Л. Филатов: "Конфликт Губенко и Любимова был не социальный, а личный. Любимов не пустил его на спектакль и вызвал ОМОН. Это серьезное оскорбление. И одновременно за спиной актеров начал решать – с кем заключать контракты, а с кем – нет. Тогда люди стали примыкать к Губенко: "Коля, спасай!" Он чувствовал свою ответственность и пошел до конца. Мне показалось, что в этой ситуации надо быть с ним. Невзирая на то, что мы в глазах большинства оказались врагами мэтра и чуть ли не предателями. История рассудила так, что победа осталась за Любимовым. Но и сегодня я поступил бы так же. Даже несмотря на мой уход от Эфроса и возвращение "под Любимова"".
Спектакль "Владимир Высоцкий" – единственное, что еще как-то объединяло актеров раздираемого противоречиями театра.
Д. Быков: "Сейчас, во времена кризиса самого знаменитого российского театра, когда многие злорадствуют по поводу упадка былых кумиров, очень грустно смотреть спектакль, где все по-прежнему вместе на сцене те, кто по разные стороны баррикады, воздвигшейся только что, но ожидаемой давно. Губенко больше не играет. Но остальные – Филатов, Смехов, Золотухин, Демидова, Бортник, Шацкая, легенда и слава "Таганки", – равны перед памятью Высоцкого и вместе его чтят. Редкостное единение с залом. Сплошная ностальгия по страшным временам".
Ну а в нынешние "нестрашные" времена нет-нет да нарушается добрая традиция играть знаменитый спектакль.
Б. Хмельницкий: "…Раньше нам отменяли спектакли и мы говорили: "Какие же сволочи все эти чиновники! Безобразие!"… А теперь сами почем зря стали отменять. После смерти Володи мы поклялись ежегодно 25 января и 25 июля обязательно играть спектакль его памяти. Сначала это соблюдали, а теперь традиция исчезла как-то сама собой. Если играем, то от случая к случаю. Может быть, театр, где не держат клятвы, и обречен на исчезновение?..
Ладно, бог с ним! Это факт биографии не Владимира Высоцкого, это факт биографии моих товарищей, которые написали так много слов о любви к Высоцкому, что теперь уже могут не играть этот спектакль. А чего играть-то? Хватит, очки набрали…
Таганка, Таганка… Ну, что – Таганка? замечательный театр… был. Я как бывший артист бывшего Театра на Таганке это говорю. Теперь это не тот театр просто… Я очень люблю тот театр, и любил, и до конца дней вспоминать буду. И Владимир всегда говорил, что это его любимый театр… Мы были счастливы тогда. Радовались работе… Юрий Петрович был иной, мы были другие".
Давно прошли времена молодого театра, когда процент откровенности был максимальным, когда говорили, что думали, и никто ни на кого не обижался, когда "Таганка" общепризнанно считалась самыми громкими подмостками страны, когда лишний билетик спрашивали уже в поездах метро на перегоне "Курская" – "Таганская", когда стояли ночами около театра в надежде купить билеты на предварительной продаже, когда, не попав на спектакль, допоздна ждали любимых любимовских артистов с букетами цветов у служебного входа, когда театр и его зритель были группой единомышленников… Активная позиция противостояния художественного руководителя советской власти в 1964–1983 годах сделала театр всемирно известным.
Но постепенно изначально народный театр превратился в "модный", а затем и в "валютный". Новые же перемены, происшедшие в стране, отняли у "Таганки" монополию на непривычную дерзость и подлинную политическую остроту. Само время выбило из-под ног почву, на которой делал себе имя и славу театр и его художественный руководитель. "Таганцы" были первыми и единственными, кому со сцены позволялось говорить почти не отредактированную правду. И вдруг – разрешено всем… Нет унизительных сдач управлениям культуры, нет чиновничьей цензуры. Теперь в основе постановок Любимова был не показ общественных принципов реального нынешнего времени, а его контракт с московской мэрией, по которому он должен был поставить определенное количество спектаклей в год.
10 октября 1992 года министр культуры России Е. Сидоров поздравил Ю. Любимова с присвоением ему звания "народный артист России". Приняв это почетное звание, Любимов вновь улетел за границу, чтобы в скором времени вернуться, но уже на развалины "Таганки".
В ноябре 92-го по распоряжению Б. Ельцина в театре состоялось собрание, на котором тайным голосованием решили разделить театр: за разделение – 146 человек, против – 27, воздержалось – 9. Любимова на собрании не было.
Потом будут 26 судебных дел по разделу театра, которые Любимов проиграет! Согласно решению президиума Моссовета к 1 января 1993 года проведено разделение театра: в новом зале, на новой сцене размещается возглавляемое Н. Губенко "Содружество актеров на Таганке", на старой сцене – театр Ю. Любимова, Театр на Таганке. В фойе того и другого театра висит портрет Владимира Высоцкого. Театры поделили и залы, и Высоцкого. Губенко ставит "Владимира Семеновича Высоцкого", Любимов – "Владимира Высоцкого". У Губенко в спектакле все определяют военные песни Высоцкого, у Любимова – больше крика отчаяния и безнадеги…
8 сентября 1993 года коллектив, возглавляемый Любимовым, по его же предложению принял решение о закрытии театра. Заявление актерской группы подписано Золотухиным, Смеховым, Бортником, Демидовой, Шаповаловым, Фарадой и другими. Как сказал корреспонденту ИТАР – ТАСС директор-распорядитель Театра на Таганке Борис Глаголин, "если власти очнутся от спячки и дадут возможность нам нормально работать на двух сценах, то мы возобновим свою деятельность".
Прекратил свое существование театр, в котором Высоцкий состоялся как актер. Он пришел в этот театр в 1964 году и сразу получил в "Добром человеке…" крохотную роль гостя из ночлежки. Это была даже не роль, а одна-единственная реплика, но запомнившаяся надолго: "Не человек – нож". А потом трудный путь к Галилею и Хлопуше, Гамлету и Лопахину… "Таганка" была его домом, здесь были товарищи и друзья – партнеры. И вот теперь всего этого не стало. Нет Высоцкого, нет Театра на Таганке…
По выражению Н. Губенко: "Теперь этот театр уже не может украсить ничью актерскую репутацию. И не найдется актера, который бы смог создать репутацию театра. Театр Высоцкого разрушен художественным руководителем и теми людьми, которые за ним пошли".
С одной стороны, это вполне закономерно – любое явление и событие конечно во времени, памяти и пространстве, а с другой – "горько и обидно" для патриотов "Таганки" из числа ее актеров и стародавних зрителей, для которых она давно стала символом устремлений и порывов их молодости. Для них крах театра – это трагедия, нож в спину или в сердце…
Л. Филатов: "Театра нет. Есть номинация. Иллюзия существования. В зале пустые места. Билеты на "Таганку" давно уже можно купить. Юрий Петрович это понял, может быть, раньше других. И сегодня идет спор за здание. Он хочет распоряжаться и торговать только коробкой, а другие пытаются сохранить этот дом. Если не театром, то хотя бы домом для искусства, чтобы в нем не открылся стриптиз-бар или бордель".
В январе 1994 года Ю. Любимов предпринимает еще одну попытку решить ситуацию в свою пользу, призвав на помощь "верховные силы": "Я думаю, что театр спасет Президент России Борис Ельцин, которому я очень симпатизирую. Надеюсь, что он сочтет возможным принять Театр на Таганке под юрисдикцию". Таким образом, Театр на Таганке условно приобретал статус "императорского". Ведь только такими театрами распоряжалась высочайшая особа государства.
Страстный любитель писать "наверх", Любимов не удержался и на этот раз от шантажа: "Президенту Российской Федерации Б. Ельцину. В течение полугода Театр на Таганке не имеет возможности играть для москвичей. Театр разорен, закрыт. Мне 76 лет, из коих 71 я живу в Москве. Я глубоко оскорблен, и мой разум отказывается это принять и понять. Пока я не получу возможность работать в созданном мною театре, которому 23 апреля 1994 года будет 30 лет, ни о каком продолжении работы в моем родном городе не может быть и речи. Прошу мне ответить. Юрий Любимов".
Ю. Любимов никого не напугал, кроме своей труппы, – артисты в течение семи месяцев не выходили на подмостки… Б. Ельцин же на шантаж не ответил, зато с тридцатилетним юбилеем через "Общую газету" расколотый театр поздравил Президент раздробленной страны М. Горбачев: "…Еще в бытность первым секретарем на Ставрополье я вместе с Раисой Максимовной регулярно посещал театр при приездах в Москву. Видел "Антимиры", "Час пик", другие спектакли. Очень нравилась Алла Демидова – одна из наиболее интеллектуальных актрис. Полюбил Филатова, Золотухина, Смехова. А о Володе Высоцком и говорить не приходится – и так понятно.
Сегодня, когда стараешься вспомнить, чем была для меня в те годы "Таганка", опасаешься невольного осовременивания и мыслей, и чувств. Несомненно одно – это был глоток кислорода. Дух захватывает от свободомыслия. Существуя в самые беспросветные годы, "Таганка" воплощала шестидесятничество, поддерживая в нас импульс неминуемых преобразований.
До сих пор очень тяжело переживаю раскол театра, его драму. Мне трудно, как, очевидно, и другим, поскольку глубоко уважаю Юрия Петровича Любимова, хотя мы и не знакомы. По-человечески расположен к Николаю Губенко. Остается лишь сохранить в памяти театр, каким он был, ту роль, которую исполнял он – талантливо и мужественно.
С юбилеем, друзья шестидесятники!"
9 апреля 1994 года, к 30-летию театра, была открыта выставка "Высоцкий на "Таганке"". Открыл выставку Золотухин.
30 сентября 1997 года Ю. Любимову исполнилось 80 лет. К юбилею на всех каналах телевидения – программы, ему посвященные. Во вступлении к фильму А. Стефановича прозвучал великолепный панегирик: "В искусстве есть абсолютные величины. Знаменитый актер, выдающийся режиссер, создатель легендарной "Таганки", постановщик с мировой славой Юрий Любимов и является такой абсолютной величиной. Бунтарь, балагур, пересмешник, великий реформатор театра, человек открытых страстей и невероятного обаяния, любимец публики, одна из самых драматических фигур в нашей культуре. Он из тех, кто бросил вызов всесильной государственной системе, он испытал на себе ее жестокость. Перед ним преклоняются, его ненавидят. Он прошел медные трубы славы. Ему знаком гордый хлеб изгнания. Было все – и признание толпы, и предательство учеников…"
У Леонида Филатова на это несколько другой взгляд: "Интеллигентская болтовня, слюнявая модель: Губенко-сын, отсуживающий полхаты у отца. Губенко не нужно было вообще ничего. Он просто ушел из театра, когда вернулся Любимов, – и все. Артисты просили Колю вернуться и защитить их. Так что творимая некоторыми благородная модель "сын супротив отца" – ерунда собачья. Во всем виноват, я уже так считаю много лет, Юрий Петрович Любимов. Хотя он гений чистой воды, и мы все ему обязаны. Но истина – такова. Сейчас ни к чему это ворошить, камни в кого-то бросать".
Высоцкий был самой сложной и самой яркой страницей в биографии Любимова, и потому весь фильм А. Стефановича был пронизан песнями Высоцкого, отрывками из спектаклей, в которых он играл, была показана сцена похорон и репетиция спектакля "Владимир Высоцкий". Если Любимов был душой Театра на Таганке, то Высоцкий – его нервом.
При чествовании юбиляра Никита Высоцкий подарил ему вышедшее накануне Собрание сочинений В. Высоцкого в четырех томах. В оригинальное издание вошли все известные и менее известные произведения, а также отрывки, наброски, многочисленные варианты текстов, краткие биографические сведения, прижизненная дискография, перечень фильмов с участием Высоцкого. Издание было осуществлено по инициативе наследников поэта.
Теперь у Любимова нет пренебрежения к властям, да и власти обласкали создателя "Таганки" – наградили орденом. Однако творчество режиссера было актуально, когда он мог говорить только между строк. С наступлением гласности искусство подтекста потеряло смысл.
В. Качан: "Выяснилось уж совсем грустное: что новоявленная "акула мирового империализма" может творить только в условиях борьбы и охоты, что она могла талантливо и с выдумкой кусать за задницу советскую власть, а когда советской власти не стало, она начала терять зубы. И творческих потрясений уже не будет, останется лишь легенда о нем и его команде, да еще о тех красивых штормах, которые они устраивали в обычном море театральных иллюзий".
Ни один новый спектакль не смог стать событием. Ни "Шарашка" по Солженицыну, ни "Пушкин", ни "Живаго" никого не задели, потому что проклинать сегодня ГУЛАГ, или царизм, или Гражданскую войну стало совершенно безопасным делом. Невероятная популярность "Таганки" на протяжении почти двух десятилетий была связана почти исключительно с политической и социальной остротой большинства спектаклей. Объявленная гласность в значительной степени ликвидировала интерес к "Таганке" – "фига в кармане" перестала быть интересной публике… В изменившихся обстоятельствах театр не смог найти своего места, а его главный режиссер утратил азарт, видение цели и понимание, куда движется ситуация в стране. Он перестал слышать время. И потому все, что он ставил, выглядело случайным, продиктованным не как прежде потребностью, а "соображениями". Реанимированная "Таганка" перестала быть олицетворением свободы. Театр, как и страна, раскололся (80 % труппы от Любимова ушли к Губенко).
В. Смехов: "Последнее десятилетие слабо утешает даже самых романтичных из наших поклонников. Треснул по швам бывший закрытый "ящик" Эсэсэсэр, и, как сказано у Высоцкого, "к чертям – развалилася корона, нет державы, нету трона… только кровь одна – с позором пополам…" Слава богу, судьба помешала театру впасть в полное помешательство…"
Основное впечатление от последних любимовских спектаклей у большинства зрителей – уважительное недоумение. И недопонимание. Наверное, их и не обязательно понимать – достаточно просто радоваться тому, что они появляются. Еще у входа перед началом спектаклей спрашивают лишние билетики, но толпа жаждущих сильно поредела. А было время, о котором Л. Филатов писал так:
Таганка, девочка, пижонка, дрянь!..
Что ты наделала, ты только глянь!
О, Апокалипсис всея Москвы…
Толпа, оскалившись, крушит замки!
Даешь билетики!.. А им в ответ:
Билетов нетути! Физкультпривет!..
Буквально за две февральские недели 1998 года в "Содружестве" был поставлен приуроченный к 60-летию Высоцкого спектакль "ВВС" ("Высоцкий Владимир Семенович"). Инициаторами спектакля были сами актеры театра, предложившие создать иную, чем любимовская, версию.
Н. Губенко: "Володя в нашем спектакле отличается от того Володи, которого нам насаждают, – "легендарный Высоцкий", "борец с системой", "инакомыслящий", "диссидент" и прочее. Все мыслящие люди – диссиденты, потому что они инакомыслящие. Нет одинаково мыслящих людей. Володя был сам по себе как художник мыслящий… Его погубила не власть, не театр, где он часто скандалил и с Петровичем расходился, тот его увольнял, опять принимал – нет, не это. А те люди, которые на нем делали деньги…"
Эти слова наглядно демонстрировали, что Н. Губенко бросал вызов любимовской трактовке жизни и судьбе Высоцкого, которые базировались исключительно на конфликте поэта и власти. Девиз спектакля "Содружества" напечатан в его программке: "Полтора часа эпохи Высоцкого в одном действии. Порадуйтесь его радостью, опечальтесь его печалью, услышьте самые дорогие сердцу мысли и чувства поэта".
Давид Боровский
Бывает абсолютный музыкальный слух. У Боровского – абсолютное чувство пространства. Не только чисто "техническое", но прежде всего – интуитивно всеобщее.
Римма Кречетова
В ноябре 1999 года из театра ушел гениальный художник Давид Боровский, а вместе с ним – неожиданный, гармоничный и мудрый мир декораций таганских спектаклей. Когда в 1967 году Боровский начал работать на "Таганке", в спектаклях театра возникало новое художественное пространство, в котором с большей силой раскрывалось режиссерское дарование Любимова. Хватка Любимова, как всегда, была мертвой: на целых тридцать лет искусство художника-декоратора Боровского стало неотъемлемой составляющей всех постановок "Таганки". "Дава" или "Боровчик" – так ласково все годы называл Любимов своего художника, понимая, как много значит он для театра. Здесь он стал соавтором Любимова в двадцати спектаклях: "Живой", "Час пик", "Мать", "А зори здесь тихие…", "Гамлет", "Товарищ, верь…", "Деревянные кони", "Обмен", "Дом на набережной", "Высоцкий" и др. Почти сразу после премьеры эти спектакли превращались в театральную классику, влияли на весь ход театральных процессов. Вместе с Любимовым Боровский ставил спектакли и на многих драматических и оперных сценах Европы. Ю. Любимов работал с разными художниками (Борис Бланк, Юрий Васильев, Эдуард Кочергин, Сергей Бархин, Валерий Левенталь, Эйнар Стенберг, Борис Мессерер), но такого глубокого единодушия и длительного сотрудничества, как с Боровским, не было ни с кем. Блистательный художник конструировал идеи и питал режиссерскую фантазию Любимова. Их творческое единомыслие сделало спектакли "Таганки" более сложными, но и художественно более гибкими.
Вспоминает В. Смехов: "Мне посчастливилось подружиться с Боровским на его первом спектакле на "Таганке" – "Час пик". Я приезжал к нему в Киев на площадь Победы, и мы просиживали возле его эскизов. Он настолько был восхищен любимовскими возможностями свободы, что налепил по поводу этой моей инсценировки восемь (!) вариантов, и все один лучше другого.
Боровский привез свои эскизы и подмалевки в Москву и ждал, что Любимов скажет. Я помню этот день. Юрий Петрович посмотрел – разбегались глаза! – и спросил: "А можно все соединить?" Вот в этом Любимов – соединить! Вот в чем, наверное, его гениальность!"
В отношениях режиссера и художника трижды наступали моменты, когда Боровский хотел уйти из театра. На четвертый раз мудрый и высококультурный Боровский ушел из театра, "не хлопнув дверью", а вместе с заявлением об уходе написал официальное письмо "Директору и художественному руководителю Театра на Таганке г-ну Любимову Ю. П.", в котором пояснил причины ухода, закончив словами: "Последние же два года жизнь в нашем таганском колхозе так повернулась, что стала для меня неприемлема. Вы основатель этого "колхоза", и спорить с Вами я не собираюсь. Тем более что это не самое главное. Главное – мы потеряли прежнее понимание и доверие друг к другу".
Но самые главные слова были написаны в постскриптуме: "Остается только удивляться, Юрий Петрович, что во времена жесткой советской диктатуры в Театре на Таганке Вы УТВЕРЖДАЛИ, что было совсем, совсем непросто, свободу, демократию и открытость, как в художественном, так и в житейском смысле. Как это ни парадоксально (кто бы мог представить!), когда вокруг какая-никакая демократия и свобода, в нашем театре утвердилась авторитарность в худшем ее проявлении.
Извините, это не по мне. Д. Б.".
Через семь лет, 6 апреля 2006 года, знаменитый сценограф ушел из жизни. Это произошло в Колумбии, куда Боровский привез свою персональную выставку. Одиннадцать макетов лучших российских спектаклей, оформленных Боровским, были выставлены тогда в Боготе.