Однозначных демографических маркеров, характеризующих представителей этой элиты не существует. Они, как правило, учатся в университетах определенного уровня, но далеко не поголовно. Многие из них живут в дорогих пригородах, таких, как Лос-Альтос в Калифорнии, Блумфильд в Мичигане, Линкольн-Парк в Иллинойсе, но далеко не все. Их объединяет всеобщая преданность делу примирения и сглаживания противоречий внутри бобо. Пропуск в высший свет получается по выполнении целого ряда замысловатых культурных задач: нужно стать состоятельным, но не стяжателем; нужно угодить старшим, не ударяясь в конформизм; поднявшись на самый верх, нужно воздержаться от слишком заметных взглядов свысока на тех, кто остался внизу; нужно добиться успеха, при этом не попирая принятых в их обществе идеалов социального равенства; нужно поддерживать стиль жизни преуспевающего человека, избегая старых клише показного статусного потребления (следовать новым стереотипам разрешается).
Разумеется, мы не пытаемся утверждать, что все представители новой бобо-элиты придерживаются взглядов более единообразных, нежели представители любой другой элиты. Среди богемной буржуазии есть те, кто больше похож на буржуа – это биржевые маклеры, которым просто нравятся артистические лофты; другие склоняются ближе к богеме, и это, условно, специалисты по искусству, которые не прочь поиграть на бирже. Однако если взглянуть на ключевые фигуры нового истеблишмента – а это среди прочих Генри Луис Гейтс, Чарли Роуз, Стивен Джобс, Дорис Кирнс Гудвин, Дэвид Геффен, Тина Браун, Морин Дауд, Джерри Сайнфилд, Стивен Джей Гулд, Лу Рид, Тим Рассерт, Стив Кейс, Кен Бернс, Ал Гор, Билл Брэдли, Джон Маккейн, Джордж Буш-младший, – есть возможность вычленить характерные черты, в которых шестидесятническое бунтарство совмещается со свойственной 1980-м нацеленностью на успех. Тот же бобо-характер ощущается и в старых учреждениях и общественных институтах, узурпированных новой элитой: журнал "Нью-Йоркер", Йельский университет, Американская академия литературы и искусств (членами которой сегодня являются такие деятели, как Тони Моррисон, Жюль Файфер и Курт Воннегут), да та же "Нью-Йорк таймс" (где сегодня можно прочесть передовицу, озаглавленную "О пользе контркультуры"). Особенно ярко этот этос улавливается в учреждениях, чья деятельность далека от предпочтений старой элиты: Национальное общественное радио (NPR), DreamWorks, "Майкрософт", AOL, "Старбакс", Yahoo, Barnes & Noble, Amazon, книжная сеть Borders.
Более того, в последние несколько лет новая образованная элита начала принимать на себя важную для истеблишмента роль. Я имею в виду создание системы социальных кодов, последовательно выстраивающих общественный климат в стране. Сегодня в Америке снова есть господствующий класс, представители которого определяют параметры вкуса и достойных уважения взглядов, создают общепринятые мнения, распространяют представления о хороших манерах, устанавливают формирующие общество неофициальные иерархии, исключают нарушителей заведенных приличий, передают свою мораль и представления о приличиях детям, навязывают свою общественную дисциплину другим слоям общества с целью улучшения "качества жизни", как теперь принято говорить.
Стоит отметить, что новая элита приняла на себя эту роль не без колебаний. Она так и не стала тем технократическим истеблишментом, следующим высокими идеалами служения обществу, что рисовался в воображении первых поборников меритократии. Представители этой элиты не смогли четко разграничить полномочия, поскольку сами так и не определились со своим отношением к начальству в принципе. Вместо этого свое влияние они транслировали через сотни частных каналов, предпочтя культурное реформирование общества политическому. Их попытки установить порядок редко бывали последовательными и часто выглядели нелепо: все эти условия политкорректности, правила поведения в кампусах, борьба с сексуальными домогательствами на работе. Но постепенно общие для этой группы представления и манеры поведения сложились в общепринятые общественные нормы. Тридцать лет тому назад, когда основной повесткой дня было разрушение сложившейся социальной структуры, корректность не пользовалась особым почтением, особенно в кампусах. Зато сегодня, когда установился новый общественный порядок, слово "корректность" снова вошло в лексикон каждого образованного человека. Кроме того, постепенно восстанавливается и более мягкий общественный климат: многие из показателей, взлетевших в переходный период 1960–1970-х – количество разводов, абортов, непризнанных детей, уровень преступности, подростковой беременности и алкоголизма – начали снижаться.
Большая часть этой книги посвящена описанию новой морали и нового этикета. У того, кто не разделяет этоса бобо, куда меньше шансов получить работу в элитных учреждениях. Или дождаться продвижения. К примеру, в начале этого века любой мог позволить себе быть расистом, антисемитом или гомофобом. Сегодня такие убеждения автоматически закроют вам путь в образованное общество. В начале века успешные самовыдвиженцы выстраивали себе нарядные замки, копируя манеры европейской аристократии. Сегодня вице-президент "Майкрософт" может построить большой дом, но, если он вознамериться отгрохать себе особняк, как у Джона Пирпонта Моргана, его сочтут напыщенным чудаком. Еще сорок лет назад гранды с удовольствием развешивали по стенам шкуры убитых ими диких зверей. Представители сегодняшнего образованного класса сочли бы это вызовом гуманистическим ценностям.
Сегодняшняя образованная элита не занимается дискриминацией отдельных групп, однако, как и любая верхушка, определяет границы допустимого. В приличное общество не будут допущены те, кто нарочито меркантилен, открыто проповедует снобизм, а также антиинтеллектуализм. По тем или иным причинам в представлении бобо следующие люди и учреждения не могут быть приличными в принципе: Дональд Трамп, Пэт Робертсон, Луис Фаррахан, Боб Гуччионе, Уэйн Ньютон, Нэнси Рейган, Аднан Хашогги, Джесси Хелмс, Джерри Спрингер, Майк Тайсон, Раш Лимбо, Филип Моррис, девелоперы, репортеры желтых изданий, открытки Hallmark, Национальная стрелковая ассоциация, рестораны Hooters.
Новая вертикаль
После крушения протестантской элиты Америка, конечно, не стала заколдованной страной без элит, иерархий, этикета и социальных различий. Впрочем, нечто похожее и происходило в переходный период. В 1970-х и начале 1980-х вычленить вразумительный социальный порядок было затруднительно. Однако неустойчивость не может длиться вечно, что, наверное, и к лучшему. Государству необходимо прилагать усилия к достижению нового общественного баланса, что и произошло с Америкой. Новые нормы отличаются от старых, однако выполняют во многом те же социальные функции упорядочивания жизни.
Американское общество сегодня не менее, а возможно, и более иерархично. Иерархии, державшиеся на связях, рухнули, и в соответствии с нормами меритократов человека следует судить по занимаемой им должности. От вашей позиции зависят приглашения на Ренессанс-уик-энды, семинары Аспен-института, технологические конференции Эстер Дайсон и эксклюзивные частные вечеринки. Имея престижную работу, о положении в обществе вы можете не беспокоится. Регулярно подтверждать это положение следует, окружив себя людьми такими же или же даже более успешными, чем вы, и тогда вы начнете ценить радость встреч в верхах, если можно так выразиться. Если же престижной работы у вас нет, ваша социальная жизнь будет омрачаться неизбежным вопросом соседа по столу на званом ужине: "А чем вы занимаетесь?"
Профессора из Йельского университета, прибывшего в провинциальный колледж с лекцией, поведут ужинать в лучший ресторан городка. А вот преподаватель из Колгейта, приехавший с циклом лекций, ограничится домашним ужином с принимающим семейством и детьми. Замминистра юстиции будет основным докладчиком на конференциях любых адвокатских ассоциаций; если же он продолжит карьеру в какой-нибудь прибыльной юридической фирме, то в этом качестве, дай бог, станет участником какого-нибудь круглого стола под конец заседаний. В одной из статей "Нью-Йорк обзервера" утверждалось, что бывший главный редактор "Нью-Йоркера" Тина Браун, устраивая вечеринку, ведущих журналистов и редакторов приглашала к 8 вечера, а журналистам и редакторам рангом пониже предлагалось прийти к 9.30.
Однако это вовсе не означает, что занимаемая должность прямо пропорциональна статусу. Ваша карьера должна отражать изменчивые запросы бобо-этики. В 1950-х считалось, что деньги лучше всего получать по наследству. В среде сегодняшней бобо-элиты считается, что лучше всего разбогатеть по стечению обстоятельств. Деньги просто случилось заработать на пути к реализации творческой задачи. Это значит, что наиболее престижные профессии совмещают в себе артистическое самовыражение с высоким доходом. Писатель, зарабатывающий миллион долларов в год, куда престижнее банкира, получающего пятьдесят. Программист с опционом на акции стоимостью в несколько миллионов престижнее девелопера, чей пакет оценивается в десятки миллионов. На звонок газетного колумниста с доходом в $150 000 ответят быстрее, нежели на вызов адвоката, зарабатывающего в шесть раз больше. Ресторатор с одним популярным заведением получит куда больше приглашений на коктейли и вечеринки, нежели владелец полудюжины крупных торговых центров.
Началась эпоха разборчивости в доходах, когда люди могут отказаться от возможности заработать в пользу более насыщенной, богатой жизни. Человек, никогда не отказывавшийся от выгоды, не может достичь наивысшего статуса, вне зависимости от суммы на его банковском счету. Преподаватель, которого приглашали стать ведущим телепрограммы, но он отказался, вызывает больше восхищения, нежели профессор, у которого такой возможности никогда не было. Режиссер, снявший заведомо некоммерческое независимое кино, собравшее 100 миллионов, пользуется куда большим уважением, чем режиссер, заработавший 150 миллионов на студийном блокбастере. Рок-звезда, чья задушевная акустическая пластинка стала платиновой, вызывает больше восхищения, нежели звезда, чей очередной забойный альбом стал дважды платиновым. Свадебная церемония медийных персонажей, наподобие Кристианы Аманпур и Джеймса Рубин, будет освещаться на главной странице соответствующего раздела "Нью-Йорк таймс", тогда как бракосочетание рядовых финансовых аналитиков удостоится лишь абзаца в нижней части. Парня, бросившего Гарвард ради создания собственной софтверной компании, пригласят выступить на важном мероприятии, а рядом с ним будет сидеть потомок Вандербильтов и ловить каждое слово, а потом еще и заплатит за ужин.
Для вычисления статуса необходимо личное состояние помножить на немеркантильные жесты. Нули в столбцах означают полное отсутствие престижа, с большими же цифрами в обоих вы станете царем горы. Таким образом, чтобы заслужить в этом мире благорасположение, нужно не только зарабатывать как следует, важно еще регулярно демонстрировать, как мало для вас значит мирской успех. Не менее важно быть одетым чуть менее парадно, чем все вокруг. Возможно, вам захочется набить татуировку, или ездить на грузовичке, или каким-либо иным способом демонстрировать допустимые в обществе антистатусные отклонения. В разговоре вы станете шутить на счет собственного успеха, так чтобы одним махом и напомнить о своих достижениях, и продемонстрировать свою ироническую отстраненность. Вы без устали будете гнать на яппи, тем самым доказывая, что не стали одним из них. О своей нянечке вы будете вспоминать, как о лучшем друге, а то, что вам посчастливилось жить в особняке в Санта-Монике за $900 000, а ей приходилось ездить два часа на автобусе от работы до своего района, опускается как досадное недоразумение. Обладатели еще более утонченных манер не только не станут выпячивать, но будут даже слегка приуменьшать значение своих альма-матер. На вопрос "Что вы заканчивали?" вам ответят "Гарвард?", едва заметно повысив тон на последнем слоге, как будто подразумевая: "Слыхали о таком?" Услышав: "Когда я был в Англии по программе…", – можно предположить, что речь идет о проведенном в Оксфорде семестре по стипендии Родса. Однажды в Вашингтоне я спросил одного переселившегося туда англичанина, где он учился, на что тот ответил: "В небольшой школе возле Слау". Слау это скромная деревенька к западу от Лондона. Следующая станция называется Итон.
Классовый порядок
Неверно было бы предположить, что в результате крушения кодекса старой протестантской элиты Америка оказалась в моральном вакууме. Оплакивать потери, которые повлекло падение привилегированного класса WASP, готовы многие: нет уже того благородства, того чувства долга и служения обществу, нет тех авторитетов и чинопочитания, той сдержанности и стремления держаться в тени, той целомудренности или благопристойности, нет ни леди, ни джентльменов, ни чести, ни достоинства. Многие смотрят на утратившие силу правила и делают поспешное заключение, что мы вступили в век нигилизма.
В действительности наша мораль, как и манеры, развивается по тому же кругу, и после упадка следует возрождение. Когда старая протестантская элита растворилась вместе со своей этической системой, был недолгий период анархии. А затем новый образованный класс установил свои порядки, и, как мы увидим в пятой главе, далеко не сразу понятно, особенно на первый взгляд, чьи морально-этические рамки теснее – бобо или WASP.
Подобные вопросы мы рассмотрим ниже. Достаточно сказать, что это одна из наименее уверенных в себе элит за всю историю. И неуверенность эта возникла не оттого, что за воротами наших особняков поджидает разъяренная толпа, готовая отправить нас на гильотину. Нет той толпы. Причина наших тревог кроется в раздирающем нас противоречии между желанием преуспеть и страхом продаться. Еще мы беспокоимся из-за того, что у нас не принято приберегать себе синекуру по званию. Предшествующие нам элиты выстраивали целые социальные институты, обеспечивавшие безбедное существование их представителям. В первой половине ХХ века, уж коли семья добралась до высших эшелонов, то оставаться там не представляло особого труда. Связи гарантировали участие в правильных предприятиях и мероприятиях. Детей практически автоматом зачисляли в правильные школы и подыскивали подходящую пару. Акцент в тех кругах ставился не на профессии, а на имени. Как только ваша фамилия, будь то Биддл, Оченклосс или Вандерлип, становилась известной в определенных кругах, путь перед вами был открыт. А вот представители сегодняшней образованной элиты не бывают до конца уверены в своем будущем. В любой момент их может поджидать крах карьеры. Здесь даже светское общение – бесконечная череда тестов на соответствие; всем нам положено без устали следить за подвижными правилами приличия, уходящими вдаль культурными маяками и поступать соответственно. Репутация может быть испорчена неудачным высказыванием, сексуальными скандалом, нападками прессы или провальным выступлением на саммите в Давосе.
И что еще более важно, представители образованного класса не могут обеспечить достойное будущее своим детям. У детишек есть некоторые домашние и образовательные преимущества – все эти репетиторы и обучающие игрушки – но им все равно придется учиться в школе, а потом показывать наилучшие результаты в тестах только ради того, чтобы достичь того же положения в обществе, как у родителей. Если сравнивать с предшествующими элитами – никаких гарантий.
Однако отсутствие стабильности лишь усиливает образованный класс. Его представители и их дети всегда должны быть начеку, им постоянно приходится работать и добиваться всего самим. Более того, образованной элите не грозит стать самодостаточной кастой. Чтобы стать ее частью, достаточно правильного диплома, работы и культурной базы. Еще Маркс предупреждал: "…чем более высока способность господствующего класса ассимилировать лучших мужчин (или женщин) угнетаемых классов, тем более устойчиво и опасно его правление". И действительно, представить себе закат правления меритократов довольно сложно. В 1960-е протестантская элита сдала позиции легко, почти без единого выстрела. Однако выросший на собственных достижениях класс бобо силен духом самокритичности. Он гибок и аморфен настолько, чтобы вобрать в себя то, что не удалось подчинить. Не так-то просто будет свергнуть меритократию бобо, даже если представить, что появится некая социальная группа, которая решит, что пора пришла. Давайте же приступим к изучению нравов и обычаев сегодняшнего господствующего класса.
2. Потребление
Городок Уэйн, что в Пенсильвании, был когда-то гнездом консерватизма. Расположенный в 13 милях по Главной ветке к западу от Филадельфии, Уэйн, в отличие от Брин-Мор или Хэйверфорда, где наряду с высокой концентрацией уважаемых членов кантри-клубов присутствовал все-таки некий флер космополитизма, был стопроцентно белым. Когда несколько лет назад вышла экранизация "Мэри Поппинс", в местном кинотеатре ее крутили все лето. На главной торговой улице рядком стояли пыльные аптеки, где пожилые вдовы Главной ветки – владелицы особняков в южной части города затоваривались лекарствами. Здесь разворачивались события "Филадельфийской истории", городок мог бы послужить отличной декорацией и для "Справочника выпускника частной школы". Из всех почтовых отделений США Уэйн был на восьмом месте по количеству жителей упомянутых в светском календаре (а местная епископальная церковь Святого Давида в 1950-х регулярно упоминалась в свадебном разделе "Нью-Йорк таймс"). Женщины давали друг другу принятые в среде WASP, но оттого не менее странные прозвища типа Скимми и Бинки и конкурировали за наиболее престижные волонтерские программы на ежегодном Девонском конноспортивном празднике. Около шести вечера с железнодорожной станции выходили мужчины в приснопамятных костюмах. Кто-то мог щегольнуть в галстуке со стаей уток или же, собираясь на ужин в "Мерион Крикет Клаб", забрести по дороге в магазин мужской одежды Tiger Shop за парой зеленых штанов для гольфа. Долгие десятилетия местная газета, находчиво названная "Пригородный житель", убеждала степенных пассажиров, что в Уэйне ничего не происходит и вряд ли что произойдет.