И дело не в том, что Александр Павлович так уж пролон-гированно терзался соучастием в убийстве отца. В конце концов, он оправдывал себя тем, что играл от обороны: отец мог в любой момент заточить старшего сына в крепость, а наследником престола сделать, например, принца Евгения Вюртембергского. Нет, здесь, пожалуй, иное. Еще в первое десятилетие правления император убедился, что, сколько бы желания и полномочий у самого абсолютного правителя ни было, радикальные реформы в России провести невозможно. Как не построить небоскреб на болоте. Эти пространства и эти люди не приуготованы для постепенных, милых, улыбчивых преобразований в сторону Европы. В ходе таких вот реформ дорогие россияне - и беспородные, и особенно элитных пород- обрушат царство и превратят всё в один степной хаос. Так что если браться за перемены, то сугубо кровавым образом, как Петр I или большевики (о первом император что-то помнил, вторых как-то предвидел).
Дальше случилась война 1812 года. Которую выиграть России было, строго говоря, невозможно. Никак не по чину. Лучшие умы Европы систем "Меттерних> и "Талейран", конечно, считали, что Наполеон Бонапарт без особого труда уделает русского царя. Хотя сами-то заветно желали поражения императору французов (фактически же - главе тогдашнего Евросоюза). Да не только умы. Вон и ближайшие родственники Александра I - вдовствующая императрица Мария Федоровна и великий князь Константин Павлович - к началу осени советовали своему монарху сдаваться, пока еще могут быть сколько-нибудь почетные условия. Но наш император почему-то не сдался. Он типа отмолил победу. Крах Наполеона явился, в понимании Александра, не победой русского или еще какого-то оружия, а банальным чудом Господним (о чем почти прямо и говорится в царском манифесте от 31 декабря 1812-го). С тех пор безраздельный хозяин земли Русской стал окончательно впадать в глубокий мистицизм, замешанный на осмыслении, что никакой реальной власти у земных царей по делу нет и не может быть. Последним гвоздем в страдательный крест императора стало петербургское наводнение 1824 года - очень страшное по тем временам. Да, кем бы ты ни был по эту сторону земных баррикад. Его стихия - во веки веков сильнее. И любой тиран, способный держать в страхе миллионные орды подданных, - лишь песчиночка из Господнего решета.
При таком духовно-умственном состоянии поиск путей финального отхода был более чем оправдан, возможен и вероятен.
Но. Сверх того.
Как по мне, не так важно, был ли Федор Кузьмич когда-то императором и что там скажут безошибочные ДНК.
Я давно остаюсь убежден, что история, строго говоря, не может считаться наукой. Поскольку к ней не применим базовый критерий научного знания - фальсифицируемость, по Карлу Попперу. Историческое знание практически невозможно опровергнуть: на любое опровержение всегда найдется контропровержение, столь же аргументированное многими устно-письменными свидетельствами. Возникновение всяческих доктрин типа альтернативной хронологии Фоменко-Носовского не случайно: эти люди, по большому счету, высказали те претензии, которые математик и должен предъявить историку в силу полуполной несовместимости их базовых подходов к мирозданию и миропониманию.
Я могу сказать, что участвовал - сбоку и/или по касательной - в некоторых громких событиях совсем уж новейшей истории. Например, кое-каких революциях на постсоветском пространстве. И знаю, что уже сегодня в учебниках пишут совсем не то, что я видел своими глазами. Но это не точно означает, что учебники лгут. Это может говорить, что искажает моя собственная оптика. Как нередко бывает у людей с шизоидным типом личности и сопутствующим богатым воображением.
Кто знает? На самом деле?
История - это, скорее, конвенция. Система договоренностей членов нации о знании/понимании общего прошлого. Именно поэтому, кстати, я сторонник единого учебника истории. Если нет конвенции, нет и нации как государственно-политического субъекта. А нет нации - значит, Россия никогда не станет европейским национальным государством, а останется азиатской постимперией со среднесрочной тягой к окончательному распаду.
В эту конвенцию под видом доказанных фактов попадают версии, важные для самоощущения и самопонимания нации. И здесь у Александра-Федора Павловича-Кузь-мича сохраняются нарастающие шансы на успех. Ибо царственный старец воплощает три фундаментальные русские идеи, они же и темы. (В определенный момент тема становится идеей, а идея - темой, это нормально, как прохладный русский июль.)
1. Побег.
2. Самозванство.
3. Невозможность.
Находясь в тотальном гравитационном поле родной земли, русский человек мечтает о побеге. О том, чтобы оторваться от почвенной массы, сковавшей его по всем допустимым конечностям. Эмигрировать - в пространстве, времени или совсем уже как-то трансцендентно - другой вопрос. Лозунг "Пора валить" - один из главных для России во все времена. Лучше всего- к теплому морю, которого нам всегда так страшно (во всех смыслах слова "страшно") не хватало. Отсюда, отчасти, и истерика вокруг Крыма - из-за, скажем. Курильских островов такой истерики бы не было. Никто же ведь, кроме сугубо местных жителей, не осуждает ползучую передачу кое-каких сибирско-дальневосточных земель Китаю. А еще "Пора валить!" всерьез замешано на русской клаустрофобии, растущей из подсечно-огневого земледелия. Сколько нам территорий не давай - все мало. Оттого-то мы так грезим разнообразными проливами и прорывом к теплому морю, уже чуть ли не в межгалактическом масштабе. Я давно говорил: если б после кризиса 2008 года мы догадались купить у стонущей Греции Ионические острова, где есть некоторая традиция русского владычества, никакое "возвращение" Крыма уже не понадобилось бы.
Но легально и нелегитимно свалить отсюда нельзя. Не даст государство, трепетно созданное для нас монголами. Так как это государство по определению никуда отпустить человека не может. Потому здесь не может не быть, в тех или иных формах, крепостного права. Иначе все как-то свалят, и некому будет колонизировать эту необъятнейшую сушу. А точнее, контролировать ее, чтоб не развалилась и не расползлась. Значит, идеальный способ побега - это самозванство. Смена идентичности. Можно из монаха превратиться в царевича, а можно из монарха - в старца. Обо всем этом, конечно, еще Пушкин все написал в "Борисе Годунове" и даже других местах, чего и повторяться. Мне представляется, бизнес по смене идентичности - такое себе алиби-агентство, но не для короткого времени, а для всей оставшейся жизни - стал бы одним из самых прибыльных у нас. Может, как-нибудь его и создать? Я подумаю.
Ну и, конечно, главное- принципиальная невозможность реализации задуманного. Мы ведь не готовы к долгим последовательным усилиям. Нам надо сразу - или никогда. Если не получается сразу, то уже никогда. Русские мечты не сбываются, в этом их соль.
Последнее особенно относится к русской власти. Любой главный начальник которой постоянно терзаем основным противоречием: "нельзя остаться" (т. к. ничего сделать все равно не получится) vs "нельзя уйти" (тогда порвут на части вместе с семьей, оскандалят и осмеют). Бессмысленность дальнейшего пребывания у власти, родящая смертную усталость-печаль, борется со страхом катастрофы, которой призван обернуться обычный, обыденный, позакон-ный уход.
Быть может, Александр Павлович нашел единственно правильный способ дать себе и побег, и самозванство, и преодолеть невозможность, и, стало быть, Федор Томский, кем бы он там не был и существовал ли вообще, заслуживает стать национальным героем. Вот кому надо бы поставить памятники и на Лубянке, и на Боровицкой площади, и даже на Воробьевых горах.
И - кто знает- если превратить резиденцию "Ново-
Огарево" в монастырь, там тоже найдется место для старца. С компьютерным почерком, довольно похожим на путинский.
2015 г.
Самоубийство Путина
Человеку, как известно, присуще влечение к смерти.
Всю жизнь наш брат (сестра) разрывается между любовью (Эросом) и смертью (Танатосом), чтобы в конце концов закономерно выбрать вторую опцию. Неотвратимую, как дежурный букет на Восьмое марта.
Так говорили многие мудрецы. Особенно же классики психоанализа во главе с Зигмундом Фрейдом- начиная с его мегаработы "По ту сторону принципа удовольствия" (1920).
Последующий XX век, когда смерть стала такой обыденной, что умерли почти все, кто и оставался, - включая автора, субъекта и даже Бога, - сделал влечение к смерти самым важным активом и приятным занятием для человечества. Культовый француз Жан Бодрийяр вообще сказал, что Эроса надо понизить в звании перед лицом Танатоса, ибо всевозможная любовь - лишь окольный путь к смерти, а не что-то самостоятельно важное.
Нет, конечно, влечение к смерти - это бессознательное. Большинство опрошенных по этой теме на сознательном уровне скажет, что помирать не собирается, да и вообще дел полно: завтра - пропылесосить ковер, послезавтра - забрать из сервиса "Ладу Калину" и т. п.
Но на бессознательном уровне нет никакой "Калины".
А есть программа саморазрушения, запускаемая или запущенная для скорейшего перехода в новое агрегатное состояние: из живых - в мертвые. "Ибо прах ты есть и в прах возвратишься"- это почти дословно процитировано у Фрейда в "По ту сторону…", и так бы он прямо и сказал, будь открыто и определенно религиозен.
Не надо, пожалуйста, здесь особенно пугаться слова "смерть". Нам ведь рассказывали свидетели-очевидцы, как она начинается. Взлет куда-то вверх, где то ли свет в туннеле, то ли обыденная обстановка твоего быта, - это технические подробности. Главная концептуальная штука: обретение полного, тотального спокойствия. Отвечая на карнегианский вопрос "Как перестать беспокоиться и начать жить?", можем смело ответить: помирай, и все как-то устроится.
Определившись бессознательно со смертельным приоритетом, подсознание включает программу саморазрушения. Как правило, настолько рациональную по сути, что ее затруднительно распознать, тем паче остановить.
В первой части этого текста мы осмелились дотронуться до А.С. Пушкина как главного русского литературного самоубийцы. Сейчас дотронемся подробней.
А.А. Ахматова говорила, что в "Моцарте и Сальери" Пушкин отождествляет себя с Сальери. Мое мнение несколько иное: и с тем, и с другим. В маленькой трагедии описан процесс психоподготовки молодого классика к самоуничтожению. Он - это Моцарт, он же - и его убийца.
"Нет! не могу противиться я доле. Судьбе моей: я избран, чтоб его остановить", - говорит Сальери о Моцарте, а значит, Пушкин о самом себе.
"Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нем? Как некий херувим.
Он несколько занес нам песен райских.
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше".
Искусство и я - суть одно, мы жили (не)счастливо и умрем в один день. Вот принципиальный message гениального самокиллера.
Программа саморазрушения автоматически включается в некоторые минуты жизни. Например, когда клиент бессознательно ощущает исчерпание своего жизненного задания. Потому, собственно, перепрограммирование жизненного задания- важнейший способ пролонгации жизни, но мало кто пока этим оснащен и пользуется.
Что-то подобное мы начали замечать во Владимире Путине на границе февраля/марта 2014-го. Только что отзвучала триумфом Олимпиада в Сочи, и надо было сделать последний ход - заключить альянс с Западом о вечном мире и распределении обязанностей. И тут-то Запад, на путинский взгляд, нанес удар в спину. Революция (она же переворот) на Украине завершила долгую попытку ВВП разрешить неразрешимое: сохранить Россию такой, как она есть, и одновременно стать совершенно своим по все стороны Атлантики.
Тогда Путин объявил недостижимым друзьям войну. Аннексия Крыма и далее- гибридный конфликт по всем направлениям. Для страны, которая с 1991 года выстраивалась как часть Большого Запада, столь зависимая от него финансово, технологически, а главное, психологически, - это смерть.
Не говоря уже про перспективу большой войны с применением средств массового уничтожения.
На сознательном уровне это формулируется как "все хорошо", я, ВВП, безраздельный правитель одной седьмой части суши, убедился в том, что принудить евроатлантических партнеров к любви по-хорошему не получается.
Значит, принудим по-плохому. Это только кажется, что мы слабее. На самом деле - сильнее. У нас есть настоящая, а не игрушечно-демократическая власть, готовая отдавать самые страшные приказания, - и будут они исполнены.
У нас есть решимость перейти границы (географические и нет), которые они, в силу изнеженности и расхлябанности, не перейдут, у нас есть русские люди, всегда, в отличие от европейских недолюдей (или перелюдей), отдающие жизнь за царя. И у нас есть царь, который будет править столько, сколько захочет, а не сколько требуют закон или избиратели. Наконец, у нас осталось ядерное оружие, которое игнорировать нельзя даже с самой высокомерной позиции.
Потому мы победим. Сегодня или послезавтра - не имеет значения. У нас в запасе вечность, что нам поболтать часок-другой.
На бессознательном уровне все звучит совсем иначе. Я, могущественнейший из земных командиров, сделал все, что мог, но главного не добился и не добьюсь. Так что гори оно все космическим пламенем! Тем более что Россия ИЯ - суть одно, и исчезнем мы в один день, как Пушкин (Моцарт) - со своим неотрывным искусством.
Эта программа саморазрушения и реализуется с весны 2014-го. И если вы ищете дальнюю логику украинской, сирийской и всех еще не начатых Путиным войн - она уже найдена. Вот она.
Еще - применительно к Танатосу. Фрейд научил нас принципу навязчивого повторения. К своему удивлению, основатель психоанализа заметил за долгие годы профессиональных занятий, что человеку свойственно бессознательно повторять жизненные сценарии, на рациональном уровне вовсе не приносящие успеха или удовлетворения. Например, вопреки практическому опыту постоянно жениться на женщине, похожей на мать, только для того, чтобы по заданному шаблону через краткие годы скандально развестись.
У Путина тоже есть такой шаблон. Я бы назвал его синдромом Феникса.
Первый подобный опыт случился у нашего пациента в 1990 году. Когда, будучи в Дрездене, он неожиданно понял, что больше не посланец империи и не представитель системы, гарантировавших его статус и безопасность, но в одночасье отрекшихся, - а просто частное лицо, охраняющее никому не нужный, пустеющий до звона Дом советской культуры. (Повезло, что все это происходило не в Тегеране и даже не в Сараево.)
Будучи брошен погибавшей системой и выброшен ею, ВВП хоть и должен был заниматься поначалу частным извозом - унижение для офицера КГБ СССР, - но открыл для себя совершенно новую жизнь. По шику и блеску никак не сравнимую с прежней. За считанные годы он проходит путь от помощника мэра Санкт-Петербурга до первого заместителя мэра, почти хозяина второй столицы. Он познает, что такое настоящие деньги, но главное - власть. Из пепла он восстает быстро и эффективно.
Если бы не крах СССР, позже названный им самим величайшей геополитической катастрофой XX века, не видать бы Путину его блестящей питерской карьеры. Сознательно он страшится катастрофы и оплакивает ее. Бессознательно - благодарит ее и восхищается ею.
Дальше- попытка № 2. В 1996-м мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак проигрывает выборы, и глава его предвыборного штаба ВВП вновь лишается своего места в жизни. Прежде всего и опять- теряет систему, гарантирующую его авторитет и безопасность. Ну и что дальше? Переезжает в Москву, быстро наверстывает упущенное, выходит на новейший уровень власти и возможностей, а там и становится президентом страны. Пусть даже поверх своего декларируемого желания.
Опять же: Собчака было очень жалко, поражение 1996-го страшно болезненное. Но если б не тот горький финал, Путин так и остался бы большим политиком регионального значения или, в лучшем случае, федеральным чиновником среднего звена.
Пытаемся обобщить. Путин - человек системы, и всегда сознательно защищает ее, сколько хватает сил. Но жизненные рывки в светлую даль ему всегда удавались в момент и вследствие краха возлюбленной системы, т. е. по итогам собственного поражения. Проигрывая в главном, он потом выигрывал в самом главном. К чему и привык.
Не умрешь- не воскреснешь. Не сгоришь- не станешь вновь Фениксом, только современной, совершенной модели.
Этот повтор происходит и в наш исторический день.
Да, Россию надо защитить любой ценой. Иначе ее разорвут и съедят на куски любимые падальщики, с которыми невозможно договориться с позиции дружбы. Но если в процессе защиты Россия рухнет - так что ж, откроется что-то небывалое, что вновь вынесет нашего клиента на гребень вселенской волны.
Индюк-индуктивист
Если бы пациент пытался рационализировать свой синдром Феникса, ему пришлось бы задуматься о какой-нибудь пригодности логики индуктивиста. Который рассуждает таким образом: если дождь шел позавчера и вчера и уже накрапывает сегодня, он обязательно случится завтра и послезавтра.
Путин, вообще, конечно, классический индуктивист, что свойственно ему как неискоренимому консерватору.
И позволяет, например, игнорировать серьезность экономического кризиса. Действительно, это уже далеко не первый кризис на его памяти. И все прошлые успешно урегулировались. Почему? Во-первых, потому, что Россия - 60-гатая страна и на всякую проблему у нее завсегда найдутся скрытые резервы. Во-вторых, до выхода из кризиса надо всегда просто дотерпеть, а с терпением у российского народа все в порядке. Доказано хотя бы на примере отношения к нынешнему царю.
Вспомним простую притчу Бертрана Расселла об индюке-индуктивисте. Который за долгую жизнь понял, что каждый день утром его будут хорошо кормить, и считал, что так будет всегда. Пока, наконец, не наступил канун Дня благодарения, когда его уже не вскармливали, а просто зарезали. Для человеческих нужд.
А вот если бы индюк умел глубоко анализировать с разных сторон, то сбежал бы накануне Дня благодарения и потом вернулся обратно. Откармливаться до ближайшего Рождества.
Да, всегда прежде ВВП расцветал на собственном же крахе. Но никогда прежде он не был последней инстанцией решений и первым в очереди к вечности. Решение о возрождении за него принимал кто-то другой: Собчак, Ельцин и т. п.
Сейчас же верховному правителю РФ не на кого переложить свою ответственность.
Никого не осталось.
Кроме разве что Бога, в которого он, кажется, верит довольно технически.
И бежать уже не получится, потому что некуда. Индю-ки-индуктивисты так скоро не бегают и найдутся везде, куда мог бы привести их побег.
День благодарения обратного хода не имеет.
(Я не очень понимаю разницу между индюком и индейкой, потому превентивно прошу меня за то не критиковать.)
Мы все, простые русские люди, живем внутри программы чужого саморазрушения. И должны понимать, что являемся заложниками этой программы.
Это плохо? Конечно, как всегда, когда ты не контролируешь какой-то очень важный для твоей жизни процесс.
Это хорошо? Да. Как показывает опыт ВВП, на чужом саморазрушении можно очень неплохо восстать из пепла.