И хотя сам Франклин был куда более ярким персонажем, нежели любая социальная группа, в его работах в полной мере отражены буржуазные ценности салонного общества. То были люди, верившие в окультуривание и самосовершенствование до тех пор, пока это оправдано успехами в обществе или торговле. Витиеватому барокко они предпочитали чистые линии классицизма. Пышности или изысканным манерам они предпочитали сдержанную благовоспитанность. Они хорошо соображали, но интеллектуализм не был их приоритетом. Их наряды были изрядно пошиты, но оттенки они предпочитали скромные. Они самоотверженно зарабатывали деньги, но богатство побуждало их не к сибаритству, а к самосовершенствованию. Они ценили изящество, но шик и широкие жесты вызывали у них отвращение. Им хотелось быть утонченнее пролетариата, но не ударяться в роскошество подобно аморальным кутилам, какими они считали европейских аристократов. Не зря их назвали средним классом – они ненавидели крайности и ценили благоразумную умеренность.
Восстание богемы
Уже спустя полвека после кончины Франклина в 1790 году писатели, художники, интеллектуалы и радикалы открыто выступили против растущего господства буржуазии и буржуазных вкусов. Восставшие сосредоточились в Париже – городе, который всего за несколько десятилетий до этого покорил Франклин. В мире, где главенствующую роль играло торговое сословие, у художников не осталось меценатов из аристократии, к которым можно было подольститься. В результате, освободившись от многих не самых приятных условностей, они оказались перед необходимостью самостоятельно добывать себе пропитание в условиях рынка, что зачастую приводило к серьезным потрясениям. Чтобы добиться успеха, писателям и художникам приходилось отныне обращаться к обезличенной аудитории, и многих творческих деятелей раздражала их зависимость от этих развоплощенных патронов из среднего сословия, которые никогда не отдавали должное таланту, будучи просто неспособны его оценить. Все более отмежевываясь от общества, писатели и художники принялись создавать героические образы, дабы подтвердить свою несиюминутную значимость.
Артистическое восстание против торгового сословия весьма точно запечатлел Сесар Гранья в своей книге 1964 года "Богема против буржуа". К 1830-м, отмечает Гранья, болезненное отвращение к буржуазии стало официальной позицией большинства писателей и интеллектуалов. Флобер, будучи отъявленным бунтарем, нередко подписывал свои письма "буржуафоб" и последовательно выступал против "тупых зеленщиков и им подобных". Ненависть к буржуазии он считал "началом всякой добродетели". Стендаль развенчал "филадельфийского ремесленника" Бенджамина Франклина, объявив его ханжой и занудой. Поэт и драматург Альфред де Мюссе обрушился с нападками на самые святые установления салонной публики: "Черт бы побрал семью и общество. Домашний очаг и весь город – к дьяволу. Проклятье на всю нашу родину".
За что же так возненавидели среднее сословие французские литераторы? Если одним словом, то за меркантилизм. Буржуазное представление об успехе ограничивалось доходностью и производительностью. Художники же, напротив, восхищались творчеством, воображением, возвышенным духом. Поэтому интеллектуалы и считали среднее сословие сборищем достойных жалости болванов. Они клеймили буржуа за неумение радоваться, бедное воображение, тоску и приспособленчество. А хуже всего было то, что среди буржуа не было героев. Аристократы прошлого, по крайней мере, стремились к величию. В крестьянах чувствовалось благочестие Божьих детей. А вот в среднем сословии не было даже намека на божественное. Одна проза и посредственность. Ничто в них неспособно было зажечь воображение: ни практичность, ни пунктуальность, ни денежные заботы, ни ежедневная рутина, ни механизмы, ни мещанство. Стендаль описывал буржуа, как "дотошного обывателя, который движется по своим заранее намеченным маршрутикам". От них ему хотелось "одновременно и тошнить, и плакать". Флобер видел в них лишь "усидчивость и корыстолюбие". "Французский буржуа слишком лавочник, слишком заплывший жиром", – позднее добавит к этому образу Золя.
Но больше всего их бесила именно ограниченность буржуазии, которая и привела этот класс к большим успехам. Торгашеская мелочность и деловитость позволяла выстраивать успешные компании и приумножать богатства. Хладнокровная расчетливость помогала всецело отдаваться собственному делу. Страсть ко всему механическому привела к созданию машин и фабрик, заменивших кустарей и ремесленников. Меркантилизм открыл дорогу к власти и политическому влиянию. Сегодня мы привыкли к ситуации, когда человек, посвятивший себя, скажем, продаже мыла или обуви, наживает состояние, живет в большом доме и становится объектом для светских льстецов, но в 1830-м году все это было относительно вновь и многих шокировало. Именно заурядность буржуа привела их к могуществу.
Интеллектуалы своим кругом решили послать всех к черту и создать собственную альтернативную вселенную, и пусть она будет экономически отсталой, зато в вопросах духовности и воображения ей не будет равных. Они пришли к выводу, пишет Гранья, что лучше быть отверженным буревестником, чем зажиточным червем. Так и родился богемный образ жизни. Строго говоря, богема – это социальное проявление духа романтизма. Но поскольку понятие "романтизм" стало столь растяжимым, во избежание неясности я буду употреблять преимущественно слово "богема" и в отношении соответствующего духа, и в отношении нравов и обычаев им обусловленных.
Именно французские интеллектуалы придумали образ жизни, знакомый сегодня всем. Тонкие натуры стекались в дешевые районы, где создавали художественные сообщества и движения. Поэт и художник ценились здесь выше банкира или президента. Богеме нечего было противопоставить растущему могуществу буржуа, зато они могли их шокировать. Закончив "Саламбо" – роман о Карфагене, – Флобер предсказывал, что он: "1) вызовет раздражение у буржуа; 2) шокирует чувствительных читателей; 3) разозлит археологов; 4) останется непонятным для дам; 5) принесет мне репутацию педераста и каннибала. Что ж, будем надеяться". Так появился кличь: Epater les bourgeois! – война между богемой и буржуазией была объявлена.
Деятели богемы носили бороды, отращивали длинные волосы и усвоили такую манеру одеваться, что их было видно за версту – красные сорочки, испанские плащи. Они ценили подростковую культуру и всегда готовы были вписаться в какую-нибудь провокацию, эпатажную выходку или грубую шутку. Художник Эмиль Пеллетье завел себе шакала. Поэт Жерар де Нерваль прогуливался по садам Тюильри с омаром на поводке. "Он не гавкает и знает тайны глубин", – говорил он. Они воспевали разрушительную любовь к мистике и прочей чертовщине. Они часто писали о самоубийствах, а иногда и сами сводили счеты с жизнью. Они обожали новизну и нередко аплодировали экспериментам ради того только, чтобы показать свое презрение к консервативному среднему сословию.
Деятели богемы отождествляли себя с другими жертвами буржуазных порядков: бедняками, преступниками, этническими и расовыми меньшинствами. Они восхищались экзотическими культурами, не тронутыми буржуазными нравами. Многие парижане идеализировали Испанию, которая, как им казалось, жила еще по законам Средневековья. Флобер восхищался простыми нравами и обычаями Бретани. Они идеализировали тех, кого называли благородными дикарями, и украшали свои спальни необычными артефактами из Африки. Они мечтали о Китае и других далеких странах, чьи общества казались им духовно более чистыми. Они возвели секс в ранг искусства (впрочем, искусство они видели во всех жизненных проявлениях) и насмехались над буржуазным ханжеством. Чем больше читаешь о парижской богеме, тем более убеждаешься, что они успели подумать обо всем. В последующие 150 лет бунтарям, интеллектуалам и хиппи оставалось лишь использовать предложенные стандарты протеста.
Само собой разумеется, что разногласия между богемой и буржуазией в действительности никогда не были столь непримиримыми, как это может показаться из приведенных примеров. Вопреки представлениям Флобера и его соратников среди буржуа были куда более развитые личности. Искушенные немцы даже разделяли владетельную буржуазию – Besitzbuergertum, и образованную буржуазию – Bildungsbuergertum. Бунтари, в свою очередь, не были столь бескорыстны, как им хотелось думать. Тем не менее это культурное противостояние породило представления, которые еще долго господствовали в общественном сознании. Буржуа высоко ценили деловые качества, порядок, постоянство, обычаи, рациональное мышление, самодисциплину и производительность. Богема пропагандировала творчество, бунтарство, новизну, самовыражение, нестяжательство и широкий жизненный опыт. Буржуа верили в естественный порядок вещей и ценность правил и традиций. Деятели богемы считали, что во Вселенной нет внятной согласованности, а действительность можно постичь только фрагментарно через видения и откровения. Поэтому превыше всего ценили протест и новизну.
Мир буржуа был миром коммерции и предпринимательства. Богема жила в мире искусства. Буржуа размышляли логически, оперируя цифрами и количествами. Богема предпочитала интуитивный, органический способ мышления. Буржуа нравились всякого рода организации. Богема ценила независимость и считала буржуа стадом приспособленцев. Буржуа обожали машины; богема предпочитала вещи доиндустриальной эпохи, когда ремесленник вкладывал в них частицу себя. В вопросах этикета и потребления буржуа ценили уравновешенность и лоск. Богему же – за исключением денди, появившихся и ушедших в небытие в XIX веке, – восхищала подлинность и естественность. Буржуа боготворили успех; богема выстроила свою систему ценностей вокруг пренебрежения успехом. Буржуазия стремилась к ощутимому совершенствованию. Великой целью богемы было раздвинуть рамки собственной личности. Как формулирует Гранья, "романтическая литература прославляла сильные страсти, исключительные чувства, незаурядные поступки и с презрением относилась к обыденности, предусмотрительности, заботе о повседневных нуждах и заинтересованности в достижимых целях; повседневным примером всего этого и было среднее сословие".
Трансцендентализм
Парижское противостояние между правым и левым берегами отозвалось в Америке довольно скоро. Однако до торжества гринвилиджской богемы – когда вызывающе наряженный художник, прогуливающийся по парку с омаром, не вызывал бы обмороков – оставалось еще 60 лет. В XIX веке американским художникам и интеллектуалам, подвергавшим критике буржуазную индустриализацию, не хватало мятежного юмора и бунтарской распущенности их европейских собратьев. Американские нестяжатели не стремились к созданию городской протестной контркультуры. Альтернативу индустриальной экономике они искали на лоне природы, в простой жизни. В их художественных взглядах натурализм преобладал над эстетизмом.
Ричард Хофстадтер называл трансценденталистов "интеллектуалами из пуритан", поскольку они имели чрезвычайное влияние на образованные классы. Эти мыслители, писатели и реформаторы происходили по большей части из Новой Англии – Ральф Уолдо Эмерсон, Генри Дэвид Торо, Амос Бронсон Олкотт и Маргарет Фуллер. Название течения произошло от их стремления переступить границы рациональности и меркантилизма и таким образом добраться до духовного начала, скрытого в каждом человеке. Они начали с провозглашенной Уильямом Чаннингом идеи, что "в каждом есть нечто более величественное, нежели во всем рукотворном мире и во всех мирах, постижимых зрением и слухом; поэтому совершенствование внутреннего мира имеет самостоятельную ценность и значение".
Вывод, что жизнь слишком ценная штука, чтобы посвятить ее деньгам и вещам, был вполне естественным, а значит, материальные обстоятельства важны лишь как средство для достижения духовного роста. Трансценденталисты не отрицали мир полностью. Эмерсон выдвинул идею о "градационной этике", суть которой в том, что, начав с материальных нужд, люди должны "постоянно тянуться к высокому". В "Молодом американце" он писал: "Любое ремесло – занятие временное, оно должно уступить место занятию нравственно более высокому, приметы которого уже озаряют небеса". Торо занимался торговлей, но предпочитал жизнь "простую и мудрую". "Я хотел жить глубокой жизнью, впитывая все ее соки; я хотел жить в спартанских условиях, отсеивая все, что жизнью не является".
Трансценденталисты появились, когда буржуазная культура была одурманена технологическими возможностями и "совершенствованиями", как тогда было модно выражаться, которые нес с собой прогресс. Паровой двигатель, железная дорога, фабрики, научно обоснованный процесс управления – все это должно было сократить расстояния, облегчить торговые связи и приумножить богатства. Человек стоял на грани покорения природы, он вознамерился заставить необузданную стихию работать на себя.
В своей книге 1964 года "Машина в саду" литературный критик Лео Маркс цитирует журналиста 1840-х годов Джорджа Рипли в качестве примера феномена, который он назвал "технологическая возвышенность":
"Век, который соединит Атлантическое и Тихоокеанское побережья железной дорогой, тем самым воздвигнув вещественный монумент единению нации, узрит и общественное устройство, явившееся результатом моральных и духовных усилий, возвышенный и благотворный характер которого затмит даже славу тех колоссальных достижений, что позволяют посылать огненные машины через горы и ущелья, соединяя океаны лентой из железа и гранита".
Такого рода воодушевлением поначалу заразился даже Эмерсон. Однако со временем трансценденталисты пришли к заключению, что, несмотря на все материальные выгоды, технологический прогресс может стать угрозой природе и духовному единению человека и природы. "Предметы в седле, человек под седлом", – сетовал Эмерсон. "Не мы едем по железной дороге, железная дорога едет по нам", – отозвался Торо. Машины, деньги и прочие богатства встают между человеком и по-настоящему важными переживаниями, более того, большинство американцев так много работает, что труд их становится рабским. Они хорошо считают и взвешивают, но не успевают чувствовать и мыслить. Соседи трансценденталистов из среднего сословия слишком заботились о качестве жизни, забывая о ее смысле.
Наиболее глубокие и яркие переживания трансценденталисты испытывали в лесу. Торо ненадолго удалился на берега Уолденского пруда, где жил "на грани" между городской цивилизацией на востоке и первозданной природой на западе. "Земля, – писал Эмерсон, – вот средство от всего фальшивого и неестественного, что есть в нашей культуре. Континент, который мы населяем, есть лекарство и пища как для нашего разума, так и для тела. Земля с ее исцеляющим и успокаивающим воздействием способна исправить ошибки традиционного схоластического образования и установить правильный баланс между людьми и машинами". Особо подчеркивая противоположность своего тезиса утонченной культуре салонного общества, Торо добавлял: "Жизнь – стихия необузданная, и тем глубже, чем необузданней". Цивилизация, воздвигающая стены между человеком и природой, несет лишь отчуждение и несчастье.
Доказательством громадного влияния трансценденталистов может послужить тот факт, что риторические фанфары, которыми в XIX веке встречали технологический прогресс его поклонники, сегодня кажутся нелепостью, тогда как мысли лесных отщепенцев представляются глубокими и достойными внимания. Они оставили неизгладимый след во всей американской культуре. Во многом благодаря их влиянию американская богема всегда больше тяготела к природе и простой жизни и меньше европейской была склонна к нигилизму.
Культурная война
Культурная война между богемой и буржуазией бушевала весь индустриальный век. Принимая различные формы, она перемещалась с одного поля битвы на другое, однако причины противостояния оставались теми же. Американская буржуазия исповедовала материализм, рациональность, технологический прогресс и стремилась к изысканным вкусам и благородным манерам. Богема – артистический круг возвышенных нестяжателей – восхищалась подлинными вещами, рискованными авантюрами и естественными манерами.
К примеру, во времена позолоченного века ребенок в буржуазной семье читал буквари Мак-Гаффея, в которых печатались поучительные истории, побуждавшие к здоровой конкуренции и достижению успеха, или же романы Горацио Алджера "Трудись и преуспеешь", "Отвага и удача", "Тише едешь – дальше будешь", "Богатство и слава". В этих книгах содержался все тот же свод советов Бенджамина Франклина, лишь немного откорректированный в соответствие со временем: трудись в поте лица своего, будь прилежным, не упускай возможностей, будь честен, но не слишком умничай, угождай окружающим, не транжирь и не будешь нуждаться. Такой ребенок при удачном стечении обстоятельств мог вырасти и поселиться в солидном доме, может, даже на холме, возвышающемся над городом, или же в одном из бурно растущих пригородов с железнодорожным сообщением. Там он переключился бы на работы Эндрю Карнеги, прочитал бы сверхпопулярное эссе "Богатство", откуда почерпнул бы советы, как зарабатывать, тратить, сколько отдавать.
В то же время в другом конце страны жил писатель Джон Мьюр, отрицавший капиталистическое "рвачество". Или мебельщик Густав Стикли, который мечтал сделать жизнь удобной и красивой, отрицая при этом пошлый материализм господствовавшего вкуса. Сильное влияние на Стикли оказало британское движение "Искусства и ремесла", пропагандировавшее, под руководством Джона Рескина и Уильяма Морриса, простые добродетели, воплощением которых служили доиндустриальные ремесленные гильдии.