В XIX веке доктрина открытия была оформлена и утверждена решениями Верховного суда США. Согласно ей в момент Великих географических открытий заокеанские земли были "ничейными", так как на них не жили цивилизованные христианские народы. Поэтому ныне они принадлежат тем государствам, которые открыли их для Европы: США в данном случае выступали как преемник Великобритании. Из всего этого вытекало, что коренные народы Америки хотя и могут проживать на этих землях, но не имеют права владеть ими. Таким образом, вашингтонское правительство получило идеологические основания переместить аборигенов с их исконных плодородных и, как выяснилось к тому времени, золотоносных территорий в юго-восточных штатах на необжитые просторы за рекой Миссисипи, для чего Конгресс в скором времени принял Закон о переселении индейцев (1830).
Важнейшая деталь: речь шла не о каких-то воинственных дикарях. Переселить нужно было пять так называемых цивилизованных племён - чироков, чикасо, чокто, маскоков и семинолов, чей образ жизни к тому времени был вполне сопоставим с образом жизни "бледнолицых". Известный чешский этнограф, профессор Карлова университета Милослав Стингл так описывал их достижения:
"Чироки открывают собственные школы, их поля возделываются лучше, чем поля европейских поселенцев. Более того, племя быстро развивается не только экономически, но и в культурном отношении. Из его рядов выходит несколько выдающихся деятелей культуры. В числе их был и создатель чирокского алфавита Секвойя. В результате длительного общения с белыми Секвойя пришёл к выводу, что основой могущества и силы европейской цивилизации является письменность. И этот высокоодарённый индейский просветитель разработал чирокское силлабическое (слоговое) письмо… В 1828 году начала выходить первая чирокско-английская газета "Чирокский Феникс", а затем и другие издания, печатавшиеся уже только по-чирокски, - "Чироки мессенджер" (1844), "Чирокский альманах" и т. д.
Чироки первыми среди североамериканских индейцев составили собственную конституцию и заменили старые племенные советы выборным двухпалатным парламентом!"
Добавим, что чироки приняли христианство. Их правитель, носивший имя Джон Росс, хорошо образованный метис с шотландско-индейскими корнями, в утро депортации возносил молитвы Христу. Между тем американская пресса всё равно настаивала на отчуждённости индейцев от "белой Америки" и категорической невозможности общежития с ними. Президент Эндрю Джексон, главный лоббист Закона о переселении, уверял, что совершается акт величайшего гуманизма, который отвечает интересам индейцев, ведь он сохранит их культуру и обычаи в неприкосновенности. Обращаясь к аборигенам, хозяин Овального кабинета говорил:
"Друзья мои, обстоятельства не позволяют вам процветать в условиях цивилизованного сообщества. Есть только одно средство, к которому вы можете прибегнуть: это перебраться на Запад. И чем раньше вы это сделаете, тем быстрее вы сможете встать на путь развития и изобилия".
В свете сказанного выше о положении дел на землях чироки слова Джексона выглядят образчиком изощрённого лицемерия.
Особый цинизм ситуации состоял в том, что Закон о переселении не обязывал индейцев уезжать, те, кто хотел, могли остаться. Но реальная политика чиновников, поясняет знаток вопроса Энтони Уоллес, состояла в том, чтобы подтолкнуть к отъезду всеми возможными способами, не брезгуя ничем. В 1838 году, несмотря на несогласие индейцев, выраженное в петиции более чем с 15 000 подписей, и публичное осуждение этого акта знаменитым поэтом Ральфом Уолдо Эмерсоном, на основании сомнительного документа, который подписала горстка отступников, не имевших на то никаких прав и полномочий, американская армия насильственно изгнала племя на территорию Дикого Запада. Участник высылки, рядовой 2-го полка 2-й бригады горной пехоты Джон Г. Барнетт, так вспоминал те события:
"Беззащитных людей выволакивали из их домов и штыками загоняли на сборные пункты. На моих глазах октябрьским утром под ледяным дождём их как стадо овец погрузили в шестьсот сорок пять фургонов и отправили на запад…
Многие из этих несчастных не имели ни одеял, ни тёплой одежды, ни даже обуви на ногах. Такими их выгнали из домов. Семнадцатого ноября мы попали в бурю с градом и мокрым снегом при минусовой температуре, и до самого окончания нашего путешествия, 26-го марта 1839 г., условия существования индейцев были просто кошмарными. Им приходилось спать в фургонах или прямо на земле без огня. Дорога в изгнание стала для них дорогой смерти. Я помню, как только в одну ночь двадцать два человека погибло от пневмонии, усталости, унижения. Среди них была и жена вождя Росса, настоящая красавица. Эта благородная женщина отдала своё единственное одеяло больному ребёнку и осталась под дождём на ледяном ветру безо всякой защиты. Через несколько часов она умерла от воспаления лёгких".
На этом пути чироки потеряли 4000 человек, то есть примерно 20 % или даже четверть своего народа. "Тропой слёз" проследовали и остальные "цивилизованные" племена. Дольше всего сопротивлялись воинственные семинолы. Их нежелание покидать родной дом привело к войне - индейское сопротивление возглавлял вождь Оцеола, широко известный по роману Томаса Майн Рида. Но в конце концов он был пойман и умер в заточении, а его соратники уничтожены или загнаны в лесные чащи. Бывшие индейские земли заняли белые переселенцы.
Интересно, что ровно те же концепты звучали и при захвате мексиканских территорий в 1846–1848 годах. Так, к примеру, Hartford Times писала, "что война (с мексиканцами) неизбежна, поскольку сами небеса призывают американцев спасти эту землю (Калифорнию) из рук недостойных и передать в руки людей, которые знают, как повиноваться воле небес".
Таким образом, в ходе освоения Америки колонизаторы выработали важный идеологический инструментарий захвата чужих земель. Суть его сводилась к следующему: по справедливости территория должна принадлежать не тому, кто исторически живёт на ней, а тому, кто более "цивилизован" и может распорядиться ею самым эффективным образом. Если же реальность расходится с этой максимой так очевидно, как в случае с чироки, то необходимо использовать самую назойливую пропаганду, которая выведет обладателей вожделенных земель за рамки цивилизации агрессора, демонизирует и принизит их до уровня диковатых и кровожадных чужаков.
Этот концепт был полностью принят нацистами и развёрнут в ходе нападения на СССР. Его энергично проповедовал министр сельского хозяйства Германии Рихард Дарре, ещё в 1936 году говоривший: "Регион, предназначенный самой природой для поселения немецкого народа, - это область от восточных границ нашего рейха до Урала… Мы поселимся в этом регионе в соответствии с законом, что более способный народ всегда имеет право захватить земли менее способного и владеть ими".
Абстрактные размышления Томаса Мора, высказанные в XVI веке, были развиты подчинёнными шефа СС Генриха Гиммлера на конкретном русском материале в брошюре "Недочеловек":
"Бесконечно тянется степь русской территории - это Восточная Европа. Внезапный и резкий контраст, культурная пропасть в сравнении между Центральной Европой и этим огромным пространством. По обе стороны границы одна и та же земля - однако не один и тот же человек… Для самого человека есть возможность наложить свой отпечаток на территориальный ландшафт. В то время как на немецкой стороне упорядоченное изобилие, спланированная гармония полей, хорошо продуманное размещение сёл, по другую сторону зоны непроходимые леса, степные просторы, бесконечные первозданные лесные массивы, через которые пробивают себе путь реки с песчаными отмелями. Плохо обрабатываемая плодородная почва могла бы быть раем, европейской Калифорнией, а в настоящее время - это заброшенная, запущенная на огромных пространствах земля, которая по сей день катится в бездну культурного нигилизма". Таким образом, читатель подводился к мысли, что необходимо передать эту почву "человеку цивилизации".
Наконец, речь Альфреда Розенберга от 20 июня 1941 года также обнаруживает сходство с иезуитским обращением к чироки президента Джексона, который уверял, что депортация проводится для блага индейцев. За два дня до агрессии министр ещё не захваченных восточных территорий предполагал, что "возможно, будущая Россия одобрит когда-нибудь это решение [о завоевании немцами её европейской части], конечно, не в ближайшие 30 лет, а лет 100 спустя… Если русские теперь будут изолированы от Запада, тогда они, возможно, вспомнят о своих первоначальных силах и о том пространстве, к которому они принадлежат".
Все эти параллели, разумеется, не случайны. По большому счёту история Гитлера - это история немца, который хотел стать англосаксом. Глядя на Британию и США, фюрер видел процветающие империи, которые шли к успеху, не считаясь с издержками. Старые пуританские приёмы казались основателю нацизма универсальным рецептом для строительства "тысячелетнего рейха". И в этой уверенности Гитлера укрепил его духовный учитель, философ, писатель и германофил Хьюстон Стюарт Чемберлен.
"Раса загнивает из-за смешения кровей": философия и наука XIX века как источник вдохновения для нацистов
Толчком к появлению псевдонаучных расовых теорий стала Великая французская революция. Европейский расизм конца XVIII века - это болезненная реакция феодальной аристократии на утрату своего положения в обществе. Так, в среде французских роялистов-эмигрантов большую популярность приобрела теория графа де Буленвилье, согласно которой правящий класс Франции составляли потомки германцев, а низшие классы происходили от покорённых ими галлов. Соответственно, революция 1789 года трактовалась свергнутой знатью как бунт иноплеменных рабов против германской расы. Бежавшие от гнева толпы дворяне искали поддержки у аристократии других государств, которая, как им тогда казалось, была родственна им не только по духу, но и по крови.
Связь философии такого рода с демократизацией общества хорошо заметна на примере революционных событий в России. Знаменитый русский писатель Иван Бунин писал в 1918 году: "Сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, - сколько их, этих атавистических особей, круто замешенных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…" Часть правой русской эмиграции, подобно Бунину, видела в крестьянах белоглазую чудь, то есть чужую им расу, и точно так же, как некогда французские роялисты, ждала поддержки от родственных ей германцев. Так, бывший депутат Государственной думы Марков Второй, близкий к нацистским кругам, говорил в гитлеровском Берлине:
"Русский есть не только славянин, но славянин с примесью немца; и только при наличии этого сочетания выявляется вся чистота русского характера".
Это заявление вызвало гневную отповедь Антона Деникина, который понимал, какую роковую роль могут сыграть подобные заявления в судьбе родины. "Итак, - с горькой иронией писал белый генерал в 1938 году, - во имя освобождения России нашествие на неё двунадесяти языков и… принудительная расовая примесь немца. Дальше этого, в холопском усердии, идти некуда". Нацисты же, наоборот, могли только аплодировать воззрениям Маркова Второго и ему подобных: этот концепт давал им возможность использовать правых эмигрантов в своих целях и одновременно пестовать славянофобию. Впоследствии идея о существовании в толще малоценной русской массы людей с нордической кровью позволит формировать из местных жителей соединения СС - разумеется, с практической целью: уничтожать их руками "низшие расы".
В случае с французской революцией концепт де Буленвилье вскоре позабылся, так как после поражения Наполеона полной реставрации не произошло. Историки-интеллектуалы обдумывали новые теории, объясняющие крах аристократии времён Людовика XVI. Одну из таких теорий в 1853 году предложил барон Артюр де Гобино в труде под названием "Опыт о неравенстве человеческих рас". Как отмечала Ханна Арендт, "он был вынужден объяснять, почему лучшие люди, дворяне, не могли даже надеяться вернуть себе своё прежнее положение. Шаг за шагом он приравнял падение своей касты к падению Франции, потом - западной цивилизации, а затем - и всего человечества. Таким образом, он пришёл к открытию… о том, что падение цивилизаций происходит из-за вырождения расы, а раса загнивает из-за смешения кровей".
Для нашей темы важно отметить, что частным случаем такой загнивающей расы Гобино называл славянство. "Славяне, - писал он, - выполняли в Восточной Европе ту же функцию долгого и молчаливого, но неотвратимого влияния, какую в Азии взяли на себя семиты. Подобно последним, они создавали стоячее болото, в котором, после кратковременных побед, тонули всё более развитые этнические группы. Неподвижное как смерть, неумолимое как смерть, это болото поглощало в своей глубокой темноте самые пылкие и благородные принципы, не претерпевая при этом почти никаких изменений и после редких всплесков активности вновь возвращаясь в прежнее состояние спячки".
По мнению автора, "на Западе славяне могут занимать только подчинённое социальное положение и вряд ли будут играть заметную роль в будущей истории, как не играли её в прошлом, если бы не огромная территория, которую они занимали".
В нацистской Германии труд Гобино провозгласят классическим, и немецкие школьники будут знакомиться с ним в рамках школьной программы. Однако на современников "Опыт" не оказал серьёзного влияния. Его актуальность проявилась только спустя 30–50 лет, когда мир вступил в первую фазу активной глобализации.
Детища прогресса - быстроходные суда, железные дороги и телеграфная связь - окончательно связали воедино большую часть территорий планеты. Это вскоре сделало общим достоянием цивилизованных стран ту мысль, что Земля конечна и её ресурсов не хватит на всех. Немедля обострились намерения великих держав разведать и присвоить любые богатства, которые несут в себе свободные земли, - месторождения золота, алмазов, каучука или, скажем, нефти, когда обнаружилось её гигантское значение. Ещё одним мотивом для захвата стал контроль над новыми транспортными коммуникациями вроде Суэцкого канала - этим, в частности, было обусловлено вторжение Англии в Египет в 1882 году. Таким образом, за последнюю треть XIX века великие государства колонизировали в мире всё, что ещё оставалось свободным до этого момента.
Динамику колониальных захватов стимулировало появление новых игроков на большой шахматной доске геополитики. Владычица морей Англия неожиданно для себя обнаружила, что её бывшие колонии в образе США вышли на первое место в мире по промышленному развитию и властвуют над Западным полушарием. В Европе на пятки англичанам наступала молодая и дерзкая Германская империя, которая не только перегнала Альбион по добыче угля и выплавке чугуна и стали, но и строила мощный океанский флот с явным намерением господствовать над морями. На Востоке поднималась загадочная Япония, силы которой были до конца не ясны. После отмены крепостного права в эру модернизации вступала Россия, которая нанесла поражение туркам в 1878 году, освободила Болгарию и запустила скачкообразный процесс распада Османской империи, явно претендуя унаследовать её влияние на Балканах. Получив новые импульсы от капиталистического прогресса, все эти государства стремились изменить миропорядок в свою пользу.
К колониальной политике свои правительства поощряли, а в некоторых случаях и понуждали (через прессу и агентов влияния) юные транснациональные корпорации. Они также были заинтересованы в захвате ресурсов, рынков сбыта и рабочей силы для преумножения капитала. Именно алмазная корпорация "Де Бирс" и её лидер Сесиль Родс вовлекли Британскую империю в англо-бурскую войну для захвата золотоносных жил Трансвааля. В других случаях бизнес приходил уже на готовое. Так, знаменитый резинотехнический гигант "Мишлен" приобрел огромные плантации гевеи во французском Индокитае. На них за бесценок трудились местные жители, которые сохранили о влиянии корпорации такую память, что в 1954 году, во время войны вьетнамцев за независимость, солдаты Хо Ши Мина ругали французских военнопленных не просто оккупантами, но и "слугами Мишлен".
Что особенно важно, империализм (и расизм в качестве его инструмента) виделся сильным мира сего как лучшее средство борьбы с внутренней смутой. Тяжёлое положение подталкивало рабочих к стихийным бунтам против властей и борьбе за свои права. Но империализм предлагал действенные лекарства от этой социальной болезни. Аристократы и буржуа узрели возможность умилостивить собственную "чернь" за счёт ограбления заморских дикарей.