Ну, а люди половчее будут делать на велосипедных понтах деньги. И я не только про продавцов – подтягивается и бюрократия. Я ж упоминал, что Смольный давал задание на концепцию велодвижения? Она была заказана Московскому НИИ автомобильного транспорта, выложена на сайте комитета по транспортно-транзитной политике, но не стоит даже туалетной бумаги, на которой напечатана – а на другой печатать смысла нет. Довольно сказать, что эта дивная концепция исходит из того, что сейчас в 5-миллионном Питере 2,2 миллиона велосипедов, а в 2015 году будет 2,5 миллиона, причем каждый из этих 2,5 миллионов велосипедов будет наезжать за сезон по 1200 километров. Дальше про этот полет из пушки на Луну можно не читать. Я бы за вдвое меньшие деньги впятеро быстрее сочинил бы что-нибудь вдесятеро более правдоподобное.
А если заказчики и исполнители моим мнением возмущены, то пусть попробуют набрать своими коллективами за сезон хотя бы по 200 велокилометров на брата, – и тогда я публично съем велопокрышку, сдабривая маслом для велоцепей. Но если не наездят – то пусть наберутся смелости признать, что просто попилили бюджет.
На велотранспорте это все никак не скажется.
Сезон закрыт, все свободны; это наша Родина, сынок.
2012
43. Между сетью и тьмой//
О крахе идеи, будто интернет-Россия прогрессивнее ТВ-России
(Опубликовано в "Огоньке" http://kommersant.ru/doc/2052027)
В моем кругу была популярна идея, что новые технологии – и прежде всего, интернет – есть ключ к просвещенности, с которой Россия воспрянет ото сна. Но, боюсь, ключ сну не помеха.
Давайте поясню.
В моем кругу было популярно (и сейчас популярна) утверждение, что российское социальное устройство поддерживается темными, плохо– и малообразованными людьми, обладателями небольшого ума. А если и не дураками, то теми, кто живет там, где из всех средств информации – три канала пропагандистского ТВ.
Эта концепция рассматривает интернет как золотой ключик доступа к разнообразным источникам информации. В соответствии с нею любой разумный человек (и даже дурак) сравнив, например, пропагандистские бяки в исполнении Аркадия Мамонтова на НТВ с программами телеканала "Дождь", а также с дискуссиями в твиттере и ЖЖ, поумнеет и отделит зерна от плевел, агнцев от козлищ, овес от овсюга.
Эту концепцию много что питало. Например, технология телевидения, основанная не только на эмоциональном объединенном воздействии картинки, музыки и речи, но и на клиповом характере подачи (неизбежно низводящему великие идеи до простеньких). А также – внимание, это обычно упускают из вида! – на отсутствии обратной связи. Даже в книгопечатанье обратная связь устойчивее, чем на телевидении: написал Фукуяма свой "Конец истории" – получил в ответ десяток книг-опровержений, после чего сам кое-что подкорректировал в "Великом разрыве".
То есть пока власть телевидения монопольна – три канала могут трубить что угодно о западном враге, продавшейся оппозиции и вековых православных устоях. Если у тебя только эти программы ящик принимает, а кругом дерьмо и грязь до горизонта, – то, безусловно, утешительно в это все верить.
Власти информационной тьмы были и другие подтверждения. Среди поддерживающих тьму до сих пор нет, например, ни одного писателя. Ни одного поэта, который пел бы власть столь же искренне и сильно, как когда-то Маяковский. Нет известных ученых. Актеров встретить или попсу встретить можно, это да. Но актер играет сегодня героя, а завтра злодея, и честь для него в перевоплощении, а не в чести. Попса же и вовсе продукт телевидения, без которой она исчезает, как призрак с рассветом… И вообще, все умные – в оппозиции.
Так что надежды просвещенной оппозиции на просветительство интернета были понятны. В 2010 году Алексей Навальный триумфально лидировал на электронных выборах мэра Москвы, устроенных на сайте "Коммерсанта". Он набрал 45,02 % (следующий, Немцов – 11,99 %, а Собянин лишь 2,82 %).
Вот, – предвкушали прогрессисты, – когда интернет действительно овладеет массами, Навальный станет национальным лидером!
Летом 2010 года, по данным ФОМ, суточная аудитория интернета в России составляла 28,6 миллиона человек, месячная – 43,7 миллиона. Спустя два года эти показатели выросли соответственно до 45,1 и 59,4 миллиона. Только с февраля 2012 по сентябрь 2012 года узнаваемость Алексея Навального (беру теперь данные ВЦИОМ) возросла в стране с 29 % до 48 %. Геннадия Гудкова – с 21 % до 60 %. Сергея Удальцова – с 26 % до 42 %.
Однако – внимание! – это был рост отрицательной популярности. В феврале к Навальному относились положительно 24 %, а отрицательно 31 %. В сентябре положительно 22 % (и отрицательно 46 %). У Гудкова эти пары цифр 24/29 и 24/43.
Да, я понимаю, что пропагандистская телевизионная машина постаралась. Но почему россияне, имея доступ к разнообразным источникам через интернет, продолжают пить из мутной (как это видится моему кругу) лужи?
Идея ведь была в том, что правда побеждает кривду, и что одно от другого каждый сможет отличить, дайте только инструмент доступа!
Вот вам инструмент. Вот вам интернет. Уже не только в двух столицах, но и во всех округах (уровень проникновения интернета сегодня колеблется от 48 % в Сибири и Приволжье до 58 % на Северо-Западе). Вопрос: почему правда (как мы ее понимаем) не побеждает кривду?
Я слышал массу ответов. Глава ВЦИОМа Валерий Федоров, например, объясняет отрицательный рейтинг оппозиции усталостью от политики и от митингов.
Но все эти объяснения исходят из базовой идеи: правда должна торжествовать, потому что она правда.
Я очень боюсь, что правда никому ничему и ничем не обязана. Россия не просто остается консервативным, косным, негибким и умеренно бесчеловечным государством с несменяемой властью (Путин с нами, вероятно, теперь до смерти, просто пока не понятно, до его или нашей). Более того, Россия за последние – интернетные! – годы стремительно дуреет. В том смысле, в каком мы двоечника, не знающего ничего на свете, считаем дураком.
Я пару месяцев как веду файл, озаглавленный "хроники пикирующего идиотизма". О боже мой! В Свердловской области гаишники зовут попов освящать дороги. 27 % россиян хотят ввести в Уголовный кодекс телесные наказания. В Белгороде запрещают рок-оперу. Минтранс запрещает продавать любые билеты за пределы региона без предъявления паспорта. В Госдуме хотят запретить выход без паспорта в интернет. В Питере запрещают выставку Марата Гельмана, а питерские депутаты обсуждают запрет топота котов в ночное время и запрещают обсуждать конец света.
По-моему, конец света уже настал.
Из последнего – вот: в Национальном исследовательском ядерном центре МИФИ открывают кафедру теологии. С чем и поздравляю инженеров и физиков. Заведовать ею будет митрополит Иларион, который, как истинный православный, разумеется, верит, что мир был создан Богом за шесть дней.
В общем, я хочу сформулировать очень неприятную для моего круга вещь.
Доступ к источникам информации никак не гарантирует того, что нравится моему кругу: толерантности, терпимости, развития науки (молчу уж про развитие гражданского общества). То есть не гарантирует европеизации страны.
Похоже, то, что называется "русской матрицей", влияет на убеждения, поведение и принятие решений в куда большей степени.
Здесь, если еще не устали, я перехожу к одной гипотезе. В моем кругу обычно имеют некоторые представления о генетике, и знают, что биологическим репликатором является ген. С точки зрения гена, люди – просто генетические машины, позволяющие генам выжить. И если не происходит ничего чрезвычайного (например, радиационного облучения), то ошибки в репликации редки и поправимы: "неправильный" ген попросту умирает вместе с его носителем… Я остановлюсь, отослав читателя к популярной литературе, типа "Эгоистичного гена" Ричарда Докинза…
…А с отточия продолжу: есть гипотеза, что представления людей о добре и зле, о должном и о греховном реплицируются в пределах наций и цивилизаций таким же матричным путем, мельчайшей структурной единицей которого является, по аналогии с геном, мем.
Слово "мем" недавно вошло в наш язык из английского (первым о мемах заговорил тот же Докинз) и пока что существует в значении "прилипчивое выражение, запущенное в интернет". Например, мем – это реплика блогера и муниципального депутата Веры Кичановой: "А я девочка, я не хочу брать на себя ответственность, я новое платье хочу". Фраза не просто облетела Рунет, не просто тысячекратно варьировалась ("а я мальчик, я не хочу писать для "Огонька", я красную "Феррари" хочу!"), но и сохранила изначальное представление о том, что все мы остаемся людьми и детьми, в какие бы взрослые игры ни играли… Однако такое определение мема крайне неполно. Мем – это устойчиво воспроизводимая единица культурной информация. А культура – это вовсе не кино и домино (хотя и это), а вообще все то, что отличает страны и цивилизации друг от друга.
И вот, – тут я подхожу к главному, – мем, похоже, устойчив к образованию и образованности, к знаниям. Идея, что Россию достаточно образовать, просветить, как она изменится, – весьма стара, ее разделяла масса людей, от Чаадаева и Новикова до Горького и Быкова, однако она неверна. Темного сиволапого мужика в России давно нет (а еще Тэффи в переписке с Горьким яростно уверяла, что сиволапый никогда не научится пользоваться носовым платком) – а русский строй есть. Все та же автократия, все тоже целование сапога тому, кто выше, и пинок под зад тому, кто ниже, – если докапываться до глубинных, и вовсе не христианских, основ.
Мы живем примерно в той же стране, какая сложилась между Иваном III и Иваном IV, когда уничтожена была конкурирующая матрица – республиканская. Петр I заставил русскую матрицу мутировать, внешне европеизироваться (он подействовал на страну, как жесткое облучение; с тех пор русские сравнивают себя с Европой, а не с Азией), однако матрица в основе устояла, и либеральный мем в ней является рецессивным, а не доминантным. И даже большевики не смогли ее сломать, лишь царя переименовали в генсека да взяли под контроль личную жизнь.
И хотя пороки русской матрицы всем известны, пора делать вывод, что никаким интернетом ее не изменить. И пора делать вывод, что вопрос "кто виноват?" по отношению матрице вообще бессмыслен: человек, с точки зрения мема, есть машина для его воспроизводства.
Остаются еще вопроса: "Что делать?" и "С чего начать?"
Но отсутствие ответов на них не отменяет необходимости развития интернета и просвещения общества: пусть основ существования это и не меняет, зато делает жизнь куда более приятной.
2012
44. Стоящее дело//
О трассе М10 "Россия" и о том, что русское бывает разным
(Опубликовано в "Огоньке" http://kommersant.ru/doc/2081925)
Стокилометровая пробка, сковавшая по снегу самую показательную трассу страны (с точки зрения показа того, что мы как страна представляем) – это репетиция нашего будущего
По трассе М10, связывающей две российских столицы, я езжу регулярно почти 20 лет, а потому знаю про нее если не все, то многое. От Кремля до Эрмитажа 750 километров, из них около 450 километров четырехрядки, 220 – трехрядки, а еще 80 – двухрядки, порою с качеством грунтовки. 40 % пути – по территории городов и деревень, 60 км/ч ограничение.
Там, где по ряду в каждом направлении – например, в дивном, прелестном, пронизанном каналами, поросшем ивами-ветлами, утыканном церквушками и домушками, угрюмом и засранном Вышнем Волочке, который галерист Гельман, а также архитекторы Герасимов и Чобан хотели отмыть и превратить в восьмое чудо света, русскую Венецию – там давно пробка круглые сутки. Потому что через покосившуюся, заросшую грязью Венецию в день проходят больше десяти тысяч грузовиков и фур. И как минимум столько же легковушек, из которых самые умные пробираются не по главной трассе, а ямами важных огородов. Но даже при петлянии по огородам там можно застрять на час. При этом в Волочке для проезжающего нет ни топографического, ни музейного указателя, ни кафешки, ни стоянки, вообще ни хрена, и объездной дороги тоже нет – и не будет до 2015-го как минимум. Городишко, разрезанный трассой надвое, тонущей в выхлопах. И я какое-то время думал: ну ладно, вышневолоцкие молодые – они, положим, боятся тюрьмы, и им проще уехать, чем страдать. Но ведь есть там безнадежные раковые больные? Умирающие старики? Которым терять нечего? Они-то что не перегородят трассу, не устроят бунт, не самосожгутся под объективами CNN, не докажут самим себе, что они люди, и что люди их дети и внуки? А потом вопросы задавать перестал. Потому что ответ очевиден. Потому что я слишком долго езжу по М10, этой транспортной вене, тромбированной темной самопогибельной кровью. Потому что это в нашей крови: бесконечные автопоезда везут с северо-запада, из финских портов, немецкие, японские, французские автомобили, которым суждено еще больше забить тромбами эту хилую дорогу смерти (смертей на двухрядных русских дорогах всегда в изобилии), и все это знают, – но покупают и покупают, везут и везут.
Там пробка всегда – в Крестцах, в Волочке, в Твери, в Клину, в Солнечногорске, на подъезде к Москве и к Питеру, и пробка давно.
Это на исходе 1990-х я на "жигулях" промчался однажды по М10 на за 7,5 часов, набив "бардачок" червонцами для гаишников.
Сейчас бы пришлось набивать пятитысячными, и все равно – из-за пробок быстрее, чем за 10 часов, не успеть. А 10 часов одному за рулем – это жесть. А я езжу один, не считая коммуникатора с картами "Яндекса", который на территории Московской области пищит каждые пять минут, предупреждая о притаившемся гаишном радаре. Их там на 100 км пути штук, наверное, 20 (раньше на всю трассу было 20 засад и 16 стационарных постов). Смысл засад и радаров – не снизить аварийность, заставив сбросить скорость, не спасти тем самым жизнь, а вытрясти бабло, отпив чужой жизни. Бабло – русская идея, и попробуйте другую найти. Деньги, пожирающие людей ради денег, а теперь начинающие пожирать сами себя – в пробках на М10 хватает времени, чтобы почитать на новостном сайте, как у очередного чиновника при обыске нашли безумные миллионы. Жду, когда нагрянут в автодор.
Года три как я езжу по М10 под аудиокниги. Это шанс извлечь пользу из отчаяния. Первой было радищевское "Путешествие из Петербурга в Москву". В 2009-м, после кризиса, машин между Питером и Москвой убавилось, поредели автопоезда, зато прибавилось сбитых собак и кошек, которых хозяева в конце дачного сезона, экономя на кормах, бросали. Книжка звучит около 8,5 часов. И опустевшая дорога занимала столько же. И я, подпрыгивая на очередном трупике, слушал под Тосно: "Поехавши из Петербурга, я воображал себе, что дорога была наилучшая. Таковой ее почитали все те, которые ездили по ней вслед государя. Такова она была действительно, но на малое время". И под Зайцево (во времена Екатерины – "Зайцово"): "Человек низкого состояния, добившийся в знатность, или бедняк, приобретший богатство, сотрясши всю стыдливости застенчивость, предпочитает место своего рождения на распростертие своея пышности и гордости".
"Путешествие" – скучная, назидательная, неумелая книга, где школьник с интересом листает лишь страницы про Яжелбицы (там про сифилис) да Валдай, где "всякого проезжающего наглые валдайские и стыд сотрясшие девки останавливают и стараются возжигать в путешественнике любострастие". Забавно, однако, то, что под Валдаем и сегодня находится мотель, где всякого проезжающего встречает билборд "Сауна и массаж круглосуточно".
Впрочем, трасса М10 не только об этом.
Она о том, как русское борется с русским.
И это не всегда борьба на уничтожение, как может показаться в умерших от рассечения мечом трассы деревнях, с их развалившимися пятистенками, шокирующими после жирного, показного блеска столицы.
Это о том, что русское бывает разным. О том, что дорога смерти может быть и дорогой жизни. О том, как разные люди, по-разному объединяясь, выбирая разные формы дела, становятся то героями, то негодяями. Потому что на М10 представлено все – от индивидуальной воли до гаишной опричнины. И это история не только о том, как бездушное "государство", слуги которого строят себе дворцы, но не могут построить обычного шестирядного автобана (это вообще история не про логистику и не про царей, хотя, конечно, про царей и логистику тоже). М10 – история об эволюционном отборе, о жизни вообще.
Это, например, история о тупике личной воли, не облагороженной ни образованием, ни сочувствием, и выродившейся в бытовой произвол. Когда М10 в девичестве еще называлась E95, на ней появились частные заправки и харчевни, от чего я пребывал в восторге, потому что – вот! свобода! капитализм! Но на частных заправках бензин разбодяживали, а в частных шалманах под видом "жаркого в горшочке" кормили дерьмом: все равно уедут и не вернутся. Помню, в ресторанчике под Валдаем, стилизованном под избу, я толкнул дверь в ночи. В полутьме пахнуло жаром. Плеснули ляжки в сиреневых рейтузах. Это на лавках, натопимши печь, а потому сморимшись, дрыхли девки, подавальщица и повариха. Я заказал жаркое. Они, подрыгивая колбасою телес, принесли нечто полусырое: свинину с кровью. И так и не поняли, чем я недоволен. Им было плевать, скрутит меня в поносе в пути или нет. А чо?
Я и сегодня на всю трассу знаю лишь одно приличное заведение, который держат беглые азербайджанцы, а прочее пролетаю мимо: невкусно, грязно, равнодушно, телик орет.
То есть частное – оно бывает всяким, что, вроде бы, и так ясно, но, видимо, не вполне. Скажем, в Крестцах это частное обрело вид придорожных рядов с самоварами, где потчуют чаем и сбитнем. А на новгородской объездной – вид рядов керамики, солений и варений. А в Бахмаре – двухметровых синих плюшевых зайцев. А под Барвихой – леща и угря во всех видах копчения. Земля наша богата.
И корпоративное тоже не всегда бывает бездушным, то есть стандарт бывает и цивилизующим. Скажем, M10 последних лет – это история пожирания разномастных мелких заправок крупными сетями. И сети задают стандарт, хорошо описанный Хемингуэем в рассказе "Там, где чисто, светло". У сетей при заправках непременны магазинчик, туалет и кафешка, в которой точно не отравят. Причем большие компании способны меняться. Осенью 2010-го, в разгар скандала с аварией "мерседеса" вице-президента "ЛУКОЙЛа", я заехал на "лукойловскую" заправку. На вопрос, где туалет, заправщица осклабилась: вся Россия – наш сортир! Я это, при виде загаженных обочин, и без нее знал, но все равно в ярости я сообщил интернету, что мы с "Лукойлом" на наше любимое Отечество нагадили в буквальном смысле. Вскоре получил ответ от пресс-службы: простите, бога ради, больше такого не будет, у нас теперь на каждой заправке есть туалет, вот полный список. Я проверил – правда.
Да и загаженные обочины нередко стали чистить люди в дорожной униформе, то есть государевы слуги, а вот загаживать их продолжают водилы-частники, которые плевать хотели на мир вне кабины.
И, кстати, именно это обстоятельство научило меня не заявлять по-дурацки, что государство – это всегда плохо, а либерализм – всегда хорошо.