Андреас Шлихер был знаком вицевахмистру: уже много лет его подозревали в браконьерстве, но ни разу не могли уличить. Шлихеру было 40 лет, он был протестантом, женатым человеком, отцом пятерых детей, имел небольшое хозяйство с несколькими разбросанными в разных концах участками земли, но в основном подрабатывал в мастерской у медника. У Шлихе- ра было много долгов, он слыл грубым, вспыльчивым и склонным к насилию человеком. Но кроме него было много других насильников. Только в Фалькенштейне Шмидту была известна добрая дюжина таких натур. Однако бургомистр обратил внимание Шмидта на то, что одна из пашен Шлихера расположена у самой дороги, по которой, очевидно, шла Маргарита Филберт. Тогда, не долго думая, вице-вахмистр отправился вместе с бургомистром к хутору Шлихера. Они застали Шлихера, на котором была рабочая одежда, в коровьем хлеву за кухней. Шлихер, коренастый мужчина с черными коротко постриженными волосами, темными усами и с желтыми, редко посаженными зубами, поначалу возмутился, что ему мешают работать. Но затем он охотно рассказал, как провел день, интересующий пришедших. В тринадцать часов, надев воскресный костюм и воскресные туфли, Шлихер отправился посмотреть свои пашни на склоне горы Херцберг в районах Драйморген, Шиндерборн, Херценталь и Хинтерм Хан. Он осмотрел все свои поля одно за другим и в три часа дня или полчетвертого был уже дома. Шлихер утверждал, что соседка Филиппина Флур видела, как он возвращался. Больше он не выходил из дома. Что же касается Маргариты Филберт, то никогда ее не встречал. Об убийстве услышал лишь в пятницу 29 мая. Шмидт спросил, не ходил ли он в день "вознесения" на свое поле у леса Шельменкопф. Но Шлихер категорически заявил: "Нет". Его жена Каролина в ответ на все вопросы Шмидта только пожимала плечами. Она была по натуре очень немногословна, да и сама жизнь, полная труда, забот и нужды, не сделала ее более разговорчивой. Каролина даже ни разу не подняла глаз. Лишь после настойчивых расспросов она сказала, что если он (Шлихер) говорит, что вторую половину дня "вознесения" был дома, значит, так оно, наверно, и было.
Шмидт заставил Шлихера показать ему свои руки. Не обнаружив на них ничего подозрительного, он поинтересовался одеждой Шлихера. Вскоре Шмидт отправил в суд Винвейлера протокол, в котором, в частности, указывалось: "На одежде Шлихера не обнаружено ни малейшего следа крови. У Шлихера имеются два ножа, на которых также нет следов крови… "
Вечером Шмидт посетил соседку Шлихера Филиппину Флур. Ему бросилось в глаза одно обстоятельство: прежде чем ответить на его вопросы, молодая женщина убедилась, что за ее домом никто не следит со стороны Шлихеров. Она подтвердила, что видела во второй половине дня стоявшего у входа в дом Шлихера. На нем был его серый воскресный костюм. Она не заметила ничего подозрительного. Поведение соседки так и оставалось до конца беседы странным, будто она чего-то боялась, но алиби есть алиби. В плохом настроении Шмидт снова отправился в путь. На этот раз его путь лежал к трактиру "Цум Вильден Егер" в Фалькенштейне. Он хотел расспросить хозяина трактира Генриха Фишера, не заметил ли тот чего-либо подозрительного. Фишер подождал, пока несколько посетителей покинут трактир, и сказал жандарму, что он считает Андреаса Шлихера убийцей. Несколько часов тому назад посетитель трактира Герман Клейн как раз рассказывал, что Шлихер пытался подбить его на ограбление одного старика. Затем Фишер назвал Шмидту имя крестьянина Мартина Фишера, который может якобы доказать лживость слов Андреаса Шлихера, что всю вторую половину дня "вознесения" тот не выходил из дома. Наоборот, он вернулся из леса между восемью и десятью часами вечера и пытался незаметно пробраться в деревню. Но, может быть, Мартин Фишер ему ничего и не скажет, потому что все в деревне боятся Шлихера и, пока тот на свободе, будут держать язык за зубами.
Впервые было открыто сказано о страхе, который испытывают жители Фалькенштейна. С этим страхом Шмидт сталкивался на каждом шагу. Когда он пытался найти Мартина Фишера, тот скрылся от него, покинув дом через задний двор. Тем временем Отт и Калл продолжали поиски на склонах Шельменкопфа, используя легавую собаку. Они спускали воду в прудах и рыли во многих местах ямы в поисках головы. Но единственной находкой, которую они сделали вечером 1 июня, был маленький кусочек кожи с несколькими волосками на нем. Может быть, это кусочек кожи с головы убитой? Отт лично доставил находку в Винвейлер. 2 июня Шмидту удалось найти единственную свидетельницу, согласившуюся дать показания. Это была фрау Цабарофф, которая 28 мая собирала в Гарайсвэльдхен мох. Около пяти часов вечера фрау Цабарофф слышала громкие крики с той стороны, где находится пашня Шлихера, у дороги, ведущей в Роккенхаузен. Это было все, чего смог добиться Шмидт. Сколько он ни старался, везде он наталкивался на стену страха.
В это время прокурор Зон пытался найти химика или специалиста по микроскопическим исследованиям, который мог бы дать свое заключение относительно волос в руке трупа Филберт и кусочка кожи, обнаруженного жандармами. Судебный врач отказался это сделать. А врачи в Вюрцбурге лишь сообщили, что не смогли обнаружить следов изнасилования Маргариты Филберт. При расследовании были подтверждены полученные данные о намерении Шлихера совершить ограбление, но они не способствовали раскрытию преступления. В полдень 3 июня Зон в поисках решения проблемы просматривал "Руководство для судебных следователей". Вдруг из книги выпала газетная вырезка, которую он, должно быть, положил туда несколько лет тому назад. Это была статья из франкфуртской газеты, где сообщалось, что франкфуртский химик доктор Георг Попп неизвестным доселе способом раскрыл много уголовных дел. Он фотографировал отпечатки пальцев преступника, оставшиеся на одежде жертвы. Больше того, в деле об убийстве на сексуальной почве под Мосба- хом, где в октябре 1905 года шестнадцатилетний сын арендатора Якоб Винкеле убил служанку, Поппу удалось путем исследования следов грязи на носовом платке побудить молодого Винкеле к признанию.
В тот же день Зон телеграфировал во Франкфурт и получил ответ, что Георг Попп "действительно существует и готов дать экспертное заключение". Тогда прокурор приказал упаковать не только волосы и кусочек кожи, но и всю одежду, принадлежавшую Маргарите Филберт, и послать все это во Франкфурт. Он просил доктора Георга Поппа изучить все предметы с помощью микроскопа и сообщить ему, нет ли на одежде "кровавых отпечатков пальцев", которые можно было бы сравнить с отпечатками пальцев предполагаемого преступника. Сопроводительное письмо, он закончил странно звучащей сегодня просьбой: Заодно прошу мне сообщить, как наилучшим образом можно взять отпечатки пальцев у таких людей".
Георгу Поппу было в то время сорок семь лет. Он слыл "душой" Химико-технического и гигиенического института докторов Поппа и Беккера. В институте занимались различными проблемами, здесь было много лабораторий и отделов, одним из которых был отдел криминалистического расследования, анализа почерка и микроскопических исследований.
Сын разбогатевшего франкфуртского закройщика, Попп имел возможность изучать химию в Марбурге, Лейпциге и Гейдельберге у таких ученых мужей, как Бунзен и Тредуэлл. В 1889 году он основал свою собственную лабораторию, на базе которой создал предприятие с двадцатью- тридцатью служащими. Импозантный мужчина со шрамами, напоминавшими о его былой принадлежности к студенческой корпорации, развил на рубеже столетий слишком большую энергию и обладал слишком большой фантазией, чтобы довольствоваться спокойной жизнью эксперта лаборатории. Приданое Дженни Цинн, дочери нью-йоркского фабриканта, на которой женился Попп, дало ему возможность проводить разные эксперименты, не всегда, к сожалению, успешныа Но неудачи не лишили его мужества и стремления к познанию нового и необычного, что в 1900 году толкнуло ученого на путь, которым шли Пауль Езерих в Берлине и Ганс Гросс в Граце. Обращения к Поппу франкфуртского следователя, читавшего книгу Ганса Гросса, с просьбой исследовать пятна на брюках подозреваемого в преступлении человека было достаточно, чтобы пробудить в нем страсть к криминалистике. Он начал с исследований крови и ядов; когда в начале нового века пришли первые вести о введении дактилоскопии, он с головой окунулся в изучение отпечатков пальцев. Если немецкая полиция была занята внедрением антропометрических измерений Бертильона в качестве основы для картотеки преступников, то Попп уже понял, что бертильонаж принадлежит истории и что перспективна дактилоскопия. Одновременно он занялся и фотографией. Неутомимый исследователь стал прилежным учеником, изучившим все методы фотографирования, которые пропагандировали Бертильон и его последователь Рейсе в Лозанне. В 1904 году благодаря запечатленным на фотографии отпечаткам пальцев ему удалось уличить трех убийц. Первые два, Штаффорст и Гросс, убившие франкфуртского торговца музыкальными инструментами в его магазине, оставили отпечаток большого пальца на листе бумаги и отпечаток указательного пальца на воротнике потерпевшего. Спустя несколько месяцев, в ноябре 1904 года, был убит священник в Гельденбергене, в Верхнем Гессене. Выступление Поппа в деле Штаффорста и Гросса создало ученому такую популярность, что один богатый франкфуртский фабрикант предоставил в его распоряжение свою машину, чтобы химик смог поехать на место преступления. Попп передал следователю цветную фотографию ножа - орудия убийства, на котором был виден отпечаток одного пальца. Этим пальцем преступник вытер лезвие ножа. Так как именно мясники имеют обыкновение таким способом вытирать лезвие ножа, то Попп посоветовал поискать преступника среди мясников. Кроме того, он сфотографировал отпечаток правой руки, указательный палец которой был на несколько сантиметров короче обычного. Вскоре на основании этих косвенных улик был арестован и разоблачен мясник Гудде из Дармштадта.
Попп внимательно читал Ганса Гросса и понял, что истинные возможности криминалистики с использованием естественных наук таятся в совершенно других областях. В том же 1904 году прокуратура в Брейсгау пригласила его в Вильдталь. Там на бобовом поле нашли портниху Еву Диш, задушенную ее же собственным красно-синим платком. Единственной уликой, оставленной, возможно, убийцей на месте преступления, был носовой платок. Под микроскопом Попп увидел на носовом платке красные и синие волокна шелка, по цвету совпадавшие с волокнами головного платка жертвы. Более того, в выделениях, оставшихся на платке, находились частички нюхательного табака, угля, песчинки и кристаллы роговой обманки. Подозрение жандарма, расследовавшего преступление, пало на бывшего участника Иностранного легиона Карла Лаубаха, работавшего на газовом заводе и на разработках колчедана и пользовавшегося нюхательным табаком. Когда его арестовали, Попп с еще большим усердием продолжил микроскопические исследования. Под ногтями Лаубаха удалось обнаружить много угольной пыли, песчинок и кристаллов роговой обманки, но прежде всего - красные и синие волокна шелка, ничем не отличавшиеся от волокон головного платка убитой. Наконец, на брюках Лаубаха, у щиколоток, Попп обнаружил следы желтой глины и светло-серой илистой земли, которая в некоторых местах покрывала глину. Попп определил вид и количество крупинок кварца, кристаллов и составных частей растений в слое глины и взял пробы почвы с места обнаружения трупа Евы Диш. При сравнении он пришел к выводу, что глина с брюк Лаубаха и почва с места преступления по составу совпадают. Что касается серого слоя, то он содержал пластинки слюды и частички угля. Такой состав почвы оказался также в пробах земли с проселочной дороги, которая вела от места преступления к дому Лаубаха. Попп сделал из этого вывод, что Лаубах сначала испачкал брюки глиной во время убийства, а затем илом, направляясь по проселочной дороге домой. После первоначального отрицания Лаубахом своей вины и предъявления ему Поппом результатов исследования франкфуртские газеты, освещавшие ход процесса, опубликовали статьи под заглавием: "Микроскоп в качестве детектива".
Попп заложил краеугольный камень для осуществления фантазии Конан Дойла и помыслов Гросса. В том же году он выступил с докладами на собрании союза химиков Германии и перед почтенной аудиторией общества Зенкенберга. В обстоятельных докладах Попп говорил о возможностях химии, минералогии и ботаники и об использовании их в криминалистике. Теперь, когда к нему за помощью обратился прокурор Зон, у Поппа был свой собственный криминалистический музей, которому могла бы позавидовать полиция большого города. Но этот музей не был похож на полицейские музеи ужасов, потому что картины на стенах, фотографии и объекты микроскопических исследований рассказывали о тех делах, раскрытию которых способствовала работа естествоиспытателя Поппа.
На запрос прокурора Попп сообщил, что волосы на перчатках принадлежали женщине и могли быть волосами Маргариты Филберт. Волосы на кусочке кожи - это волосы животного, вероятно крота. Попп полагал, что эта находка вообще не имеет отношения к убийству. Отпечатков пальцев он не нашел, зато обнаружил много конских волос. Когда прокурор получил ответ Поппа, то написал на полях (как признание точности выводов Поппа), что волосы - с конской попоны, которой был накрыт труп Маргариты Филберт в первую ночь после обнаружения. Так началось участие Поппа в деле Филберт.
Письмо находилось на пути в Кайзерслаутерн, когда Зон получил через окружной суд в Винвейлере анонимное послание из Фалькенштейна. Его язык не выдерживал никакой критики. Содержание было приблизительно таким: "Глубокоуважаемый суд Винвейлера, хочу попросить отнестись со всей серьезностью к Андреасу Шлихеру из Фалькенштейна в связи с убийством и ограблением, так как он замешан в этом деле. Когда Андреас Шлихер пришел к месту, где лежала девушка, он очень побледнел… не решался подойти к трупу, и можно было подумать, прочитать по его лицу… Вчера Шлихер говорил, что его потащат к следователю… Но о нем ни один человек ничего не скажет… Итак, вся община подозревает Шлихера.. Многие люди в Фалькенштейне не хотят говорить, потому что он опасный человек и его очень боятся… Уже три дня он не ходит на работу, чтобы жандармы не арестовали его там… "
4 июня Зон приказал арестовать Шлихера и доставить его в винвейлерскую тюрьму. Одновременно судья Хофбауер получил указание произвести повторный обыск на хуторе Шлихера. Жандармы появились в Фалькенштейне до зубов вооруженными, но Шлихер, не оказывая сопротивления, пошел с ними, сказав при этом:, Я спокойно могу пойти с вами, я не убивал Филберт". Хофбауер и Шмидт обыскали весь дом, лазили из кухни в подвал, перевернули все вверх дном, поднялись по крутой лестнице в спальню. Там Хофбауер лично осмотрел одежду, которую несколько дней тому назад держал в руках Шмидт. Ничего необычного ему не бросилось в глаза. Это касалось и воскресных ботинок Шлихера; они стояли начищенные на сундуке. Итак, Хофбауер еще раз подтвердил то, что констатировал 31 мая вице-вахмистр: "При тщательном обыске не удалось обнаружить никаких следов преступления".
В Кайзерслаутерне следователь Зеебергер, допрашивавший Шлихера 5 июня, услышал то же, что и ранее Шмидт. Шлихер еще раз повторил, что в день убийства ходил на свои участки в районах Драйморген, Шиндерборн, Херценталь и Хинтерм Хан между часом и четырьмя часами дня. Он утверждал, что не был на своем поле в районе государственного леса Шельменкопф, никогда не видел Маргариту Филберт и после шестнадцати часов не выходил из дома. Допрос не дал ничего нового. Черноволосый смуглый мужчина вновь и вновь повторял один и тот же рассказ, заверяя, что не имеет отношения к убийству Маргариты Филберт из Роккенхаузен а. Он отрицал также, что когда-либо занимался браконьерством… Зеебергер колебался. После обеда он поехал в Фалькенштейн, чтобы еще раз произвести обыск в доме Шлихера. Каролина Шлихер встретила его с неприветливостью. В отчете Зеебергер сообщил: "Жена обвиняемого не давала серьезных ответов на поставленные вопросы". Одежда Шлихера в третий раз подверглась осмотру. Зеебергер тоже пришел к убеждению, что на ней нет ничего подозрительного. Что же касается ботинок, то они показались ему не совсем чистыми, т. е. на подошве была земля. Но так как он не увидел следов крови, а земля не привлекла его внимания, то он поставил ботинки на место. Он взял с собой только рваный рабочий халат, потому что на его спине отчетливо были видны бурые пятна, похожие на кровь.