Я пожала несчастному Эриху руку. Проводив гостей до первого этажа, я сказала ей:
- Не заставляйте вашего мужа так страдать.
Она лишь улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй. Руттману я руки не подала, почувствовав отвращение к его поведению, равно как и к поведению его спутницы.
Я возвратилась в комнату, нашла там рыдающего Ремарка и попыталась утешить - нервы у него совсем сдали.
- Я люблю свою жену, люблю до безумия и не могу потерять ее, иначе мне не жить.
Он снова и снова повторял эти слова, при этом его всего трясло. Я хотела вызвать такси, но получила отказ. Так мы просидели всю ночь. В утреннем свете он выглядел полной развалиной. Теперь я без всякого сопротивления смогла усадить его в такси. Сил у меня не осталось совершенно. После Фанка мне во второй раз пришлось видеть мужчину в таком состоянии. Оба они были чрезвычайно одаренными людьми, но очень ранимыми.
Два дня спустя Ремарк позвонил мне. Голос его звучал глухо и взволнованно:
- Лени, моя жена не у тебя? Ты не видела ее, она не звонила? - Эрих едва дождался моего отрицательного ответа и прокричал в аппарат: - Она больше не возвращалась, я не могу ее найти. - И положил трубку.
Вечером он пришел ко мне и стал выплакивать свою боль. Пил одну рюмку коньяка за другой и снова и снова уверял меня, что их брак до встречи с Руттманом был безоблачным и счастливым. Он не мог понять ужасного поведения жены, верил в чудо, хотел все простить, только бы она вернулась. Но та даже мне не позвонила. Я пыталась поговорить с Руттманом, но никто не подходил к телефону.
В течение примерно двух недель отчаявшийся Ремарк почти ежедневно приходил ко мне. Затем неожиданно сообщил, что не может больше находиться в Берлине, возможно, пройдет курс лечения, во всяком случае ему нужно уехать. После этого Эрих больше никогда не звонил и не приезжал ко мне. О жене его я тоже в течение многих лет ничего не слышала.
Через некоторое время, после того как Ремарк в последний раз посетил меня - прошло несколько недель, - я прочла в газете, что фрау Ремарк покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Сообщение, как потом оказалось, было ложным.
Позднее пресса сообщила и о Ремарке. Уже в конце следующего, 1928 года появился роман "На Западном фронте без перемен". Поначалу - частями в газете "Фоссише цайтунг", а год спустя книгой в издательстве "Пропилеи". Успех сенсационный. Уже через три месяца было продано больше 500 тысяч экземпляров, потом, еще до окончания года, - 900 тысяч. Небывало! Конечно, я жаждала прочесть роман, который частично писался и правился в моей квартире - ведь тогда мне не удалось увидеть ни одной строчки. Можно ли было предположить, что Ремарк, малоизвестный журналист, работавший в газете "Спорт в иллюстрациях", станет мировой знаменитостью. Роман оказался потрясающим. Он правдиво рассказывал о жизни солдат на Западном фронте, ни единым словом ничего не приукрашивая. Когда потом, в 1930 году, одноименный фильм, снятый в Америке, стали показывать и в Германии, дело дошло до демонстраций. Они были так хорошо организованы, что показ фильма, как я узнала, запретили в разных странах уже в декабре того же года.
Я была на премьере в берлинском кинотеатре "Моцарт" на площади Ноллендорфплац и стала свидетельницей того, какими средствами мешали показу. Неожиданно в зале раздались громкие крики, и возникла паника - я сначала подумала, что начался пожар. Девушки и женщины с пронзительным визгом повскакивали с мест. Фильм был прерван. Выйдя из кинотеатра, я услышала от окружающих, что панику устроил некто доктор Геббельс, имени которого раньше я даже не слышала, выпустив в зал несколько сотен белых мышей. Из газет стало известно, что уже в 1929 году Ремарк уехал в Швейцарию, а в 1939-м эмигрировал в США. Умер он в Локарно 25 сентября 1970 года.
В 70-х, кажется, годах мне в Мюнхен позвонила фрау Ремарк. Обе мы сожалели, что новая встреча у нас не получается. Я как раз готовилась к отъезду в Африку.
БЕЛАЯ АРЕНА
Много заниматься спортом и гимнастикой я стала, чтобы прогнать депрессию. "Большой прыжок" пользовался поразительным успехом, однако меня временно не снимали. После завершения работ над "Прыжком" Фанку не удалось начать работу над другим игровым фильмом, и он принял поступившее из Швейцарии предложение снимать зимние Олимпийские игры 1928 года в Санкт-Морице. Так как кинооператором он взял Шнеебергера, а я была без работы, то поехала в Швейцарию в качестве зрительницы.
Это было большое событие. Уже сам по себе сказочно красивый ландшафт Энгадина в качестве обрамления тогда еще только-только возрождавшихся Олимпийских игр был словно декорацией "Зимней сказки".
Под впечатлением от Игр я написала тогда свою первую корреспонденцию для берлинской газеты "Фильм курир". Мне хотелось бы процитировать из нее несколько строк, чтобы передать настроение тех волнующих дней, которые я пережила с восторгом, на какой способна только молодость:
17 февраля 1928 года
Уже перед началом Олимпиады все было великолепно - глаз наслаждался, богатство красок на белом снегу доставляло такую же радость, как разноцветные ковры на белом фоне. Гости со всего света - от Гонолулу до Токио, от Кейптауна до Канады, - только индейцев я не видела. Так много молодых людей, пожалуй, еще никогда не собиралось вместе. Все такие веселые, радостные, словно соревнующиеся с ярким солнцем на голубом энгадинском небе.
Увертюра Олимпиады - впечатляющее зрелище с самого начала. 25 наций вступают на ледовый стадион под завывание метели - мороз пробирает до костей, ну и что? Настал самый главный миг Олимпиады - слияние воедино 25 наций, масса ликует, издает радостные возгласы и крики. Игры начались, борьба будет продолжаться в течение восьми незабываемых дней. Прекрасней всего, без сомнения, канадцы, норвежский лыжный король Тулин Тамс и маленькая ростом, но великая Соня.
Канадцы - сущие дьяволы на льду, смотреть, как они играют, - захватывающее зрелище, гимн скорости и мужеству. Не уступают им "летающие" лыжники; сжавшись в комок, приближаются они к трамплину, чтобы в прыжке, распластавшись в воздухе, парить как птицы. Тулин Тамс, самый смелый из них, прыгает на 73 метра - расстояние это слишком велико, чтобы можно было спокойно смотреть. В промежутке между ними - красочный бобслей, сумасшедший скелетон и лыжники, мчащиеся в бешеном темпе сквозь вихри снега.
Единственное, на чем успокаивается глаз, - гармоничные, скользящие движения великих фигуристов, во главе их Соня - чудо природы. Ее прыжки словно не подвластны силе земного притяжения. Соня - подлинное чудо! Всё было незабываемо прекрасно на белой арене, и я рада, что мне не пришлось снимать фильм.
Л. Р.
И во сне бы мне не приснилось, что через восемь лет сама буду снимать Олимпиаду. Тогда у меня не было даже фотоаппарата. К сожалению, фильму Фанка не суждено было иметь большой успех. Это поразительно, так как он как раз мастер бессюжетных фильмов, действие которых разворачивается на фоне природы. Дело, думается, в том, что, несмотря на великолепные съемки, ему не удалось придать фильму необходимое драматургическое напряжение.
"СУДЬБА ТЕХ САМЫХ ГАБСБУРГОВ"
Неожиданно я впервые получила предложение сыграть главную женскую роль в художественном фильме. Это была роль Марии в картине "Судьба тех самых Габсбургов". Режиссер - Рольф Раффе, о котором я до этого никогда не слышала. Речь шла хотя и об известной, однако все еще окруженной тайной трагедии наследника австрийского престола Рудольфа, лишившего себя жизни вместе с баронессой Марией Вечера во дворце Майерлинг.
Я была счастлива, что получила наконец-то интересную роль в фильме, который ставил не Фанк. Съемки проходили во дворце Шённбрунн в Вене.
К началу съемок, у меня поднялась высокая температура, поэтому я отправилась в Вену с мамой. К несчастью, оказалось, что это дифтерия, состояние с каждым днем ухудшалось. Я не могла ни пить, ни есть. У режиссера не было возможности отложить съемки: партнеров связывали жесткие сроки в театрах. Чтобы запустить картину, Раффе пришлось сократить мою роль. Температура все поднималась, а роль становилась все короче. Наконец, осталось шесть дней, и я, несмотря на плохое самочувствие, обязана была играть, призывая на помощь врача. От кинокартины в памяти осталась только одна сцена - единственная. Кронпринцесса Стефания, роль которой исполняла прелестная блондинка Мали Дельшафт, собирается ударить меня плетью по лицу, но кронпринц Рудольф, ее супруг, не дает этого сделать. Вероятно, эпизод снимался с большим количеством дублей, отчего и сохранился в памяти.
От укороченной роли я была в таком отчаянии, что никогда не смотрела этот фильм. Да он и быстро исчез из репертуара кинотеатров.
БЕРЛИН - ГОРОД МИРОВОГО ЗНАЧЕНИЯ
Я погружалась в мир русских и американских фильмов, просмотрев почти все. Они заставили меня больше интересоваться съемочной техникой, прежде всего техникой фотографии. В голливудских фильмах понравились крупные планы звезд. Несмотря на великолепную резкость, эти кадры были мягкими и приукрашивали актеров. Чтобы добиться того же эффекта, я вместе со Шнеебергером в саду дома Фанка пыталась сделать пробные снимки, используя мягкорисующие линзы и тюли, но результат не удовлетворил меня. Пришлось написать кинооператорам в Голливуд и приобрести такую же портретную оптику, с помощью которой удалось-таки достичь задуманного.
Хотя Шнеебергер и был отличным оператором натурных съемок, он не имел опыта в съемках павильонных. Я постаралась - и небезуспешно - пристроить его на киностудию УФА ассистентом к одному из лучших кинооператоров, Вальтеру Ритгау.
Круг моих знакомств с людьми мира кино и театра все расширялся. В Берлине можно было встретить всех, кто преуспел и прославился. Жизнь в столице била ключом. Почти ежедневно - премьеры, приемы, вечеринки. Раз в неделю артисты встречались у Бетти Штерн недалеко от Курфюрстендамм. Гостей собиралось так много, что порой трудно было найти место, чтобы присесть. Там я познакомилась с Элизабет Бергнер и ее мужем Паулем Циннером. Бергнер в Берлине любили и почитали как никакую другую актрису. Соперничать с ней могла разве что Кете Дорш. Элизабет и в самом деле была кудесницей. Ее Святую Иоанну из пьесы Шоу, которую она играла в спектакле Рейнхардта в Немецком театре, никто не забудет. К Бетти Штерн приходил также русский режиссер Таиров, который, как и Макс Рейнхардт с Фанком, пытался реализовать замысел "Пентесилеи" с моим участием. Но не закончилась еще эпоха немого кино, а я не могла себе представить "Пентесилею" без языка Клейста.
Я встречалась и с другими великими актрисами, такими как демоническая Мария Орска, имевшая большой успех в "Лулу", или Фритци Массари и ее муж Макс Палленберг - бесподобная пара в зажигательных опереттах. Оригинальными, остроумными и блестящими были и гастроли русского кабаре "Синяя птица".
Удовольствие совершенно особого рода доставило мне выступление Джозефин Бейкер в "Театре Нельсона" на Курфюрстендамм. Там она показала свой знаменитый танец "Банан". Берлинцы с бурным восторгом принимали выступления молодой красавицы с кожей кофейного цвета. Приехала в Берлин и гениальная Анна Павлова. Мне выпало счастье не только видеть ее, величайшую из всех танцовщиц, на сцене, но и познакомиться с ней лично на берлинском балу прессы. Выглядела она такой нежной и хрупкой, что я едва отважилась коснуться ее руки.
В это же время я посмотрела фильм, который затмил все до того мной виденное, - "Броненосец "Потемкин"" Сергея Эйзенштейна. Я вышла из кинотеатра как оглушенная. Непередаваемое впечатление! Техника, монтаж, актерская игра - всё было поистине революционным. Я впервые осознала, что кино - это настоящее искусство…