"Он выволок на свет и приволок подколотый, подшитый материал"
"Все чаще думая о поведении этого нелегального, воистину зашифрованного человека, я стал многое не понимать. Непонятной была его ненужная смелость. Непонятна была эта постоянная готовность на риск. Загадочной стала его головокружительная удачливость. Но настойчиво вспоминая все, связанное с именем Азефа, приводя в связь факты, вдруг - именно "вдруг" - как пораженный, будто уткнувшись в тупик, встал перед одним совершенно загадочным явлением. Все последнее время все последние, причем строго законспирированные дела всякий раз проваливались, как только в них принимал участие Азеф, и тогда же вполне удачно проходило все, куда он не был посвящен. Когда эта мысль впервые мелькнула у меня в голове, я чуть не сошел с ума: "Не может быть". Одно подозрение такое, даже никому не высказанное, робко зашевелилось в душе, и то мне казалось кощунством. Азеф - и вдруг он, который и т. д. - и вдруг предательство, провокация, измена. Невозможно!
Становились волосы дыбом. Я почти перестал спать. Не находил себе покоя. Ведь это так ужасно".
В. Бурцев
Итак, Бурцев вычислил главного агента охранки. Он проделал огромную работу - и обнаружил то, что в общем-то лежало на поверхности. К примеру, так называемое "саратовское письмо". Осенью 1907 года ЦК партии эсеров получил из Саратова от местных эсеровских работников письмо, в котором речь шла об агенте охранки, действовавшем в самом центре партии. Азеф по нему вычислялся без вопросов.
Были и другие факты, например, разнообразные провалы революционеров - и всё сходилось на Азефе. Правда, точных данных всё-таки не имелось. Бурцев "качал на косвенных", материал, им собранный, представлял из себя нагромождение версий. Для того чтобы обвинить руководителя Боевой организации, этого было маловато. Бурцева стали считать маньяком, который уперся в одну идею.
В августе 1908 года в Лондоне проходила конференция партии социалистов - революционеров. Там в числе прочего было вынесено и такое решение:
"Продолжать пассивно относиться к слухам, деморализующим партийные ряды, нельзя… уже обнаружился и источник их - именно Бурцев. Необходимо привлечь его к ответственности и тем сразу оборвать нить слухов".
Решено было привлечь Бурцева к третейскому суду. Тут, наверное, стоит пояснить, что это такое. Третейский суд - вариант решения конфликтов без участия государства. Обе конфликтующие стороны признают, что они уважают мнение неких третьих лиц, которые их и рассуживают. Грубо говоря: у вас с человеком спор, и вы позвали знакомого, Ваню или Петю, который должен вас рассудить.
Судьями были назначены бывалые революционеры: В. Фигнер, П. Кропоткин и Г. Лопатин. Из них особенно интересен князь Петр Алексеевич Кропоткин. К социалистам - революционерам он не имел никогда никакого отношения. На тот момент князь был теоретиком анархизма, признанным во всем мире, - то есть человеком сторонним, к разборкам в партии не причастным. С другой стороны, Кропоткин являлся "патриархом". Он был одним из первых народников, начавшим революционную деятельность еще с кружка "чайковцев". Важно то, что в его личной порядочности никто не сомневался. Он и в самом деле был исключительно порядочным человеком.
Итак, суд был назначен - но его постоянно оттягивали. И тогда вперед полез подсудимый, Бурцев. Он заявил, что если суд не состоится, то он опубликует свои материалы в печати. Это было никому не нужно, тем более, эсеры полагали, что он ничего не имеет, кроме своих домыслов. Собственно, ничего у Бурцева и не было. Но вдруг…
Появилась совершенно неожиданная фигура - бывший начальник Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин.
Человек это очень интересный. Как-то так сложилось, что он считается аристократом и либералом, и поэтому, дескать, ему, такому высокодуховному, были противны странные игрища Департамента полиции. Правда, сразу возникает вопрос - а что тогда он делал на посту главы этого самого Департамента? Но, ладно, начнем по порядку…
В том, что Лопухин был аристократом, нет никаких сомнений. Он происходил из столбового дворянства. Первая жена Петра Великого, Евдокия Лопухина, была как раз из этого рода. Но мы уже убедились, что происхождение не значит ничего. Тот же князь Петр Кропоткин имел происхождение еще похлеще, являясь и вовсе Рюриковичем - то есть имел прав на российский престол, пожалуй, побольше, чем Николай II. Тем не менее, Кропоткин являлся анархистом и революционером.
В отношении либерализма Лопухина тоже не очень ясно.
"В 1902 году проходили крестьянские волнения в Харьковской и Полтавской губернии, которые были подавлены при помощи войск, были убитые и раненые. На процессе над участниками волнения грубо нарушались судебные нормы того времени, в результате чего адвокаты объявили протест и отказались участвовать в процессе: особенно отличился своей непримиримостью обвининитель А. Лопухин. На молодого прокурора обратили внимание в верхах".
Л. Прайсман
Как мы помним, Лопухин сыграл очень непонятную роль в деле убийства великого князя Сергея Михайловича.
И еще о либерализме. В 1903 году именно Лопухин был направлен в Кишинев расследовать причины погрома и отрапортовал: всё хорошо, никто не виноват. Я готов в это поверить, но… В 1906 году Лопухин направил председателю Совета министров Столыпину открытое письмо, в котором обвинял правительство в организации еврейских погромов. То есть говорил совершенно противоположное тому, что утверждал три года назад. "Не мог молчать"? Видали мы таких правдорубов в "перестройку"…
А суть дела была вот в чем. После убийства великого князя Сергея Александровича Лопухина вышибли с должности начальника Департамента полиции и отправили губернаторствовать в Финляндию. Там он продержался полгода и вылетел в отставку совсем. Считается - за либеральное поведение. И вот тут мы подходим к одной особенности Лопухина, которая выделяла его из массы российских чиновников. Он полагал, что революция неизбежна. Не потому, что она ему нравилась - просто изучая доступные ему факты (а он являлся очень информированным человеком), Лопухин пришел к выводу, что революцию остановить невозможно. Напомню, в те времена никто не мог просчитать того, что первую революцию в конце концов подавят. Тогда казалось: раз уж она случилась, то всё пойдет вразнос. И человек просто стал смотреть на другую сторону.
Он начал заигрывать с оппозицией, с кадетами - но бывший начальник Департамента полиции для либералов был какой-то не той фигурой… Понятно, откуда пошли "разоблачения" Плеве? Надо было сделать себе имя среди либералов.
Лопухин попытался вступить в партию кадетов, но в этой среде на него смотрели косо. Тем более, он претендовал на то, чтобы сразу попасть в ЦК. Либералы решили, что это как-то слишком.
Пытался он вступить и в коллегию адвокатов, но и тут его не приняли: как же - бывший работник карательных органов. Тогда Лопухин подался в частный бизнес, благо был всё-таки юристом по образованию, а таких людей ценили. В частности, он занимался размещением на лондонской бирже акций основанного в России Соединенного банка - кстати, одного из крупнейших. Так что чисто материально он жил совсем не плохо.
Но вот зачем-то его понесло разоблачать Азефа.
По поводу мотивов этого деяния существует множество версий, только их рассмотрение могло бы составить отдельную книгу. К примеру, имеются и масонские. Лопухина в Бурцевым свел А. Браудо, руководитель отдела Rossica Публичной библиотеки в Петербурге, который был масоном…
Как бы то ни было, Бурцев "случайно" сел в поезд Берн - Берлин, где ехал Лопухин с женой. Разговор длился всю ночь. Точнее, не разговор, а монолог Бурцева, который изложил Лопухину историю Азефа. Тот слушал и отвечал короткими репликами, но, в конце концов, сказал ключевую фразу:
"Никакого Раскина я не знаю, но с инженером Азефом несколько раз встречался".
Есть версия, что на Лопухина оказала влияние жена. Она-то ведь не являлась государственным деятелем, и её вся эта гадость, которую она узнала, могла повергнуть в шок. Да, собственно говоря, а почему Лопухину было не сказать? Он на тот момент являлся частным лицом.
Эта фраза оказалась решающей.
Суд над Бурцевым начался в субботу 10 октября 1908 года в Лондоне, на квартире Савинкова. Для начала подсудимому предложили покаяться. Он отказался. Тогда Чернов закатил длинную речь, в которой клеймил "охотника за провокаторами", после чего слово дали Бурцеву.
Первоначально он ничего нового не сказал. Привел всем уже знакомые данные своего расследования, которые можно было понимать и так, и эдак. Дал показания присутствовавший здесь же Бакай. Это всё собравшихся не впечатлило. Но в заключение Бурцев рассказал о беседе с Лопухиным.
Заметим одну очень интересную психологическую черту, которая хорошо характеризует это время и этих людей. Лопухин ведь не оставил никаких подписанных документов. Тем не менее, Бурцеву поверили на слово! Ни у кого из присутствующих не возник вопрос, который сегодня в такой ситуации появился бы обязательно:
"- А ты, парень, не врешь?
Но этим людям даже в голову не приходило, что их товарищ мог соврать. Только Г. Лопатин обратился к Бурцеву:
- Дайте честное слово революционера, что это правда.
Тот дал. И этого хватило. Хотя я бы не поверил. Но мы живем в иное время…
…Заседания проходили еще две недели - но, собственно, всё уже было ясно. По крайней мере, главному авторитету - Кропоткину. Да и Г. Лопатин сказал: "За такое убивают". Так что остальные заседания были, в общем-то, бессмысленной болтовней".
Однако эсеры не успокоились. Слишком уже эта ситуация не укладывалась в их мозги. Савинков и Чернов в начале декабря 1908 года отправились в Лондон, где тогда находился Лопухин. С ними он был гораздо более разговорчив и полностью подтвердил свои слова. Одновременно всплыли и ещё кое - какие факты, свидетельствующие, что Азеф совсем не тот человек, каким революционеры его считали. Подробности всех этих разборок описывать не имеет смысла. Кто интересуется - может обратиться к книге того же Бориса Савинкова.
Но вот что интересно - Азефа эсеры фактически отпустили. Точнее, дело было так. Они пришли к Азефу на квартиру и "кинули предъяву", пообещав прийти за ответом через сутки. При этом никакого наблюдения возле дома не выставили. И Азеф, не будь дурак, сбежал, бросив жену и детей. Видимо, на тот момент это всех вполне устраивало.
Итак, итог
Разоблачение Азефа наделало много шума. Как уже говорилось, первая русская революция была очень популярна в мире - как среди "заклятых друзей" России, так и среди людей левых взглядов, которые искренне приветствовали "борьбу с деспотизмом". Так что писали об этом деле много.
Разумеется, в те времена было известно далеко не всё. Савинков опубликовал свои знаменитые воспоминания в 1911 году, а доступ к документам Департамента полиции стал возможен только после Февральского переворота 1917 года. Но, как это обычно бывает, недостаток информации восполняли домыслами. Чего только не писали - особенно те, кто не очень понимал, что такое Россия и кто такие русские революционеры. Так, Азефа называли "инфернальным героем Достоевского ", а Бурцева - "Шерлоком Холмсом русской революции". Кстати, последний на этой шумихе заработал неплохие деньги - ему платили хорошие суммы за интервью. Но только вот капитала Бурцев не приобрел. Не тот это был человек. Он попытался создать в Париже нечто вроде "особого отдела", который занимался не только эсерами, но и вообще всеми революционными партиями, и разоблачил многих. Но в конце концов у него началось "головокружение от успехов". Бурцев упорно педалировал дело Азефа, надеясь этим повалить Столыпина, однако тот был мужиком крепким, которого такими вещами было не пронять. Его, как известно, остановила только пуля.
Кстати, свои немаленькие деньги Бурцев очень быстро растратил, помогая революционерам и, наверное, всем подвернувшимся проходимцам. Уже после Февральского переворота Савинков снова привлек его к работе с целью накопать компромат на Ленина - но получилось не очень… После победы большевиков Бурцев оказался в эмиграции, где писал откровенно жалкие статьи в стиле "русской журналистики", типа "Проклятье вам, большевики!!!".
Но вернемся в 1908 год. Эсеры получили страшный удар. И это понятно. Люди, которые шли на смерть ради своих идей, поняли, что ими, как марионетками, управлял человек, который вообще неясно чего хотел. Обидно, да? Так что поток желающих идти в террор как-то иссяк.
Впрочем, дело не только в терроризме. Это и к лучшему, что люди перестали рваться в убийцы. Но в партии эсеров вообще что-то сломалось. Многие из прежних упертых бойцов разбрелись, кто куда. Так, убийца Гапона Рутенберг подался в сионизм, Савинков шлялся по Парижу, писал книги, пьянствовал и устраивал групповухи с девками.
После Февральского переворота эсеры получили еще один шанс, став самой многочисленной партией. В июле 1917 года они фактически контролировали обе конкурирующие власти - Временное правительство и Центральный исполнительный комитет Советов. И что? Без особого сопротивления сдали власть большевикам. Это наследники тех, кто умирал, но не сдавался…
Разумеется, в истории с разоблачением Азефа имелись и те, кто радовался. Первыми тут были социал-демократы - как большевики, так и меньшевики, которым был выгоден позор конкурентов. Они тут же закричали: вот видите, мы всегда говорили, что индивидуальный террор до добра не доведет!
Особенно постарался язвительный товарищ Троцкий, который вывел дело на принципиальный уровень:
"Тайна азефщины - вне самого Азефа; она - в том гипнозе, который позволял его сотоварищам по партии вкладывать перст в язвы провокации и - отрицать эти язвы; в том коллективном гипнозе, который не Азефом был создан, а террором как системой. То значение, какое на верхах партии придавали террору, привело, по словам "Заключения ", - "с одной стороны, к построению совершенно обособленной надпартийной боевой организации, ставшей покорным оружием в руках Азефа; с другой - к созданию вокруг лиц, удачно практиковавших террор, именно вокруг Азефа, атмосферы поклонения и безграничного доверия"…
Уже Гершуни окружил свое место полумистическим ореолом в глазах своей партии. Азеф унаследовал от Гершуни свой ореол вместе с постом руководителя боевой организации. Что Азеф, который несколько лет перед тем предлагал Бурцеву свои услуги для террористических поручений, теперь разыскал Гершуни, это немудрено. Но немудрено и то, что Гершуни пошел навстречу Азефу. Прежде всего выбор в те времена был еще крайне мал. Террористическое течение было слабо. Главные революционные силы стояли в противном, марксистском лагере. И человек, который не знал ни принципиальных сомнений, ни политических колебаний, который готов был на все, являлся истинным кладом для романтика терроризма, каким был Гершуни. Как все-таки идеалист Гершуни мог нравственно довериться такой фигуре, как Азеф? Но это старый вопрос об отношении романтика к плуту. Плут всегда импонирует романтику. Романтик влюбляется в мелочной и пошлый практицизм плута, наделяя его прочими качествами от собственных избытков. Потому он и романтик, что создает для себя обстановку из воображаемых обстоятельств и воображаемых людей - по образу и подобию своему".
В другой статье Троцкий идет ещё дальше. Он ставит на одну доску эсеров и либералов - кадетов: дескать, и те, и другие хотят вырвать какие-то уступки у власти без помощи народа. И ведь в чем-то Лев Давыдович был прав…
Другой меньшевик, Мартов, тоже вспомнил Гершуни, который в 1900 году тоже вел себя не так, как положено было революционеру. Вот Мартов и веселился - что это за партия такая, во время создания которой из четырех учредителей было два подобных типа?
Короче, эсдеки оторвались по полной.
Теперь о противоположном лагере. Тут было сложно. Дело в том, что сперва далеко не все представители власти понимали, кто такой Азеф. Его считали "своим", а Департамент полиции своих не сдавал. Так что в ответ на запрос депутатов Государ ственной думы 11 и 13 февраля 1909 года Столыпин фактически выгораживал Азефа. Он высказался в том смысле, что Азеф информатор, а не провокатор, а это нормально. Но постепенно и в Департаменте полиции стали понимать, что Азеф - человек сомнительный. Заграничной агентуре был дан приказ его разыскать - правда, искали как-то вяло.
Но хуже всего были последствия для охранки. Собственно, вся ее работа строилась на внедрении своих агентов в революционную среду, и оказалось - эти агенты черт знает что творят. Позже к делу Азефа подверсталось и убийство Столыпина, о котором будет рассказано ниже. Нет, агентов продолжали вербовать и дальше, но вот веры им больше не было. Как не стало веры и охранным отделениям.
"Главным проводником новых тенденций стал назначенный в 1913 г. товарищ министра внутренних дел В. Джунковский. Он резко отрицательно относился к охранным отделениям и секретным сотрудникам: "Эти районные и самостоятельные охранные отделения были только рассадниками провокации, та небольшая польза, которую они, быть может, могли бы принести, совершенно затушевывалась тем колоссальным вредом, который они сеяли в течение этих нескольких лет"".
Л. Прайсман
Охранные отделения стали потихоньку сокращать, а главное - ограничивали их полномочия. Может, это было и правильно, но ведь другого способа разбираться с революционерами так и не нашли. В итоге к новому подъему революционного движения, который начался в 1912 году, власть оказалась совершенно не готовой. И чего удивляться, если она получила то, что получила?
Стоит рассказать и о дальнейшей судьбе фигурантов "дела Азефа". О Бурцеве уже было сказано. Лопухину не поздоровилось. Собственно, выдавая Азефа, он не нарушал никаких законов, именно поэтому он так себя и вел. Но был бы человек - статья найдется. Вот и Лопухина решили проучить, чтобы другим неповадно было. Ему "пришили" статью 102 тогдашнего уголовного законодательства - "членство в противоправной организа ции". Статья была суровая, по ней корячилась пожизненная каторга, однако Лопухина приговорили всего лишь к пятилетней ссылке. Из пяти лет он отсидел два, потом был помилован и занял пост директора банка.
Азеф ушел в бега вместе со своей любовницей - певичкой Хедвигой Клепфер. Тоже интересная дама. До того она хороводилась с великим князем Владимиром Кирилловичем и даже ездила с ним на русско - японскую войну, а потом связалась с террористом. Любительница экстрима, наверное…