Даже если Маннергейм и отдавал такой приказ, то объяснять его чисто гуманными соображениями нет никакого резона. Проще задать вопрос: а были ли у финнов силы, необходимые для того, чтобы осуществлять бомбежки и обстрелы? Финская бомбардировочная авиация, как уже говорилось выше, состояла из четырех десятков устаревших "Бленхеймов". В ленинградском небе этот полк сгорел бы, как свечка, за считаные недели. После этого Финляндия осталась бы без бомбардировочной авиации. Учитывая, что бомбежки города сами по себе не могли дать непосредственный эффект, эта жертва была бы абсолютно бессмысленной. Кроме того, реальной проблемой могли стать боевые столкновения немецких и финских самолетов в ленинградском небе – так называемый "дружественный огонь" был во Второй мировой войне весьма распространенным явлением. В связи с этим уже 5 сентября 1941 года было достигнуто соглашение о зонах действия германской финской авиации. В соответствии с ним Ленинград находился в сфере ответственности немцев, у которых были гораздо более масштабные возможности для того, чтобы нанести ущерб городу на Неве.
С тяжелой артиллерией у финнов ситуация также была крайне напряженной. По сегодняшний день не существует единого мнения по вопросу о том, имелись ли в распоряжении финнов в принципе орудия, способные обстреливать Ленинград. Даже если такая возможность имелась, начать обстрел значило расположить остро дефицитную тяжелую технику рядом с фронтом и буквально подставить ее под огонь советских батарей. Причем, как и в случае с авиацией, без какого-либо видимого смысла (финны не могли надеяться, что огонь нескольких пушек может принудить к сдаче большой город).
В своем открытом письме Даниилу Гранину отечественный историк, крупнейший на сегодняшний день специалист по советско-финским конфликтам середины ХХ века Баир Иринчеев подробно разобрал тезис о "добровольном" отказе Маннергейма от обстрелов города на Неве. В первую очередь он отмечает, что финская полевая артиллерия обладала недостаточной дальнобойностью для того, чтобы накрыть Ленинград своим огнем. Единственные орудия, снаряды которых могли долететь до города, – трофейные советские железнодорожные орудия. К их числу относились в первую очередь огромные 305-мм морские пушки, оставленные советскими войсками на полуострове Ханко. Однако при эвакуации они были выведены из строя и не могли быть использованы финнами немедленно. Финская сторона приложила большие усилия для их восстановления, однако до пробных стрельб дело дошло только в конце 1942 года. Официально на вооружение финской армии эти орудия так и не были поставлены, и в 1944 году, после подписания перемирия, их возвратили Советскому Союзу.
Несколько сложнее дело обстояло с двумя 180-мм орудиями на железнодорожных платформах, которые финны смогли захватить неповрежденными летом 1941 года на Карельском перешейке. Эти орудия, образовавшие отдельную батарею, были поставлены на вооружение финской армии уже осенью. Баир Иринчеев тщательно изучил журналы боевых действий батареи и пришел к выводу о том, что физически она обстреливать Ленинград была не в состоянии:
"Согласно справочной информации, которую читатель без труда найдет в Интернете, дальность стрельбы у этих орудий до 38 километров при угле возвышения ствола в 49 градусов. (…) Однако 1-я железнодорожная батарея вела эффективный огонь максимум на 26–28 километров. Если предположить, что финны подвезли бы одно орудие в Куоккалу (Репино) и произвели выстрел по Ленинграду, то при стрельбе на 28 километров из Куоккалы финны могли достать только до парка 300-летия Санкт-Петербурга и аквапарка "Питерлэнд". Они тогда отсутствовали как класс. Равно как и Приморский район города Ленинграда – Санкт-Петербурга. При стрельбе на максимальную дальность 37 километров они могли бы накрыть только Петроградскую сторону. Если же предположить, что 1-я железнодорожная батарея решила совершить красивое самоубийство и приехала на передовую в Белоостров, то ситуация меняется. Предположим даже, что все полотно выдерживало вес установки в 150 тонн (…).
Железнодорожный мост через реку Сестра был подорван советскими частями при отступлении в сентябре 1941 года и финнами не восстанавливался. Таким образом, самая близкая к Ленинграду точка, откуда финны могли бы произвести выстрел, – севернее моста через Сестру в Белоострове.
Если бы они действительно это сделали: приехали к мосту, встали на необорудованную огневую позицию на глазах у советских бойцов на передовой, поставили бы рядом вагон с боеприпасами и вагон с зенитными автоматами, успели бы за 30 минут перевести орудие в боевое положение и сделать хоть один выстрел по Ленинграду, то можно сказать следующее:
1) При дальности стрельбы в 26–28 километров они могли бы накрыть Петроградскую сторону, северную часть Васильевского острова и, возможно, дотянулись бы до Петропавловской крепости. При максимальной дальности стрельбы они действительно перекрыли бы почти весь город, доставая до Дома Советов на Московском проспекте.
2) Из Белоострова они бы больше никуда не уехали. При расположении огневой позиции столь близко к передовой они попадали под огневое воздействие не только фортов Кронштадтской крепости, но и полевой артиллерии 23-й армии, оборонявшей Карельский перешеек. Использовать дорогостоящие, штучные орудия таким образом – безумие со всех точек зрения.
В связи со всем вышеизложенным можно утверждать, что финская артиллерия в период с 1941 по 1944 год фактически не имела возможностей обстреливать Ленинград. Даже если мы возьмем в расчет трофейные 180-мм железнодорожные транспортеры, которые действовали на железной дороге Терийоки (Зеленогорск) – Койвисто (Приморск).
Также отметим, что до Кронштадта (ныне – части Санкт-Петербурга) финские артиллеристы доставали и абсолютно не стеснялись его обстреливать. То, что 30 апреля 1944 года финны не открыли огонь по центру Кронштадта, – только счастливое для жителей города и несчастливое для финнов стечение обстоятельств".
Одним словом: в ситуации, в которой находилась финская армия (отсутствие собственного производства тяжелой техники, проблемы с ее приобретением), обстрелы и бомбежки Ленинграда были бы форменным идиотизмом с чисто военной точки зрения. Здесь незачем множить сущности сверх необходимости и изобретать какие-то сентиментальные мотивы, якобы имевшиеся у Маннергейма.
Даниил Гранин, как и другие не слишком сведущие в военной истории люди, допускают одну и ту же распространенную ошибку. Они просто не учитывают принципиальную разницу между финской армией с одной стороны и вермахтом и Красной армией – с другой. У финнов не было мощного мобилизационного потенциала, не было развитой тяжелой промышленности. Каждый потерянный солдат, каждая единица вооружения (особенно тяжелого) была в самом буквальном смысле слова невосполнимой утратой. Танки, артиллерийские орудия, боевые самолеты ценились на вес золота, больших потерь старались избегать как огня. Это естественным образом диктовало осторожность в ведении операций. И хвалить финнов за то, что они не обстреливали и не бомбили Ленинград, – все равно что хвалить кастрата за то, что он никого не изнасиловал.
Финны не стреляли и не бомбили, зато в полной мере использовали другое оружие, имевшееся в их распоряжении: голод. Именно голод стал самым страшным и самым смертоносным врагом окруженных ленинградцев. Вопреки всему, что говорят и пишут Гранин и Мединский, Маннергейм сделал все, что мог, для того, чтобы этот враг унес в могилу как можно больше жителей города на Неве.
Блокада Ленинграда началась в сентябре 1941 года, когда немецкие танки вышли к Ладожскому озеру в районе Шлиссельбурга. Однако она была бы неполной, если бы с севера ее не замкнули финны. Более того, даже при беглом взгляде на карту становится ясно, что не вермахт, а доблестная финская армия во главе с Маннергеймом контролировала бóльшую часть путей, по которым в осажденный город могло поступать продовольствие.
В первую очередь речь идет о водном пути из Онежского озера через Свирь в Ладогу. Несмотря на все очевидные недостатки, в теплое время года этот путь широко использовался. До войны именно по нему, через Волго-Балтийскую водную систему, в Ленинград поступала бóльшая часть грузов. Использование этого маршрута могло бы в значительной степени компенсировать потерю сухопутных коммуникаций. Однако, как уже говорилось выше, в сентябре финны вышли на реку Свирь и перерезали этот жизненно важный маршрут. Только после этого блокаду Ленинграда можно было считать по-настоящему завершенной.
Для снабжения города на Неве оставался только один вариант: по железной дороге через Тихвин, перегрузка на корабли (или на грузовики в зимнее время) и отправка по Дороге жизни через Ладогу. Разумеется, немцы очень хотели бы перерезать и эту тоненькую ниточку. А финны помогали им в этом, чем могли. Другой вопрос, что сделать это было не так-то просто.
В последнее время широкую известность приобрела операция, проведенная в 1942 году совместно немцами, итальянцами и финнами с целью захвата острова Сухо. Сухо – небольшой островок в южной части Ладоги, с помощью которого можно было контролировать значительную часть этого района. Захват острова Сухо еще больше осложнил бы снабжение Ленинграда.
Подготовка операции, получившей название "Бразиль", началась весной 1942 года. На финской территории, в Лахденпохье, была создана немецкая военно-морская база. По железной дороге сюда были переброшены немецкие десантные паромы "Зибель" и итальянские торпедные катера. Финская сторона всячески содействовала подготовке операции. Маннергейм не только не "отказался пропустить немцев", как об этом любит писать Мединский, но и помогал им – финские катера прикрывали флотилию. В ночь на 22 октября десант попытался захватить остров Сухо. Гарнизон острова при поддержке авиации и кораблей Ладожской военной флотилии смог отбиться. Никакой заслуги Маннергейма в этом, насколько известно, не было.
Николай Иванович Барышников в своей книге приводит весомые аргументы в пользу того, что и планирование операции осуществлялось в первую очередь финнами. Им же принадлежит и сам замысел – перекрыть Дорогу жизни с помощью атаки на Сухо. Барышников пишет:
"Реализацией замысла относительно перекрытия пути доставки продовольствия и других грузов в Ленинград через Ладогу Талвела стал заниматься с конца марта 1942 г., когда побывал в Лахденпохья (у северного побережья озера) и обсудил этот вопрос с командиром Ладожской береговой бригады полковником Э. Ярвиненом. Возникла мысль о необходимости привлечь для этого кроме финских судов также флотские силы из Германии и Италии, сформировав таким образом специальную группу торпедных и иных небольших судов для последующих действий с поставленной целью. Обо всем этом было доложено германскому военному командованию, которое, в свою очередь, предложило финскому военному руководству начать подготовку к действиям по захвату острова Сухо. 17 мая 1942 года последовал приказ маршала Маннергейма о создании на Ладожском озере специальной морской воинской части "К" под командованием капитана 3 ранга К. Киянена. В нее должны были войти прибывшие из Германии и Италии суда типа минных и торпедных катеров, а также финские торпедные катера "Сису". Эта часть, подчиненная полковнику Э. Ярвинену, получила конкретные указания относительно целенаправленной подготовки к ведению боевых действий на трассе, по которой осуществлялось снабжение блокированного Ленинграда советской ладожской флотилией".
В том же 1942 году финны собственными силами провели другую операцию против советских войск, оборонявших Ленинград. На сей раз никакого участия немцев не было в принципе. Речь идет о захвате острова Гогланд в Финском заливе, который, по сути, являлся одним из передовых рубежей обороны Ленинграда на западном направлении. Сам Маннергейм в мемуарах рассказывал об этом так:
"Вторая инициатива немцев, касавшаяся предприятия, проводимого в интересах Финляндии, а именно – возвращения островов Финского залива Гогланда, Лавансаари и обоих Тютярсаари, – встретила у нас понимание. От Гогланда русские уже однажды отказались в связи с их уходом с мыса Ханко, и после этого островом овладело небольшое финское подразделение. В начале января 1942 года русские внезапной атакой вновь захватили Гогланд и с того момента прочно удерживали его. Вскоре стало ясно, что немцы испытывают недостаток в войсках и что на их участие в планировании этой операции рассчитывать нельзя. Острова надо было освобождать только своими силами. Если Гогланд окажется в наших руках, там можно будет расположить важную для обороны столицы и Южной Финляндии наблюдательную станцию, а русские потеряют базу легкого флота. 9 марта я принял решение о наступлении на Гогланд и острова Тютярсаари". Операция была успешно проведена финскими войсками в последних числах марта, гарнизон острова Гогланд атакован превосходящими силами и разгромлен. Это было не очень сильным, но все же весьма ощутимым ударом по позициям защитников Ленинграда, в первую очередь передового Ораниенбаумского плацдарма.
В более крупных наступательных действиях Маннергейм действительно принимать участие отказывался. "Мы больше не наступаем", - заявил он германскому дипломату в феврале 1942 года в ответ на попытки немцев побудить финскую армию к большей активности. Однако в основе опять же лежали отнюдь не благородные мотивы. После разгрома вермахта под Москвой Маннергейм понял, что все может закончиться далеко не столь благополучно, как он надеялся. Начались долгие метания между желанием вовремя спрыгнуть с тонущего корабля и стремлением сохранить захваченную добычу. Правда, летом, после успешного немецкого наступления на юге, Маннергейм стал смотреть на происходящее с несколько большим оптимизмом. Однако о том, как финский маршал пытался забраться на елку и при этом ничего себе не ободрать, мы еще поговорим. А пока подведем промежуточный итог.
Итак, нет никаких документальных свидетельств и никаких оснований полагать, что финский главнокомандующий хотел спасти город на Неве. Зато есть документы, которые позволяют представить себе будущее города в том случае, если бы он все же был захвачен. На финско-германских переговорах предполагалось провести границу по Неве. Сам Ленинград должен был исчезнуть, по крайней мере, в качестве крупного города. Немецкий порт на южном берегу Невы – вот что должно было остаться на месте имперской столицы.
Именно таков был план. И Маннергейм прикладывал все усилия для того, чтобы этот план реализовать. Он был осведомлен о немецких замыслах с самого начала войны. Николай Иванович Барышников пишет об этом: "Ему с самого начала стало известно о чудовищном замысле германского руководства относительно Ленинграда. Здесь уместно затронуть вопрос о том, повлияло ли в этот момент на Маннергейма известие о намерении германского руководства уничтожить Ленинград, когда уже должны были осуществляться финским командованием оперативные планы, выработанные совместно с германским Генштабом сухопутных сил. Известно, что имеет хождение в исторической литературе и в публицистике мнение, что Маннергейм "любил город на Неве" и не был сторонником не только его уничтожения, но и овладения им. Перемен в подходе маршала относительно намеченных планов не произошло".
Поэтому установка ему мемориальной доски в Петербурге – злая насмешка не только над подвигом ленинградцев, но и над самим городом в целом, над каждым его зданием и улицей. Маннергейм с удовольствием взял бы город штурмом и стер его с лица земли, невзирая ни на какие реальные или вымышленные романтические воспоминания, если бы у него для этого имелась реальная возможность. Финская армия под его командованием сыграла решающую роль в формировании блокадного кольца и, таким образом, несет прямую ответственность за смерть сотен тысяч стариков, женщин и детей в окруженном Ленинграде. Смерть, которая, повторюсь, была результатом не стечения обстоятельств, а вполне сознательной политики как с немецкой, так и с финской стороны. Поэтому Маннергейм – не "спаситель Ленинграда", а убийца его жителей, который только по не зависящим от него причинам не смог довести свой замысел до логического финала. Стойкость и мужество ленинградцев сорвали планы финского главнокомандующего.
На этом в принципе можно было бы и закончить. Однако, на мой взгляд, нужно привести еще одну причину того, почему Маннергейм не рвался наступать на Ленинград и брать вместе с немцами Тихвин. Дело в том, что основная цель финской армии находилась для него не на юге, а на востоке. В Восточной Карелии.
Глава 6
"Освободитель" Карелии
Как мы уже говорили в прошлой главе, захватнические аппетиты финнов в 1941 году были выражены предельно ярко. Провести границу по Белому морю, Свири и Неве – ни больше ни меньше. Наконец-то для реализации этих давних планов представился благоприятный случай! Естественно, на публику Маннергейм и другие политики предпочитали говорить об "оборонительной войне" и стремлении вернуть "старую границу". На практике их действия, однако, свидетельствовали о прямо противоположном.
К северу от Ладожского озера финская армия сосредоточила летом 1941 года свой главный ударный кулак. Наступление началось 10 июля, и уже 16 июля финны вышли к Ладоге у Питкяранты. В конце июля советские войска смогли остановить противника на реке Тулокса, но вскоре финны вновь перешли в наступление. 5 сентября был взят Олонец – первый крупный город за пределами "старых" границ Финляндии. Пару дней спустя финны вышли к Свири и переправились через нее восточнее Лодейного Поля. Однако главной целью их наступления являлась столица Карелии – Петрозаводск.
В середине сентября развернулись тяжелые бои за поселок Пряжа – важный узел дорог. Несколько раз он переходил из рук в руки. В конечном счете, однако, части Петрозаводской оперативной группы были вынуждены отойти. 22 сентября финны вышли к Онежскому озеру южнее Петрозаводска. Удержать карельскую столицу не удалось – 3 октября финны вошли в город. Они немедленно принялись называть улицы на свой манер и, как водится, сбросили с постамента памятник Ленину. Сам Петрозаводск был переименован в Яанислинну. Финны всячески показывали, что это их земля и они пришли сюда всерьез и надолго.
Советским войскам удалось остановить дальнейшее финское наступление на Медвежьегорск, однако в декабре и этот город оказался взят. Но к тому моменту ситуация значительно изменилась.