Оскудение совести
Идем воскресным днем с дочкой по Ботаническому саду. С неба льются ласковые лучи солнца, от них и стволы деревьев на полянке разогрелись, и с крыш киосков капает, а верба, что склонилась над прудом, осеребрила свои голые почки. В поднебесье парусами полощутся первые кучевые облака, овсянки, такие не приметные зимой птички, выводят бодрые трели. Хорошо.
И не верится как-то, что сейчас, когда вернулись перелетные птицы на свои "родовые гнездовья", многие из пернатых, движимые инстинктом самосохранения, облетают столицу стороной. И не только столицу обходят, а, как было заявлено на симпозиуме "За экологическое возрождение России", и границы бывшего СССР. Не хочется верить. Хотя за воротами того же Ботанического сада – этого крошечного оазиса в захламленной, загрязненной, захлебнувшейся от грязи и дыма Москве все подтверждает то, что среди четырехсот городов России, где доперестроечный человек и выжить не смог бы, белокаменная – в первых рядах черного списка.
О проблемах экологии сказано много. Поначалу о них толковали с позиций нравственных, затем – экономических, теперь, похоже и политических. Даже распад СССР кое-кто объясняет уже экологическими потрясениями. Так ли, не так ли это – спорить не хочу. Но уверен: все, что с нами происходит, в том числе и растущая социальная напряженность, имеет одну причину, один первоисточник – ПРИРОДУ. И чего нам ждать, если в стране разрушены экосистемы, ослаблены лучшие в мире черноземы, отравлены почвы, смертность превышает рождаемость. Юг и север, восток и запад – куда ни брось взгляд, куда ни ступи, всюду видишь одну картину, наблюдаешь одно деяние, имя которому – разор.
Ладно бы люди не понимали, что происходит, не ведали, что творят. Но ведь и видят, и знают, и даже заявляют с трибун: "За последнее время утрачено 22 миллиона гектаров уже освоенной пашни. Плодородие полей катастрофически снижается. В результате внедрения в жизнь непродуманных проектов страна лишилась более 10 миллионов гектаров наиболее ценных продуктивных пойменных лугов и пастбищ, огромные площади подвержены засолению, ветровой и водной эрозии и опустыниванию. Наращиваются массивы закисленных почв". Говорим. Но что делаем, чтобы остановить тотальный вандализм?
Порой кажется бессмысленным взывать в этом плане к властям предержащим, которые как будто в упор не хотят замечать очевидного экологического бедствия и не ведают ни перед чем никакого страха. Я взываю к людям обыкновенного здравого смысла и не пойму, почему простой труженик, неплохой человек – рабочий ли, селянин ли, – не трепещет, сбрасывая в родную речку удобрения, старые масла или навозную жижу?
Кто остановит этого среднего, неплохого человека, убивающего природу? Закон? Член Комитета по экологии Анатолий Грешневиков на этот вопрос ответил кратко:
– Но он же бледная тень закона нравственного, – и поведал историю. В ярославской деревне Опальнево жил некто Чалов. В войну он потерял кисти обеих рук, оглох и едва не ослеп. Однако крестьянствовал, научился косить, держал скотину. На своем огороде он выращивал не только фруктовые деревья, но и сотни саженцев сосны и ели. Ими засадил пустыри и неудобья вокруг деревни. Выкопал своими культями пруд, корзинкой таскал землю, а рядом стояли трактора, маялись от безделья молодые ребята. Никто из них пальцем не шевельнул, чтобы помочь старику.
Все в Опальневе живут под одними законами, а делают разное. Так какой им еще закон нужно изобрести, чтобы "жили по Чалову"? – подвел итог сказанному депутат.
И впрямь, трудно придумать такой закон, хотя свод моральных, духовных ценностей оформлять законодательно тоже, пожалуй, следует. А нам всем необходимо понять: экологическая катастрофа не разбирает ни молодых, ни старых; ни коммунистов, ни демократов. Чтобы не пропасть поодиночке всем надо выполнить свою миссию, каждый из нас должен напрячься, обязан сделать усилие по очистке завалов, накопившихся в нашем доме, в нашем сознании.
Ворон ворону глаз не выклюет
В свободное время, беспечно прогуливаясь в парке ли, в лесочке ли пригородной зоны, мы вряд ли догадываемся, что за нашим передвижением внимательно наблюдают и используют его в своих целях некие существа. Кто бы вы думали? Вороны, коих расплодилось в последнее время огромное количество. А следят они за нами по той простой причине, что во время прогулки мы невольно вспугиваем с гнездовий других пернатых, мелких и беззащитных, и помогаем тем самым серым разбойницам обнаружить их. Обнаружить и уничтожить. И это не мелочь.
Когда-то в Московской области гнездилось 217 видов различных птиц, непосредственно в Москве – 110. Сейчас, кроме воронья, галок, зимующих грачей, уток, синиц и поползней, пожалуй, в парках уже и не увидишь никого. Чижи, щеглы, снегири, чечетки и многие, многие другие птицы, особенно из семейства воробьиных, исчезли в результате вороньего засилья. Не случайно в свое время в городе Дубна Московской области по предложению местного Совета общества охраны природы этих птиц в черте города стали отстреливать. Да что там. Вопросы борьбы с вороньем поднимались и обсуждались даже на заседании Комиссии по охране окружающей среды российского Совмина.
Серая ворона – хитрый, коварный и беспощадный хищник, хотя и не относится к семейству хищных птиц. Она наносит большой вред в заповедниках и охотничьих хозяйствах, ей ничего не стоит, используя присадную полочку, разорить скворечник. А если крышка у него съемная, то ворона легко "откупоривает" его своим клювом, действуя им, как рычагом.
Все, вероятно, слыхали о наличии интеллекта у вороны, умения считать, правда, до… 5. Зоолог Б. Гржишек писал про ручных "разбойниц", зажигающих спички. Горящую спичку они подносили под крылья и нежились в дыму. Перья при этом почти не опалялись.
"Познакомившись с ружьем", ворона не подпустит к себе человека на расстояние выстрела. Так что метод, к которому прибегнули дубнинцы в борьбе с воронами, вряд ли может считаться эффективным. К тому же стрелять в городе опасно. Да и гуманной такую акцию не назовешь. Как же быть?
Интересный выход подсказал в беседе президент Фонда защиты животных и растений Илья Поплавский.
– В города надо вернуть хищных птиц, для которых ворона излюбленная добыча. Это филин, сокол-сапсан, ястреб.
– Вы говорите вернуть. А были ли они, скажем, в Москве?
– Были, и в достаточном количестве. Одна пара соколов-сапсанов гнездилась даже на башне Киевского вокзала. Истребили. Теперь их внесли в Красную книгу.
– Так что, разводить надо хищников?
– Да, разводить и тем самым создавать естественный заградительный барьер для "серых хулиганок". Разводить, считаю, надо в небольших специализированных питомниках, что под силу энтузиастам, сотрудничающим с нашим фондом.
– А что же государственные питомники, зоопарки вы сбрасываете со счетов?
– Наши зоопарки далеки от узкой специализации, неудобны. Потому-то, когда в Московском зоосаду пара бородачей отложила два яйца, то их для инкубации передали в питомники хищных птиц Германии. Наука у нас в этом направлении работает неплохо. Но она решает, если можно так выразиться, вопросы качества, а не количества.
А теперь представьте себе такую картину: в каком-нибудь парке Москвы (мне больше по сердцу "Сокольники") или в Центральном Ботаническом саду устраивается специализированный птичий питомник. Огромные вольеры, где пернатые даже не чувствуют, что они в неволе находятся.
Уверен, москвичи не откажутся посетить мини-зоопарк. А это деньги. Часть их пойдет в уплату парку за аренду территории. Выигрыш, правда? Но больше-то всего получит город. Птицы потом будут выпущены на волю. В США уже давно так поступают. Насколько мне известно, за последнее время там выращено таким образом 800 сапсанов, которые охотно гнездятся в городах и, как полицейские, держат в узде распоясавшихся "серых правонарушителей".
– Но кто построит самоокупаемый питомник?
– Мы решаем эти проблемы, наш общественный фонд. Да он базируется на пожертвованиях, которые, согласно уставу не тратятся, не "проедаются", как это часто делается в госструктурах подобного рода, а накапливаются. Все мероприятия осуществляются на годовые проценты. Учитывая, что деньги на счету будут храниться бесконечно долго, Всероссийский биржевой банк, где мы обслуживаемся, выплачивает проценты нам ежемесячно. Недавно Фонд принят в Союз экологических организаций Москвы. Всех, кому нравятся наши задумки, кто имеет свои оригинальные идеи по защите окружающей среды, – милости просим сотрудничать с нами.
И зажгла синица море
Леса горели всегда, но никогда, как нынешним летом. Да, можно все, конечно, свалить на редкостную жару, что и пытаются сделать безответственные, нерадивые гении бюрократии, как местного, так и федерального масштаба.
А я вот вспоминаю события начала перестроечных лет. Вспоминаю, о чем приходилось писать тогда в связи с опасностью лесных пожаров. Итак…
Тревожные вести поступают из Забайкалья, Хабаровского края, Иркутской области – горят леса. Но горят они не только там, но и в Нижегородской области, и Московской, других регионах, правда, в меньших масштабах. Однако, по имеющимся у нас сведениям, только за последние два месяца в России выгорело около 75 тысяч гектаров лесных массивов. Природе, лесному хозяйству, экономике нанесен колоссальный ущерб. Мы попытались выяснить, а какой все-таки конкретно? И кто в этом виноват?
На второй вопрос ответ нашли быстро. Поскольку самовозгорание лесов в весеннее время исключено (грозы при сухой погоде бывают, как правило, начиная с конца июня), то главной причиной бедствия является неосторожное обращение людей с огнем. На Дальнем Востоке до сей поры практикуются так называемые сельскохозяйственные палы – выжигание стерни, сенокоса, они-то и становятся зачастую той малой спичкой, от которой "Москва сгорела". В центральных областях "сеют огонь в лесу" большей частью "любители природы": туристы, охотники, рыбаки. А вот с ответом на вопрос относительно ущерба произошла заминка. Сначала к нам в руки попала справка рабочей группы Европейской экономической комиссии ООН, из которой мы узнали, что несколько лет назад потери от пожаров на один гектар в США, например, составили 1356 долларов, в ФРГ -1610, а во Франции аж 4000 долларов. В России же в это время урон от пожара на одном гектаре исчислялся всего-навсего 42 рублями. Чудеса, не правда, ли?
Мы обратились за разъяснением в научно-техническое управление Федеральной службы лесного хозяйства России.
– Все дело в том, – объяснил заместитель начальника управления Евгений Антонович Щетинский, – что у нас пока нет действенной методики по определению этого самого ущерба от лесных пожаров. При подсчете потерь, по сути дела, берут во внимание в нашей стране только стоимость сгоревшей древесины, затраты на тушение и восстановление леса. Причем оценивается все это по самым низким меркам. И совершенно не учитываются косвенные последствия беды, сказывающиеся, в частности, на снижении экологического потенциала леса, как-то нарушение гидрологии, эрозия и смыв почв, выброс в атмосферу СО, задымленность, гибель полезной фауны и т. д. По мнению ряда ведущих ученых стоимость уничтожения при лесных пожарах той же древесины составляет всего около 10–15 процентов косвенного ущерба. И тем не менее даже прямой урон громаден. В прошлом году (естественно, в ценах 1992 года) он составлял свыше двух миллиардов рублей. Ныне, все говорит за это, потери мы несем значительно больше.
– Почему?
– Как известно, для обеспечения защиты лесов от пожаров в системе лесного хозяйства созданы службы авиационной охраны, специализированные наземные подразделения и государственная охрана. Так вот в связи с общим бедственным состоянием в стране защитники леса находятся прямо-таки в жалком положении. Где уж ждать от них достойной охраны наших лесных богатств, если государство выделяет на эти цели, стыдно сказать, 13 копеек из расчета на один гектар. А американцы, между прочим, тратят полтора доллара.
Решение проблемы может обеспечить только такой подход, в основу которого положено создание геоинформационной системы мониторинга лесных пожаров, которая включает в себя компьютеризацию сбора и хранения фактографических и картографических данных о горимости лесов, условий возникновения и развития беды, ее воздействия на окружающую природную среду, анализ этих действий и выдача службам охраны рекомендаций по управлению (да, да, по управлению) пожарами. Но для этого требуются соответствующие действия руководящих органов.
– А вдруг эти "руководящие органы" находятся под гипнозом чеховских слов? Помните, как писал Антон Павлович в очерке "Из Сибири": Если бы, положим, все люди, которые живут теперь по сибирскому тракту, сговорились уничтожить тайгу и взялись бы для этого за топор и огонь, то повторилась бы история синицы, хотевшей зажечь море".
– Велик Чехов! Велика тайга! Но, увы, и она не устояла перед "планов наших громадьем". По сибирскому тракту людей теперь проживает в сотни раз больше, чем в чеховские времена, и тайга перед ними здорово попятилась.
Лесной пожар – это один из видов заболевания леса с глубокими осложнениями. После него, как правило, идет смена пород. Там, где росли, допустим сосны, ели, кедры, появляются осины, береза – деревья менее ценные. А это, сами понимаете, не очень здорово.
Так что пока наверху решаются глобальные проблемы охраны "зеленого друга", я хотел бы обратиться в это пожароопасное время ко всем людям, находящимся по делу ли, на отдыхе ли в лесу упаси Вас Бог, уподобясь синице, шутить у таежного моря с огнем.
Не стерпели "пошутили". Вдоволь "пошутили" и власти, доведя тем самым народ до слез. Не от смеха лились они градом, а от великой беды, когда ликвидировали в стране лесничих и лесоохрану, а леса из главного экологоохранного объекта превратили, сдав их в аренду грабителям и расхитителям народного богатства, в главный объект разорения Отечества.
И заполыхала Россия. Только в июле – начале августа нынешним летом на укрощение рукотворного огненного змея было затрачено 10 миллиардов рублей. А губернатор Подмосковья Борис Громов на ликвидацию последствий лесного пала запросил у правительства миллиард долларов…
Нет налога только на бороду
Сколько помню себя в раннем послевоенном детстве, вижу одну и ту же картину: как плывет на запад мимо нашей деревни лес. "Плыл" он по двум магистралям, между которыми находилось селение, – водной и железнодорожной. С ранней весны до глубокой осени по реке Кострома шел сплав, а по железной дороге смолевые бревна, груженные "с шапкой" на платформы и в вагоны, двигаясь эшелонами беспрерывно и зимой и летом. Позже я узнал, что только из Костромской области каждый год вывозилось 10 миллионов кубометров первосортной древесины. Хорошо это или плохо – особый разговор. Но мы помогли своим товаром отстроить разрушенную войной Восточную Европу, свою страну и сделать кое-что для себя, для области. К тому же Кострома – лесная сторона, лесная отрасль здесь основная, базовая, и хуже было бы, если она пребывала в застое.
Но вот ныне река Кострома несет свои воды в Волгу, не загрязненные древесной корой и хвойным экстрактом: сплав леса по ней, как и по многим другим водоводам области, запрещен. Это, безусловно, хорошо. Однако худо то, что железная дорога при этом вовсе не перегружена. Истощились запасы леса?
– Да нет, расчетная лесосека и сейчас составляет у нас около 8 миллионов кубометров, – отвечает на мой вопрос первый заместитель генерального директора костромской фирмы "Леспромсервис" Валентин Надев. – И освоить ее мы вполне можем. До недавнего времени около шести миллиона кубиков запросто заготавливали. Нынче сворачиваем это дело. Зачем рубить новый лес, когда старым все нижние склады забиты? Гниет.
Признаться откровенно, это меня, мягко сказать, смутило. Лес, который испокон веку считался "зеленой валютой", лес, первейший строительный материал, дефицит которого столь сильно ощущается и теперь, гниет?
– А что прикажете делать, нет потребителя на нашу продукцию, – пояснил Валентин Васильевич.
– Раньше-то мы гнали ее на Украину, в Молдавию, Грузию, Казахстан, а ныне поскольку с прежними клиентами не решен вопрос платежей, в основном заключаем договоры с российскими предприятиями. А они бедны как церковные мыши, дать за продукцию цену, которая возместила бы наши расходы, не в состоянии. К тому мы требуем предоплату.
Что ж, таков порядок. Да и горьким опытом научены костромские лесопромышленники. Многое потеряли они, доверившись существовавшей системе расчетов, когда ни один потребитель не оплачивал продукцию вперед. Много леса тогда ушло из области, оставив хозяевам одни неприятности. Крепко наказал костромичей и "Экспортлес", практически чуть ли не в течении года забиравший продукцию бесплатно и лишь недавно перечисливший первые рубли от обязательной пятидесятипроцентной продажи валюты государству.
Впрочем, надо начать рассказ о бедах костромичей, пожалуй, по порядку. Фирма "Леспромсервис", которую возглавляет мой собеседник, возникла недавно на базе бывшего концерна "Костромалеспром", возникла под видом монополизма областных ведомств. И, кажется, эта реорганизация была поспешной. За ней остались определенные услуги, но в целом каждый леспромхоз вынужден сам ныне о себе печься и создавать у себя сбытовую службу, искать финансы. И получилось так, что оказались хозяйства, как сказал один остряк, в положения веника, раздерганного на прутики. Раньше у концерна была возможность маневрировать и финансовыми, и материальными возможностями, провал одного леспромхоза компенсировать успехами другого: сейчас связи нарушены, хозяйства вошли в новый год с огромными долгами за отгруженную, но не оплаченную продукцию. Начались трудности с приобретением материальных ресурсов под производственную программу, с планированием поставок и с расчетами МПС.
Но главный удар лесной отрасли нанесли, думается, не местные игры в демонополизацию. Они были следствием той "ломки дров", что началась в высших эшелонах управления, в проведении экономической политики, обложения лесных предприятий налогами разного вида. В последнем власти, по-моему, уже превзошли самого Петра I и давно бы, наверное, ввели налоги на бороды лесорубов, да жаль лишь, что все они поголовно бреются.
Ну посудите сами: только за счет себестоимости предприятия лесной отрасли уплачивают налоги в размере 23 процентов от ее величины. (Для справки заметим: в других отраслях этот уровень не превышает 1–2,5процента). Помимо того, хозяйства платят земельный налог, налог на имущество, производят попенную плату, выплаты в фонд социального страхования, пенсионный фонд и фонд занятости, плату за природопользование и пользование дорогами. Словом, в прошлом году выплаты по федеральным, областным, районным (да, да есть теперь и такие: надо же формировать местный бюджет) налогам составили здесь 49 процентов от всей товарной продукции, а от ее реализации – 53,4 процента. А чтобы вы хотели, когда с сошкой работает один, а с ложкой стоят семеро.