюмерного магазина недалеко от дома ее родителей между 17. 30 и 18 часами. По всей вероятности, переходя от одной сверкающей витрины к другой, она забрела на Монпелье-роуд. Один знакомый ее отца, проходя по Монпелье-роуд, видел ребенка на противоположной стороне улицы. Не только родители, но и все, знавшие Веру Пэйдж, утверждали, что девочка никогда не пошла бы с незнакомым ей человеком. Следовательно, убийцей мог оказаться только человек, которому она доверяла. И вот Корниш всех своих сотрудников бросает на поиски человека, который мог быть знаком Вере Пэйдж и у которого 14 или 15 декабря нарывал и был перевязан палец.
Люди Корниша, среди них сержант уголовной полиции Чарлз Трейси, ходили из дома в дом, с одной улицы на другую. В феврале 1932 года расследование подходило к концу, позади были тысячи опросов и бесед с отдельными людьми, изучение многих тысяч писем ясновидцев, гадалок и фантазеров. Но удалось установить только одного мужчину, которого знала Вера Пэйдж и у которого в это время на мизинце левой руки была рана. Это Перси Орландо Руш, рабочий прачечной Уитли. Его обнаружил Трейси в самом начале расследования и 18 декабря привел для допроса в полицейский участок Ноттинг- хилла.
Перси Орландо Руш был невысоким полным человеком сорока одного года с чрезвычайно густыми бровями и пышными усами. Он носил темные очки в большой роговой оправе, из-за которых глаз его не было видно. На мизинце левой руки имелась зажившая ранка. Последние десять лет он и его жена жили на верхнем этаже дома № 128 по Тэлбот-роуд, неподалеку от того места, где видели Веру Пэйдж в последний раз. Примечательным было и то, что родители Руша проживали в одном доме с семьей Пэйдж на Бленим Криснт, а Руш несколько раз в неделю бывал у своих родителей, имея ключ от их квартиры. Когда 18 декабря Трейси и Мэллет неожиданно спросили его о Вере Пэйдж, то он сказал, что знает ее. "Она была чудесной, милой маленькой девочкой. Она нравилась мне. Я всегда считал ее очень хорошенькой, - и вслед за этим, будто он сказал лишнее, добавил: - Я ей никогда не дарил ни сладостей, ни денег, ни игрушек. Я видел ее только на улице, когда она играла вне дома. Последний раз я видел ее три недели назад". Когда Мэллет спросил Руша, где тот провел вторую половину дня 14 декабря, то выяснилось, что Руш обычно уходит из прачечной Уитли в 18 часов 15 минут, едет на автобусе в Ноттинг Хиллгейт и вскоре оказывается дома. А вот 14 декабря он вернулся только в 20 часов. Руш сказал, что в тот вечер его жена пошла навестить свою мать, дома никого не было, и он, решив не спешить, пошел пешком. Сначала шел по Кеннигтон- роуд, останавливался у Вулворта, затем прогулялся по Черч-стрит, Ноттинг Хилл- гейт и Портобелло-роуд. Свидетелей, которые могли бы подтвердить это, конечно, не было. Его неопрятную одежду покрывала угольная пыль, как и одежду потерпевшей. Когда Трейси пришел за Рушем к нему в квартиру, то увидел на ковре восковое пятно от свечи. (Подозреваемый пользовался свечами, когда спускался в темный подвал, ключи от которого всегда находились у него.) Может быть, он встретил Веру Пэйдж на Монпелье-роуд, заманил ее в дом, удовлетворил свою страсть и убил ее, а труп спрятал в подвале, где он и пролежал до той ночи с 15 на 16 декабря, когда был подложен на Эллисон-роуд?
Было много причин подозревать Руша. Но их стало еще больше в результате расследования, проведенного Трейси, в отношении повязки с пальца. Рабочие прачечной Уитли показали, что Руш поранил мизинец левой руки 9 декабря и пришел на следующий день с самодельной повязкой, которая должна была защитить рану от нашатырного спирта, используемого в работе. 18 декабря во время беседы Мэллет и Трейси предъявили Рушу обнаруженную повязку и спросили, знакома ли она ему. Руш захотел рассмотреть повязку детальней. Видимо, ему нужно было какое-то время, чтобы взять себя в руки. Затем он заявил, что повязка действительно похожа на те, что жена делала ему несколько дней, начиная с 9 декабря, но последнюю повязку он носил 13 декабря и потерял ее на улице.
"Итак, - сказал Мэллет, - 14 декабря вы уже не пользовались повязкой? А не знакомы ли вы с неким Чарлзом Джоном Майлсом? " - "Да, знаком. Мы работаем вместе у Уитли". - "Так вот, Чарлз Джон Майлс готов подтвердить свои показания, что 14 и 15 декабря он видел на вашем пальце повязку и вы объяснили, что вынуждены носить ее, потому что нашатырный спирт вызывает жжение в ране".
Руш настаивал на том, что Майлс лжет, так как он оберегал рану от нашатырного спирта только в первые дни, когда она еще не зажила. Мэллет же настаивал на своем и показал Рушу заключение врача прачечной Уитли, где говорилось об осмотре пальца Руша во вторник, 15 декабря, и рекомендации носить повязку. Но Руш ответил, что вопреки предписанию врача он не носил повязки. Мэллет и Трейси были уверены, что это ложь. Но он настаивал на своем.
19 декабря Корниш снова обратился к Линчу. Он хотел знать, нельзя ли химическим путем доказать, что обнаруженная повязка была на пальце Руша. Линч ответил, что на континенте уже некоторое время делают попытки определить совпадение текстильных материалов, исследуя волокна и их сплетения в ткани. Но этим занимаются не химики, а биологи, потому что исходным материалом для тканей являются шерсть, хлопок, лен или конопля. Но если Корниш может принести ему из квартиры Руша перевязочный материал, который жена Руша использовала, перевязывая пораненный палец мужа, то он попробует установить совпадение с помощью микроскопа.
Корниш отрядил на Тэлбот-роуд Трейси. Руш и его жена чрезвычайно приветливо встретили пришедшего. Ему вручили марлевый и полотняный бинты, часть которых была использована. И все же Трейси заподозрил, что это не те бинты, которыми пользовались Руши. Ухмылочка Руша не внушала доверия. У Трейси было ощущение, что они с Мэллетом поспешили предъявить Рушу обнаруженную повязку и тем самым навели его на мысль уничтожить перевязочный материал, которым он пользовался. С другой стороны, хотя Роч Линч и являлся толковым химиком и серологом, но область исследования текстильных материалов была для него новой, и он не смог прийти к определенному выводу. Линч не нашел характерных особенностей, свидетельствовавших об идентичности ле- ревязочного материала, а ширина представленных бинтов не совпадала с шириной бинтов обнаруженной повязки.
Однако Корниш не оставил мысли разоблачить Руша с помощью повязки. Он тоже подозревал, что Руш дал им другой перевязочный материал, и с конца декабря 1931 по начало февраля 1932 года производились опросы в многочисленных магазинах с целью установить, не приобретали ли Руш или его жена какой-нибудь другой перевязочный материал. Опросили также персонал всех общественных медицинских пунктов, в которых можно сделать перевязку. Но вопреки всем усилиям не удалось установить ни одного свидетеля (продавца, медсестру, санитара), который в потоке покупателей и пациентов с уверенностью мог бы вспомнить Руша или его жену.
Когда 12 февраля Перси Орландо Руш предстал перед коронером Лондона Инглеби Одди, его по-прежнему подозревали в этом преступлении. Подозрение было написано на лицах присяжных и присутствовавших, которые выражали свое возмущение возгласами: "Этот человек лжет". О подозрении свидетельствовал каждый вопрос Одди, который являлся исключением среди малоквалифицированных коронеров Англии тех лет. Снова и снова его вопросы выдвигали на передний план проблемы, связанные с повязкой. Одди пытался подойти к этой проблеме с разных сторон в надежде загнать Руша в тупик, поймать его на противоречии. В протоколе допроса Руша коронером можно было потом прочитать: "Вы знаете, что в руке Веры Пэйдж обнаружили повязку? " - "Да". - "И, когда ее показали Вам, Вы сказали, что она похожа на Вашу? " - "Да, сэр". Коронер наклонился вперед и резко спросил: "Это была ваша повязка? " Руш, нервно постукивая пальцами о деревянный барьер, ответил: "Нет, сэр". - "Вам известно, что она имела запах нашатырного спирта? " По лицу Руша скользнула затаенная усмешка, и коронер призвал его к порядку: "Не смейтесь. Здесь нет ничего смешного… Вы утверждаете, что повязка не ваша". - "Это так". - "И вы утверждаете, что палец перевязывали только дома? " - "Да". - "Разве у Уитли нет медпункта? " - "Есть". - "Почему же вы не пошли в понедельник в медпункт? Когда- нибудь раньше вы ходили туда? " - "Нет, сэр". - "Почему нет? " - "Не хотел". - "Разве вы не знаете, что там лучше делают перевязки, чем ваша жена? " - "Знаю, сэр". - "Итак, почему же вы не делали там перевязку? " Руш помедлил и затем ответил: "Этого я не знаю". Коронер снова нагнулся вперед и резко воскликнул: "Кто- нибудь, кроме вашей жены, делал вам перевязку? " Руш снова помедлил. Затем сказал: "Нет, сэр". - "Вы не очень-то уверенно отвечаете. Вы же могли пойти в любую аптеку". - "Да". - "Так вы и сделали? " - "Нет, сэр".
Все чувствовали, что питаемое Одди подозрение заставляет его вновь и вновь возвращаться к решающему вопросу: где тот перевязочный материал, которым пользовались Руш и его жена? Однако Руш был непреклонен. И Одди осталась лишь одна попытка: заставить Руша поклясться на библии. "Вы можете поклясться, что не встретили Веру Пэйдж вечером в понедельник? " Руш поклялся. "Вы можете поклясться, что 14 декабря на вашем пальце не было повязки? " - "Клянусь".