Таких специалистов в России "уже не делали". Выпускник советского вуза С.К. Бондаревский вспоминал: "Заметной была разница в общей и профессиональной образованности и воспитанности между инженерами дореволюционной и нами, инженерами советской выучки. Особенной была их способность ценить и с пользой использовать служебное и личное время. Каждый из них был инженером высшей квалификации, постоянно поддерживал и пополнял свои знания. Все они свободно владели несколькими иностранными языками, в том числе классическими - латинским и греческим, понимали искусство, любили музыку и сами хорошо играли и пели, развлекались играми, доступными для понимания лишь интеллектуально развитым людям (например, шахматы, винт), были спортсменами. Так, например, время езды на автобусе на работу и с работы использовалось ими для шахматной игры "вслепую". Участвующие в ней, не пользуясь досками, всю игру до конца партии держали в голове, не записывая, а сохраняя в памяти расположение фигур на время прекращения игры, то есть до следующей поездки".
Столбина взяли в ноябре 1937-го и расстреляли практически сразу, еще бы - он "вел фашистскую агитацию", хранил дома пустую кобуру от револьвера "Наган" и 19 патронов. Граве арестовали в июле 1938 года, в 1939-м по личному указанию Сталина выпустили, а в 1952 году опять посадили; 78-летний профессор, успевший побывать и "контрой", и "вредителем", и "врагом народа", и "активистом офицерской монархической организации", на этот раз оказался вовлечен в заговор в Главном артиллерийском управлении. Но снова повезло - преставился Велихий Пахан. Генерала П.А. Гельвиха в марте 1939 года тоже отпустили, восстановили в должности начальника кафедры стрельбы Артиллерийской академии, в 1941 году присвоили Сталинскую премию, а в 1944-м законопатили в лагерь основательно. На свободу "выдающийся российский и советский ученый" вышел холодным летом 1953 года, в канун своего 80-летия. Генерал Гун уже не вернулся.
К мерам "расправы по отношению к членам контрреволюционных террористических организаций" относилась также конфискация всего имущества с момента ареста, "за исключением необходимых белья, верхнего и нижнего платья, обуви и постельных принадлежностей". Ну а жилье и без того находилось в собственности государства. Не стоит также забывать о ежовском приказе № 00486 от 15 августа 1937 года, согласно которому надлежало "юридических и фактических жен изобличенных изменников Родины, правотроцкистских шпионов арестовывать одновременно с мужьями", на каждого "социально опасного ребенка" старше 15 лет заводить следственное дело и обвинительное заключение, тех, кто младше, - размещать в детских домах (вызывают изумление старания приемной дочери Николая Ежова, испытавшей все эти процедуры на себе, добиться реабилитации упыря, как невинно оклеветанной жертвы репрессий).
Люди просто исчезали из жизни, и лишь с середины 1950-х годов родственники тайно расстрелянных и зарытых в общих ямах на "спецобъектах" стали получать лживые справки: "Отбывая срок наказания, умер от желтухи".
Кого чаша сия миновала, дрожали и по ночам ожидали стука в дверь. Академик Н.Н. Моисеев, вспоминая беседы "за жизнь" с баллистиком Д.А. Вентцелем, писал:
"Он всю жизнь больше всего на свете боялся ареста и считал, что это было чудо - воистину чудо, что его так ни разу и не посадили. Я тоже полагал, что это было настоящее чудо, и его слова перекликались с моими мыслями.
Я тогда уже понимал, что наша жизнь устроена так, что каждый непосаженный должен был мысленно благодарить Сталина, оказавшим тем самым ему милость, разрешившим жить просто так, а не в лагере. Именно так я тогда понимал распространенный лозунг "Спасибо товарищу Сталину за счастливую жизнь". Это была молитва непосаженных, кому еще разрешалось ходить не под конвоем. Эта милость относилась ко всем нам, тем более к Вентцелю…
Ведь на самом деле каждого раскованного человека мы подозревали в стукачестве и только этим и объясняли то, почему его до сих пор не посадили! И вообще - если человека не арестовывали, то это казалось странным и требовало объяснения. Сказанное не перехлест, а точная характеристика психологического настроя значительной части интеллигенции".
Так было везде: от Москвы до самых до окраин. Убили не всех, но что-то убили в каждом. Академик артиллерии генерал-майор Д.А. Вентцель "скоропостижно скончался от сердечного приступа" в 56 лет.
"Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи", - утверждал Николай Бухарин. Характерно, что "начинать" все-таки следовало с расстрелов. Это методически верно, потом - меньше промблем с повинностью.
Бухарин, как выяснилось, был врагом народа. К сожалению, остался без ответа другой вопрос, который после XX съезда задавали многие рядовые коммунисты: "Можно ли считать Сталина врагом народа?"
Больше всего не повезло тем из специалистов, которые попали во "враги народа" на подъеме очередной волны репрессий. Этих отстреливали безжалостно, забивали на допросах, примерно 10–15 % этапировали на "Чудную планету", откуда их возврат не предполагался, - валить лес, рыть котлованы, добывать золото для диктатуры пролетариата. Лагеря и тюрьмы наполнялись инженерами, технологами, химиками и прочими "яйцеголовыми" - при соответствующей их убыли на воле. Однако Наркомат внутренних дел не только исполнял функции гестапо, но, управляя армиями бесправных рабов социализма, решал важные народно-хозяйственные задачи. Уже весной 1937 года в "холодных головах" появилась идея возрождения специально оборудованных мест для тюремного творчества. 19 марта "бесстрашный руководитель" Н.И. Ежов направил И.В. Сталину сообщение, в котором предлагал дать шанс бывшему начальнику КБ завода "Большевик" ликвидировать последствия собственного "вредительства": "Считаю целесообразным направить МАГДЕСИЕВА в Ленинград, где предоставить ему возможность в тюремных условиях с использованием необходимых чертежей и технической помощи осуществить работу по ликвидации последствий вредительства в конструкциях артиллерийских систем завода "Большевик".
В списках, поданных на утверждение членам Политбюро 1 апреля 1937 года, Н.Н. Магдесиев проходил по 2-й категории, то есть рекомендовалось оформить "немецкому шпиону" 10 лет заключения. Однако в данном случае что-то не срослось, конструктор сгинул бесследно - то ли Ворошилов, поставивший свой автограф вслед за сталинским, не смог простить Николая Никитича, то ли следователи-ударники перестарались. Ведь на сбор доказательной базы по заговорщицким делам "голубым фуражкам", согласно постановлению 12/34, отводилось не более десяти суток, царицей доказательств оставалось чистосердечное признание обвиняемых, а попадались такие закоренелые враги, что и со сломанными ребрами не желали ни в чем сознаваться. Заместитель Ежова комиссар госбезопасности 2 ранга Л.Н. Вельский специально разъезжал по регионам, чтобы дать оперативным работникам инструктаж: "Шпик или участник организации, все равно он будет расстрелян. Так, чтобы взять от него все - дайте ему в морду". Вот и не затрудняли себя "бойцы невидимого фронта" соблюдением процедурных норм.
Бывший директор завода № 10, чудом дотянувший до бериевского исправления "перегибов", писал:
"26 июля 1938 года я был, еще не выздоровевший, вызван в кабинет начальника горотдела ВАЙНШТЕЙНА (самим ВАЙНШТЕЙНОМ), который заявил мне, что врача он больше посылать ко мне не будет, потребовал подтвердить то, что я член к/р организации правых. Я наотрез отказался эту ложь подтвердить. Тогда ВАЙНШТЕЙН, ГОДЕНКО и ЭРМАН начали бить меня по голове, по лицу, по шее, по позвоночнику, требуя писать заявление на имя начальника областного управления НКВД с признанием того, чего никогда не было, т. е. с признанием себя членом к/р организации правых. Били меня кулаками, ногами, стеклянной пробкой от графина, били до потери сознания, заявляя мне, что стены горотдела НКВД ничего не выдадут, и если я не подпишу того, что они требуют, так буду убит, так как избиение не будет прекращаться.
Это избиение и плевание в лицо, а также желание ГОДЕНКО воздействовать на меня гипнозом продолжалось восемь часов беспрерывно.
Заявив им свой протест против подобных методов допроса, я дал согласие что угодно подписать, дабы спасти свою жизнь до суда; предупредил их, что на суде я все равно буду бороться за правду и от этой лжи откажусь.
Получив в ответ на это заявление еще несколько порций ударов, я в полусознательном состоянии молча взял перо и стал по черновику, составленному ГОДЕНКО, писать ложь в заявлении от 26 июля 1938 года о признании себя членом к/р [организации] правых и всякую ересь, вымысел о методах вербовки меня и указанных других работников как с завода имени Молотова, так и завода № 10 им. Дзержинского".
В одном списке с Магдесиевым были его "сообщники" Рафалович и Иконников, причем последний проходил по 1-й категории; но им-то как раз отжалели от 10 до 15 лет, а в 1946 году еще и одарили Сталинской премией.
20 апреля 1938 года был издан приказ наркома внутренних дел об организации Особого технического бюро УНКВД по Ленинградской области, иными словами - о расконсервации "шараги" в тюрьме "Кресты". В Положении об ОКБ говорилось, что организовано оно "в целях всемерного использования заключенных специалистов для выполнения специальных конструкторских работ оборонного значения. Основной задачей ОТБ является устранение выявленных конструкторских дефектов в морских и береговых артиллерийских системах, изготовленных по чертежам ленинградского завода "Большевик", а также разработка проектов и рабочих чертежей новых артиллерийских систем и модернизация систем, состоящих на вооружении флота и береговой обороны". Первым начальником ОТБ "Кресты" (вновь открытого 1938 г.) назначили военинженера 1 ранга Ломотько (в августе 1938 г. расстреляли первого начальника, возглавлявшего ОТБ с 1930 г., полковника Л.А. Шнитмана).
Для руководства деятельностью спецтюрем в сентябре 1938 года приказом Н.И. Ежова был организован Отдел особых конструкторских бюро НКВД СССР, 21 октября данное подразделение стало именоваться 4-м спецотделом. Звезда "железного наркома" уже закатывалась: в начале декабря тов. Ежов "был освобожден, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел", а в апреле 1939-го маршала госбезопасности уже "кололи" на предмет подготовки государственного переворота и совершения актов мужеложства "в антисоветских и корыстных целях". Следующую главу в истории "Архипелага шарашек" писал его преемник Л.П. Берия.
10 января 1939 года, в целях упорядочивания и координации деятельности проектно-конструкторских учреждений "закрытого типа", Лаврентий Павлович издал приказ № 0021 о создании Особого технического бюро при наркоме внутренних дел СССР "для использования заключенных, имеющих специальные технические знания"; задачей бюро являлась "организация конструирования и внедрения в производство новых средств вооружения армии и флота". Для начала предлагалось сформировать восемь специализированных групп, работающих по заданиям Комитета обороны, в том числе группу артиллерии, снарядов и взрывателей, группу порохов, группу боевых отравляющих веществ и противохимической защиты. Группы комплектовались и получали задания в Болшевском лагере под Москвой, затем перемещались поближе к профильным заводам. Собственной проектной инициативы ОТБ не имело.
В отличие от гражданских структур, у этих не возникало проблем с кадрами. Уже через год Ленинградское бюро было укомплектовано по полному штату - 136 специалистов-зэков. Здесь работали за усиленную пайку профессора и доценты, кораблестроители, математики и электротехники, из артиллеристов - Г.Н. Рафалович, М.Ю. Цирульников, Е.П. Иконников, Е.А. Беркалов. Если кого-то не хватало, всегда можно было изъять из квартиры, кабинета или аудитории любого в рамках очередного дела "академиков-убийц" или "инженеров-диверсантов", "высвистать" из Белбалтлага туберкулезного С.И. Лодкина, катавшего тачку с 1934 года, или доходягу Н.А. Макулова из Севпечлага, отозвать с Колымы С.П. Королева (будут только счастливы). Повод для набора пополнения искать не приходилось - заводы систематически срывали сроки выпуска продукции, аварии на производстве не прекращались.
Согласно сообщению Берия на имя Сталина от 4 июля 1939 года в производственных группах ОТБ работали 316 арестантов. В качестве стимула Лаврентий Павлович предложил, не отвлекаясь на следственные действия и судебные процедуры, отштамповать им приговоры в канцелярии В.В. Ульриха, а затем пообещать за ударный труд условно-досрочное освобождение или снижение срока отбывания наказания.
Удобно-то как: все работы сконцентрированы в одном месте, обеспечивается секретность, специалисты не растекаются мыслями по древу, а делают то, что прикажет партия, и в тех местах, куда она пошлет. Летом 1941 года их эвакуировали из Ленинграда в Томск, где они почти год "бездельничали" в местной тюрьме, потом раскидали: кораблестроителей - в город Молотовск (ныне Северодвинск), на завод № 402, артиллеристов - в город Молотов (ныне Пермь), на завод № 172. А ведь могли тихо перестрелять, как 170 узников Орловской тюрьмы.
"Сознание того, что творческая деятельность не выносит принуждения" - это немцы придумали, это не для нас.
Инженер С.К. Бондаревский, начальник производственного отдела Дальзавода, арестованный в июле 1937-го, в марте 1939 года был зачислен в "группу военно-морского судостроения" творить ныряющий торпедный катер:
"О нас наши семьи ничего не знают. Живы ли мы, где мы. О семьях мы тоже ничего не знаем. В ОТБ нами верховодят кураторы-майоры НКВД (обычно недоучки-студенты), следящие за нашей работой. В тюрьме над нами другое начальство: надзиратели, дежурные по тюрьме, начальник тюрьмы. В их заведывании - жилье, питание, одежда, баня, поведение заключенных.
Во всем соблюдается строгий режим содержания заключенных по системе "Давай, давай!". Рабочее время чередуется с часами отдыха так, чтобы у ззка не оставалось ни минуты свободного незанятого времени…
Работали. Рассчитывали. Проектировали, чертили. На документах и чертежах вместо своих фамилий ставили присвоенные каждому секретные номера. Мой номер был 88-й.
Утомлял рабский, ежедневно десятичасовой умственный труд. Я не сразу втянулся в работу. После почти двухлетнего проживания - прозябания в "чижовке", во Владивостокских "бутылках" внутренней тюрьмы и в битком набитых людьми "одиночках" городской тюрьмы, после этапов, пересыльных тюрем - все специальные профессиональные знания вылетели из головы, перезабыты, задавлены, уничтожены. С трудом восстанавливалась умственная трудоспособность. Этому способствовали почти нормальные условия отдыха и питания.
Кормили простой пищей, но в достаточном количестве, что восстанавливало силы, надорванные до перевода в ОТБ. Ничего, превышающего норму питания людей того времени, нам не давали.
Внешне мы не отличались от лагерных зэков. Донашивали свои гражданские костюмы или воинское обмундирование. Тем, кому нечего было надеть, давали лагерную одежду или одежду для каторжных тюрем (такое название появилось во время войны) - серые штаны и рубахи с нашитыми заплатами на локтях, коленях и заднице. Такого же цвета воротники и обшлага.
Сказки о содержании заключенных ОТБ в "золотой клетке" - преувеличение "понаслышке" некоторых писателей… Лишь в войну, когда государственная необходимость заставила вернуть выдающихся организаторов на производство, им надевали штаны с генеральскими лампасами и старались всячески задобрить…
Жена, находясь в 1937–1939 годах во Владивостокской тюрьме, спала на бетонном полу и простудила ноги. Впоследствии у нее без лечения возникла гангрена, и она лишилась ноги. Старшая дочь, очень впечатлительная и понимающая девочка, оставшаяся в восьмилетнем возрасте вместе с четырехлетней сестрой без родителей, живя у малообеспеченной бабушки без надлежащего ухода и надзора, покалечилась, тяжело и долго болела и умерла четырнадцати лет. Умирая, она, рыдая, сказала: "Спасибо великому Сталину за нашу несчастную жизнь".
ОКБ занималось в основном проектированием береговых, железнодорожных и корабельных артиллерийских установок для Океанского флота, который так и не был построен. Из восьми предвоенных спецпроектов к 1941 году реализован был один - 130-мм башенная "двустволка" Б-2ЛМ для лидера "Ташкент" с ручными приводами наведения и подачи боеприпасов. Наземные войска в 1943–1944 гг. получили не самые популярные конструкции: 45-мм противотанковую пушку М-42 (за счет удлинения ствола до 68,6 калибров была достигнута начальная скорость 870 м/с, но и боевой вес увеличился с 560 до 625 кг) и 76-мм пушку ОБ-25 (получена наложением ствола "полковушки" на лафет от М-42).
Профессор В.Н. Яворский, специалист по электромеханике, занимательно повествует о работе над "сорокапяткой": "Я хоть и не был артиллеристом, но попал в эту группу. Мне поручили сборку полуавтоматики, рассчитывать и проектировать которую никто из артиллеристов не умел и не брался. Эта система (затвор и полуавтоматика) обеспечивала бесперебойную работу артиллериста: после выстрела при откате ствола полуавтоматика открывает затвор и выбрасывает гильзу, а после досыла заряжающим патрона с гильзой и снарядом затвор должен сам закрыться, и, если цель на мушке, система готова производить новый выстрел. Такой полуавтоматикой была оснащена старая пушка. Так как баллистика изменилась, то и полуавтоматику необходимо было заменить. Как ее пересчитывать для новых условий, никто из артиллеристов не знал, они полуавтоматику не рассчитывали, пособий таких не было, и в курсах артиллерии эта тема не изучалась. Я тоже пытался отказываться, поскольку был электромехаником, но пришлось этим заниматься. К счастью, я изучал численные методы расчета сложных нелинейных систем. Этот метод и помог мне в работе. Сначала я пересчитал старую полуавтоматику на новую баллистику, выпустил рабочие чертежи и спроектировал новую, более простую, но значительно более надежную полуавтоматику, и выпустил для нее рабочие чертежи. Полуавтоматика "аннушки" (первого образца) время от времени отказывала при испытании и требовала дополнительной наладки. Я пошел по пути упрощения, и если старая полуавтоматика имела около 35 деталей, то моя - всего 12. На испытания все же пушка пошла с первоначально рассчитанной автоматикой, она показала хорошие результаты".