В документах галичан теперь предпочитали именовать не русскими, а рутенами. Было прекращено преподавание на русском (славяно-русском) языке в учебных заведениях. С 1816 года языком обучения в галицких школах был официально утвержден польский. "Нет никаких политических оснований противиться обучению в Галичине польскому чтению и письму, – подчеркивали австрийские чиновники. – А если принимать во внимание соображения политического свойства, то, конечно, менее благоразумно распространять вместо польского "рутенский" язык, представляющий лишь наречие русского языка".
В 1822 году власти запретили ввоз книг из России. Всячески препятствовали они и изданию книг на русском языке внутри страны. Крупный галицкий историк Дионисий Зубрицкий, опубликовавший в 1830 году во Львове оду Гавриила Державина "Бог", попал под подозрение в неблагонадежности, поскольку имел неосторожность заявить, что именно на язык Державина следует ориентироваться местным литераторам.
Полицейский надзор был установлен за издателями чисто культурологического, не претендовавшего на какое-либо политическое значение, альманаха "Русалка Днестровая" (1837 год) – Маркианом Шашкевичем, Яковом Головацким, Иваном Вагилевичем. Их обвинили в русофильстве, а тираж сборника (за исключением нескольких десятков экземпляров, которые удалось спрятать) конфисковали.
Проводимая властями политика денационализации Галицкой Руси неизменно сопровождалась полонизацией. "В пору занятия Галичины Австриею епископы (по крайней мере, к сельскому духовенству) отзывались по-русски, – констатировал галицкий исследователь. – Теперь же официальным языком русско-униатских консисторий возле латинского стал исключительно польский язык".
Неугодным оказался даже кириллический алфавит. Русинов убеждали отказаться от него в пользу латинского. Латиницей издавались сборники народных песен, что, очевидно, должно было, по мнению издателей, демонстрировать принадлежность народной культуры галичан к польской.
Объяснить позицию Вены в данный период можно обычной перестраховкой. Австрийские власти не боялись каких-либо неожиданностей от разделенной между тремя государствами Польши, считая, что сам факт раздела (а значит, и заинтересованности трех мощнейших европейских военных держав в сохранении status quo) служит гарантией от любых покушений поляков на реставрацию собственной государственности. В то же время отчетливая (ощущавшаяся и на самом высшем – во дворце, и на самом низшем – в сельской хате, уровнях) этническая близость галицких русинов к государствообразующему народу Российской империи (далеко превосходившей Австрию в военном отношении), вызывало беспокойство. Впрочем, дальше попыток культурной полонизации русинов (которая должна была обосновать "права" Австрии на них, как на часть польского, а не русского народа) дело тогда не шло.
Так продолжалось до 1848 года, когда в Австрии, как и во многих других европейских странах, вспыхнула революция.
Глава 2
Весна народов
Это время историки называют "весной народов". В самом деле, революционные события привели к активизации народных движений, что способствовало национальному возрождению во многих краях разноплеменной империи Габсбургов. Не обошла стороной "весна народов" и Галицию. Несмотря на многолетнюю полонизацию, в русинах сохранялось сознание того, что они не являются частью польской нации, а представляют народ, отдельный от польского. При этом вопрос о степени близости их к великорусам не обсуждался, как имевший тогда, скорее, теоретическое значение.
Была создана Главная Русская Рада, взявшая на себя руководство делами галицко-русского населения, в основном в части реализации его культурных и духовных запросов. Примечательно, что среди галицких русинов доминировали тогда консервативные настроения. В отличие от поляков, которые, хотя и находились в Галиции в сравнительно привилегированном положении, но приняли активное участие в революционных выступлениях.
При таких условиях Вена сочла за благо, в противовес польскому движению, поддержать русинов. Однако и в тот момент австрийские власти беспокоились о том, чтобы галицко-русское движение не пошло по пути сближения с Россией. Тогдашний галицкий губернатор граф Франц Стадион фон Вартгаузен вызвал к себе лидеров русинов для "отческого" внушения. "Правительство не может положиться на вас, – говорил он, – потому что вы для него едва ли не опаснее самих поляков; вы русские, и вы, волей-неволей, тянете к России. У вас с русскими один язык, один обряд, одно имя. Россия имеет огромный интерес держать в повиновении поляков, которые ее ненавидят, а на вас, которые ее любите, она может, не сегодня, так завтра предъявить свои права, и вы охотно броситесь в ее объятия".
Следует признать, что слова губернатора не были лишены некоторых оснований. Галицко-русская интеллигенция воспринимала русских Российской империи как братьев по крови. Впрочем, осознание кровного родства вовсе не означало желания присоединить край к России. На фоне как раз тогда совершавшейся в Австрийской империи отмены барщины и сохранения крепостнических порядков, в Российской империи подобные стремления (если они у кого-то и были) не могли стать массовыми. Хотя в беседе с губернатором представители галицко-русского общества высказали иной аргумент: "Население России есть схизматическое, мы себя к нему не причисляем".
Как видим, уже тогда часть галицких русинов, принадлежавшая к униатской церкви, считала себе иным народом, чем их единокровные братья, сохранившие верность православному обряду. Постепенно за сто лет, осознание своей конфессиональной отличности, не дававшее полностью идентифицировать себя с русским православным народом, переросло в уверенность в своей этнической инородности. Но тогда до этого было еще далеко, и, скорее всего, этническое отторжение не возникло бы, а конфессиональные противоречия сгладилились бы, если бы не геноцид 1914–1917 годов, ставший логическим завершением многодесятилетней политики дерусификации русинов, проводившейся австрийскими властями с упорством, достойным лучшего применения.
Итак, непременным условием поддержки галицких русинов австрийским правительством стало отмежевание их русской нации. Однако дальнейший ход событий нарушил планы венских политиков. В Венгрии, одной из главнейших провинций империи, вспыхнуло восстание. Повстанцы разгромили посланные против них войска. Само существование государства оказалось под угрозой. Императорский двор просто вынужден был обратиться за военной помощью в Санкт-Петербург.
Весной 1849 года русская армия перешла австрийскую границу. Путь в Венгрию пролегал через Галицию. Появление русских солдат произвело на русинов огромное впечатление. "Жители городов, местечек, деревень без различия сословий сбегались толпами смотреть на нас. Чем глубже проникали мы в Галицию, тем радушнее встречали прием не только от крестьян, но и со стороны интеллиген ции, – писал позднее в мемуарах участник похода, офицер пехотного полка П. В. Алабин. – …Нас ждала, нами восхищалась, нами гордилась, торжествовала и ликовала при нашем вступлении в Галицию партия русинов, составляющих три части всего населения Галиции".
"Русский народ в Галиции, – замечал Алабин далее, – все время польского над ним владычества хранил неприкосновенно свои обычаи, свой русский язык, конечно, несколько в искаженном виде (на котором теперь пишутся, однако, стихи, песни, значительные литературные произведения, учебники, даже издается газета "Зоря Галицка"), но религия его предков исказилась унией. Впрочем, униатские ксендзы русинов, может быть, разделяя сочувствие к нам своей паствы, по-видимому, искренно нам преданы. Многие из них приходили поближе познакомиться с нами, откровенно нам высказывая, что они гордятся нами, как своими братьями, перед немцами и поляками и сопровождали нас приветами и благословениями, когда мы потянулись далее за Лемберг".
Надо полагать, многие галичане, кто с надеждой, а кто и со страхом, подумывали о том, что российский император использует подходящий момент и присоединит край к своим владениям. Вероятно, еще больше опасались аннексии в Вене. Но, как известно, этого не произошло. После подавления венгерского восстания армия Николая I покинула пределы Австрии. Тем не менее появление в Галиции русских войск и наглядно продемонстрированная близость галицких русинов с русским народом Российской империи, способствовали, помимо желания австрийских властей, развитию галицко-русского движения в направлении дальнейшего единения с Россией. И хотя речь шла о единении культурном, языковом, литературном, а не политическом, сама поднятая тема, конечно же, не могла не тревожить правящий режим.
Тем более, что австрийские власти не могли не понимать, что, если Александр I отказался от аннексии Галиции во многом из соображений геополитического характера (ради консервативно-охранительной стабилизации Европы в рамках Священного союза и приняв в качестве компенсации польскую корону), то Николаем I двигали в основном причины личного характера. Унаследовав от отца (императора Павла I) средневековые понятия о рыцарской чести, о братстве всех правящих домов Европы, император не представлял возможным воспользоваться тяжелым положением австрийской короны для отторжения в свою пользу ее территорий. Но ведь императоры приходят и уходят, а политическая реальность (в частности, возможность выдвижения Россией претензий на Галицию) остается.
Существующую в верхах настороженность по отношению к русинам целенаправленно подогревали поляки, по окончании революции вновь пошедшие на сотрудничество с правительством. Например, уже в декабре 1851 года наместник австрийского императора в провинции граф Агенор Голуховский (поляк по национальности) представил Францу Иосифу докладную записку, в которой указывал на нежелательность использования в школах местного наречия, поскольку это повлечет за собой интерес галицкой молодежи к русской литературе. "Нельзя отрицать, – замечал Голуховский, – что в таком случае стали бы возможны и нашли бы себе поддержку взгляды и настроения, не отвечающие интересам государства и католической церкви".
Не будем забывать, что Польша, с момента унии с Великим княжеством Литовским долгое время конкурировала с Россией за право стать объединителем всего славянства. В разные периоды польские короли владели по совместительству чешской и венгерской коронами, распространяя свою власть также на Силезию, Моравию, Словакию, Хорватию и часть Сербии. С переходом большинства этих земель под власть Габсбургов и приобретением Австрией большого количества славянских подданных эта концепция альтернативной славянской империи перешла по наследству венскому двору от двора варшавского, вместе с политикой дерусификации своих русских подданных.
Логическим завершением этой политики, предопределявшей столкновение интересов России и Австрии на Балканах, стали рост напряженности между венским двором и его славянскими подданными, Первая мировая война, геноцид русинов, поражение и распад Австро-Венгрии. Однако в тот момент, в конце 1840-х годов, когда австрийские власти окончательно сделали выбор в пользу дерусификации своих русинских подданных, все эти катастрофы даже не просматривались на горизонте. Только начиналось длинное, более, чем полувековое царствование Франца Иосифа, чья политика и привела империю к краху, накануне которого (в 1916 году), когда неизбежность поражения уже не вызывала сомнений император – его главный виновник скончался, так и не успев увидеть плоды трудов своих.
Итак, австрийские власти рьяно взялись за искоренение русскости. Пока это распространялось только на культуру и язык и еще не предполагало физического уничтожения русских. "Чисто русский язык, – сообщал Дионисий Зубрицкий в частной переписке русскому историку Михаилу Погодину, – подозревают у нас как симпатизирование с Московщиной. Сам тихий и смиренный журналец "Галицкая зоря" получил увещание, чтобы он не осмелился употреблять московские слова под опасением запрещения". Как видим, принятый современными националистами курс на насильственную украинизацию и попытки вытеснения русских языка и культуры из повседневного обихода граждан Украины – хорошо забытая (хоть, очевидно и не всеми) практика Австро-Венгрии. Можно предположить, что и вызвана она сходными причинами – фактически диктуемым политикой желанием подальше развести части единого народа.
В том же 1851 году власти со всей очевидностью продемонстрировали принятие концепции, изложенной в записке Голуховского – была распущена Главная Русская Рада. Правда, необходимо еще раз подчеркнуть, к прямым репрессиям против русинов власти пока не прибегали.
Гораздо более жесткой по отношению к "русофилам" политика Вены стала после того, как Российская империя, вынужденная противостоять англо-франко-сардино-турецкой коалиции, увязла в Крымской войне. Неожиданно для Санкт-Петербурга Австрия заняла откровенно антироссийскую позицию. Соответственно, всякие проявления симпатий к России внутри страны немедленно пресекались. Когда, например, в одном из глухих галицких сел местный греко-католический священник по просьбе нескольких жителей провел молебен за успех русского оружия, то переполох поднялся и в Вене, и в папском Риме. "Провинившегося" душепастыря лишили прихода и отдали под суд. Само село, где выявили "крамолу", было поставлено под строгий надзор властей.
Не меньший переполох произошел и в другом случае, когда жена одного священника, поссорившись с приезжим чиновником, в сердцах крикнула, что "молится Богу, чтобы Россия забрала, наконец, Галицию и перевешала цесарско-королевских чиновников". Вряд ли в данном случае можно вести речь о заявленной политической позиции, скорее это всплеск эмоций в бытовой ссоре. Аналогичные мы можем и сегодня наблюдать во время бытовых скандалов, когда разгоряченные спором люди, быстро забывают об истинной причине ссоры и пытаются уязвить друг друга, поддавая уничижительной оценке национальную принадлежность, политические взгляды оппонента или ассоциируя себя с какой-нибудь внешней силой (например, "мы европейцы"), предполагая, по умолчанию, что часть ее харизмы передается и ассоциируемому.
Вероятно, такие инциденты были единичными. Массовыми они быть не могли – угроза сурового и неотвратимого наказания за подобные "проступки" ощущалась слишком явственно. Но, несмотря на это, все тот же граф Голуховский в донесениях правительству называл их "очень характерными". "Через подпитывание идеи племенной и национальной общности с Россией, через высказывание зависимости будущей судьбы Галиции от матушки России и греко-схизматической церкви выдает стремление не только к литературному и культурному, но и к политическому соединению с северной великой державой", – подчеркивал он через несколько лет, в очередной раз вспоминая случившееся.
Подверглись репрессиям и молодые русины-гимназисты, организовавшие во Львове литературный кружок и изучавшие произведения русской литературы. "Эти собрания так напугали и поляков, и правительство, что, придавши им значение политическое, многих 14-16-летних мальчиков посадили в крепость, других исключили из гимназии с решением не определять ни в какие учебные заведения", – сообщал настоятель церкви при русском посольстве в Вене, протоиерей Михаил Раевский. Для сравнения, в России в те же годы подобная репрессия могла быть применена только к открытым борцам с самодержавием – революционерам, выступавшим с оружием в руках (организовавшим охоту на царя-освободителя Александра II) или подстрекавшим народ (крестьян) к бунту. За чтение художественной, неполитической литературы или за изучение немецкого (или даже украинского) языка в крепость никого не сажали.
Давление на русинов осуществлялось также в культурно-языковой сфере. От редакторов газет требовали изменить язык печатных изданий, сделав его непохожим на русский литературный. К несогласным применяли административные меры. Так, в 1858 году была закрыта "Церковная газета", издававшаяся для русинов видным закарпатском общественным деятелем Иоанном Раковским.
В связи с этим можно также вспомнить сегодняшнюю практику некоторых телеканалов и иных СМИ, чей язык имеет мало общего с литературным украинским языком, зато "обогащен" галичанскими диалектизмами, заимствованиями из суржиков диаспоры, а то и непосредственно из польского, а также романских, германских языков и американской версии английского. И меры административного, а то и уголовного воздействия на предпочитающих использовать русский язык сограждан современные националисты также требуют внедрить в законодательство.
В связи с этим стоит обратить внимание, сколь быстро совершили австрийские власти переход от мер административного давления (закрытие альманахов, газет, роспуск общественных организаций) к прямой уголовной репрессии (посадка в крепость). Во-первых, можно с уверенностью сказать, что оказавшееся возможным в средине XIX века, столь же легко осуществимо и в начале века XXI. Сегодняшние "дерусификаторы Украины" с тем большей легкостью повторят путь австрийских коллег, что являются куда менее приверженными гуманистическим ценностям. Во-вторых, нарастание жесткости репрессий свидетельствовало о том, что пропаганда и меры административного давления не давали результата и власти постепенно ожесточались, пытаясь все же сломать непокорный народ.