Хасбулатов во все предыдущие дни был в хорошей форме. То есть предельно собран, крайне энергичен, конкретен, точен в оценках. А тут его как будто подменили! У него впервые был потухший взгляд. Его манера речи, степень контактности и заинтересованности - всё выдавало в нем человека, впервые полностью потерявшего надежду на победу и теперь занятого выбором наилучшего из, мягко говоря, "непобедных" сценариев. Сценарии эти он со мною не обсуждал. Поэтому оценка моя держится лишь на особенностях поведения моего собеседника. Странно сникшего в этот мрачный, безумный день. Вряд ли это можно объяснить плохим самочувствием или недооценкой важности моей информации. Скорее, всё же информация, полученная от меня, довершила формирование неутешительной картины всеобщего предательства. Или, точнее, одновременного предательства К-17/5 и К-17/3. Хасбулатов, видимо, оценил шансы на свой выигрыш, выигрыш своего дела, как избыточно низкие. И стал анализировать варианты проигрыша сообразно своим ценностям, своему представлению о благе, своим интересам, наконец. Впутывать меня в подобные для него самого еще невнятные размышления он не стал, понимая, что я полон решимости бороться до конца за победу "нардепов", сколь бы малы ни были шансы на такую победу. Я был для Хасбулатова советником по вопросу о достижении победы. Советником по выбору наилучшего сценария проигрыша я бы не стал. А если бы стал, то оказался бы далеко не лучшим советником. Да и зачем я был нужен Хасбулатову в этом неприемлемом для меня и неудобном для него качестве? У Хасбулатова был дефицит советников по вопросу о достижении победного результата. По другим вопросам у него был явный профицит советников с иным, чем у меня, жизненным опытом, иной вписанностью в систему.
Выйдя из кабинета Хасбулатова, я двинулся к Руцкому. Но по дороге был перехвачен группой нормальных, некомильфотных членов баркашовской организации. Они были вооружены автоматами.
Руководитель группы завопил, что им приказано вывести меня из здания Верховного Совета. Автоматы баркашовцев были наведены на меня и моего помощника. Того самого, который отбил однажды некий объект от атаки ста с лишним вооруженных до зубов полицаев. Этот мой помощник был спецназовцем высшей квалификации. Он выжидающе смотрел на меня. Отобрать автоматы у пяти пацанов он мог и без моей помощи. Что дальше? Открывать огонь на поражение по тем, кто прибежит к ним на подмогу? Идея, согласитесь, дикая. Да и вообще… Данный наезд не мог быть самодеятельностью этих пацанов.
У кого-то из их кураторов не выдержали нервы. Я кому-то слишком сильно мешал. И этот кто-то ждал, что я сорвусь, решусь на вооруженный конфликт внутри Дома Советов. Тогда можно будет, убив меня репутационно, убить меня и физически.
- Держи автомат на положенном расстоянии от задержанного, - сказал я пацану-баркашовцу. - А то отберу игрушку и по шее накостыляю.
- Где ваши вещи? - заорал испуганный баркашовец.
- В моем кабинете, - ответил я.
- Какой номер комнаты? - завопил он, зажмурившись.
Я назвал номер комнаты.
- Какие там вещи? - спросил он, успокаиваясь.
- Плащ, - ответил я.
- И что еще? - спросил он. Интонация не оставляла сомнения в том, что мальчишку инструктировал профессиональный провокатор.
- И шляпа, - ответил я.
- И всё? - спросил он разочарованно (ожидалось, видимо, что в ходе диалога я поведаю ему нечто пикантное, лакомое).
- И всё, - ответил я.
Руководитель группы баркашовцев отправил за моим плащом и шляпой одного из мальчишек. Тот торжественно принес и то и другое. После чего мы: я и мой помощник с богатым боевым опытом - беспрепятственно прошли оцепление, которое к этому времени стало уже непроницаемым. Стоявшие в оцеплении омоновцы знали, что меня и моего помощника выведут. Знали, кто и когда выведет. Имели приказ, согласно которому меня и моего помощника надо было беспрепятственно пропустить.
Чей приказ?!
В тот же день я сделал заявление, в котором достаточно точно описал готовившуюся провокацию, дал прогноз развития процесса, указал на самые опасные болевые точки, позволяющие врагу использовать внутренние конфликты для окончательного разрушения России.
Мое заявление было перепечатано изданиями, входившими в "кольцо региональных информационных оппозиционных ресурсов". Меня благодарили. Не раз говорилось, что мое заявление спасло многих и многое.
На следующий день резко активизировались оппозиционные силы, находившиеся за пределами Дома Советов. Было заявлено о том, что "мы прорвем оцепление, воссоединимся со своими товарищами, находящимися в Доме Советов, и общими усилиями свергнем Ельцина и его наймитов". Количество идущих на прорыв оппозиционеров выросло, хотя никакой "критической массы" не было и в помине. Среди активистов, прорывающих оцепление, появились люди с профессиональной выправкой и сноровкой. Представители силовых структур, стоявшие в оцеплении, действовали так, будто бы в их задачу входила помощь прорывающимся.
Наконец, оцепление было прорвано. Сторонники "нардепов" объединились. Они могли продолжить стояние у Дома Советов, наращивая численность. Они могли организовать подчеркнуто мирное шествие, наподобие того, которое устраивали - и тогда, и впоследствии - те, кого инструктировал Шарп. Ведь в этих инструкциях всячески акцентировалась необходимость подчеркнуто мирного характера организуемых шествий. А также то, что только такой подчеркнуто мирный характер шествий позволяет достичь политической цели.
Единственное, чего категорически нельзя было делать, так это атаковать малыми силами объект, захватить который ты не можешь в силу его особой охраняемости и захват которого тебе ничего не дает. При этом твой переход к слабым, плохо организованным вооруженным действиям менял твой статус, переводил тебя в разряд вооруженного, льющего кровь субъекта.
Причем достаточно неразборчивого, способного и к пролитию крови ни в чем не повинных людей. Например, работников того же Останкино. Сделал ты такой, слабый в силу твоей слабости и невыгодный тебе ход, - жди хода ответного и гораздо более сильного. Тем самым, сценарий взятия Останкино был нужен тем, кто нуждался в оправдании своего ответного, несопоставимо более свирепого "хода". Но ведь именно такой сценарий яростно пропихивал, отвергая и сценарии мирного стояния, и сценарии подчеркнуто мирного шествия, высокостатусный парламентарий, один из реальных руководителей так называемого штаба обороны Дома Советов. Отстаивая свою позицию, этот высокостатусный парламентарий говорил о необходимости прорыва информационной блокады с целью активизации народных масс. На эту наживку клюнули все. Ведь Останкино - и впрямь ключевое звено, аналогичное почте, телеграфу и телефону, о необходимости захвата которых говорил Ленин. Захватил Останкино - обращайся к народу. Обратился - тебя поддержали массы. Опираясь на эту поддержку, ты и впрямь можешь свергнуть ельцинскую преступную власть.
С технической точки зрения эта фантазия была невероятно безграмотна, ибо в распоряжении ельцинистов был второй - Шаболовский - телецентр. А первый, Останкинский, легко было обесточить, отключив рубильник, находящийся в нескольких километрах от Останкино.
С военно-революционной точки зрения это была еще большая ахинея. Те наискуднейшие возможности, которыми располагала "нардепия", позволяли осуществить шоу на тему о вооруженном противостоянии ельцинистам или же отдельный наезд на безоружного обывателя. По максимуму - захват плохо охраняемого среднегабаритного магазина. Но планировать, располагая такими возможностями, захват стратегического объекта, превратившегося в условиях политической борьбы в объект особой, исключительной важности мог только провокатор.
Осталось обсудить произошедшее с самой прискорбной, полицейско-провокационной точки зрения. Сторонников "нардепов" "вели". Их "вели", впаривая им идею штурма Останкино. Их "вели", помогая прорывать оцепление. Их "вели", реализуя план по штурму Останкино, то есть вытащив плохо вооруженных, слабо подготовленных людей из здания на площадь перед телецентром. Их "вели", стягивая к телецентру войска в количестве, достаточном для разгрома вооруженных оппозиционеров даже в случае, если бы их было не только в десять, но и в сто раз больше, чем их было в наличии. И, наконец, их "вели", сообщая им, что на их сторону перешла аж вся Софринская бригада. А значит, они всё могут. А раз могут, то и должны!
"Софринцы"… Не знаю, кто из них конкретно испытывал симпатии к противникам Ельцина. Но если бы слухи о переходе всей Софринской бригады на сторону "нардепов" были верны, то, во-первых, никто бы не расстрелял Дом Советов из нескольких танков, во-вторых, сторонники Ельцина не могли бы расстреливать противников Ельцина, находившихся у телецентра, безнаказанно, как безопасные живые мишени. И, в-третьих, имея в своем распоряжении Софринскую бригаду, "нардеповцы" просто не могли проиграть. Зачем им в этом случае штурмовать Останкино? Им тогда были бы по плечу гораздо более масштабные и амбициозные политические проекты.
Окна моего офиса выходили на Садовое кольцо. По нему, пятясь, шли профессионалы высокого класса в сером пятнистом камуфляже. Считалось, что они отступают под напором вооруженных сторонников Верховного Совета. Отступали? Они вели себя, как загонщики, заманивающие зверя в ловушку. Заманив же, они сделали то, что полагается людям их профессии.
Расстрелянная беспомощная толпа откатилась к Дому Советов. Люди инстинктивно жались друг к другу.
Ельцинские охотники торопились. Они опасались только Скокова и реальных силовых возможностей той части К-17/3, которая не порвала со Скоковым. Ельцинских палачей беспокоили не растерянные люди, скучившиеся у Дома Советов.
Их беспокоили подразделения спецназа ГРУ, присягнувшие "третьей силе", элитные подразделения милиции и, главное, регионы.
Скорая беспощадная расправа, наглядная, внушающая ужас, парализующая. Такое не исполняется по приказу регулярными войсками, чей долг - отражение внешней агрессии. Такое могут делать только бандиты в погонах. А бандиты работают за деньги. Не за премию, не за звездочки, не за досрочную квартиру - за черный долларовый нал. Покойный Гайдар раздавал черный долларовый нал танковьм экипажам, согласившимся выполнять карательные функции. Рано или поздно всё это обязательно выйдет наружу. Но и сейчас лицезревшие гайдаровскую пакость не соблюдают "закон молчания".
Бандиты в погонах принялись за свою пакостную работу. Если бы оборона Дома Советов находилась на должном уровне, бандитская торопливость ельцинских палачей могла обернуться крахом ельцинской авантюры. Но операция по разгрому "нардепов" и их сторонников была продумана достаточно тщательно. В здании Дома Советов до перестройки находился Совет министров РСФСР. Это по определению был стратегический объект с соответствующей инфраструктурой. Включающей автономное жизнеобеспечение. А как иначе, если размещенный в здании Совмин РСФСР должен был держать под контролем ситуацию даже в случае начала ядерной мировой войны? Кто разрушил эту инфраструктуру? Почему "нардепы" оказались после изоляции Дома Советов без автономного жизнеобеспечения? А также без связи, без своего мощного радиопередатчика?
Почему, готовясь к силовому столкновению к ельцинистами, подталкивая Хасбулатова к этому столкновению, генералы, окружавшие Хасбулатова, устраивали шоу, полоскали ему мозги, рассказывая о поддержке "фиговой тучи дивизий", а не укрепляли обороноспособность Дома Советов? А это было так легко сделать! Укрепление автономной инфраструктуры, законодательные решения, обеспечивающие будущих защитников здания нормальным оружием вместо "милицейских пукалок", создание реального военного контингента, охраняющего Дом Советов… Лестничное остроумие? Крепость задним умом? Отнюдь! Я и мои соратники неоднократно направляли Хасбулатову предложение по укреплению охраны Дома Советов. Предложения эти формулировали профессионалы. Хасбулатов рассматривал эти предложения, советовался с близкими ему генералами. В том числе с тем особо близким к Хасбулатову генералом, который сказал мне о том, что по его зову Верховный Совет поддержит "фигова туча дивизий"! "Фигова туча дивизий"… Для того, чтобы остановить гибель страны, массовое избиение благородных безоружных людей тогда достаточно было одной противотанковой роты!
"Фигова туча дивизий!" Над парламентом, расстреливаемым из танков, висела эта самая туча. Туча лжи, самодовольства, провокаций, вожделений, заговоров, интриг, амбиций, неполноценностей… Туча наливалась черной, смертной энергией. Она набухала, превращалась в инфернальное, смертельно ядовитое марево. Сейчас оно начнет опускаться… Опустившись же, станет туманом, превращающим простые, несомненные истины в кикимор, леших, хихикающие плазмоиды. Честь? Убеждение? Долг? Достоинство? Грань между добром и злом? Всё это ценно, лишь пока не погрузились в ядовитый туман общество и страна.
Потом же всё безусловное и внутренне необходимое в лучшем случае превратится в "чемодан без ручки" ("и бросить жалко, и тащить тяжело"), а в худшем - вообще исчезнет.
Туча безнормативного мрака, туча, состоящая из разного рода "фиг" и потому и впрямь фигова ("фиг вам, а не серьезность, нашли лоха", "фиг вам вера, надежда, любовь", "фиг вам совесть, честь, служение, долг") сгущалась и опускалась на мою Родину. Внутри тучи копошились призраки, сотканные из слов, сказанных людьми. И отличающиеся ровно настолько, насколько эти слова отличались от того, кто их зачем-то произносил. Внутри тучи маршировал генерал в специально сшитых пиночетовских сапогах и зычно восклицал: "Фигова туча дивизий!" В колоннах, возглавляемых генералом, бодро маршировали безликие глумливые бесы из К-17/5 и гоготали: "Фигова туча - га-га-га! Га-га-га!"
А в Доме Советов, по которому палили танки, съежившись сидел этот же генерал, но реальный. Он не только не исполнил своего обещания. Он не смог организовать реальный отпор, используя имевшийся у него немалый боевой опыт. Он даже не подменил, как растерявшиеся начальники, не справившиеся со своими обязанностями в 1941 году, функцию управления боем функцией участия в боевых действиях. Он не стрелял из автоматов, как рядовые жертвы его пустопорожней болтовни. Он сидел и ждал. Чего? Чтобы его опустили, как отработанную мишень. И снова подняли в начале нового полицейского представления. Он чуял, что через несколько лет именно так и будет. Его расчет оказался точен.
"Фигова туча дивизий"… Займись этот генерал вовремя своим реальным боевым делом, займись этим другие - не было бы тучи, сотканной из словесных призраков. И скорчившихся ничтожеств, существующих отдельно от таких призраков, тоже не было бы.
Были бы или павшие герои, или герои-победители. Да, победители. Ибо даже в момент расстрела Дома Советов крохотный шанс на победу был. Ельцинисты, испугавшиеся "третьей силы", мобилизовали для кровавой расправы крайне ограниченный контингент. Собери напыщенные генералы не "фигову тучу дивизий", а полсотни профессионалов, окажись у этих профессионалов, готовых победить или умереть, два десятка РПГ, несколько СПГ, необходимый боекомплект, простейшая инфраструктура - и танки ельцинских палачей пылали бы, как кинутые в печь картонные игрушки. Пылали бы - на глазах у всей России и всего мира. И кто знает, как отреагировала бы на это страна, как повели бы себя верные своему долгу военные?
Ельцинисты боялись "третьей силы" и играли ва-банк. А "третья сила", оцепенев, наблюдала за авантюрой Ельцина. Отреагировать на непредсказуемый временной сдвиг она не сумела. (Ее "днем Че" было четвертое октября 1993 года, а события начались третьего октября.)
К тому же в ходе противостояния "нардепов" и "ельцинистов" от "третьей силы" откололась наиболее патриотичная часть К-17/3.
Конечно же, эти элитные спецслужбисты-антисоветчики не перешли на сторону "нардепов", которые были для них слишком близкими к ненавидимым ими коммунистам.
Но видя, как набирают обороты региональные тенденции, как отвязанно ведут себя представители "третьей силы", заигрывающие с региональными сепаратистами, патриотичные представители К-17/3 стали присматриваться к нелибералам, окружавшим Ельцина. И прежде всего к Коржакову и его команде. Коржаков пообещал переходящим на сторону Ельцина представителям К-17/3, что ненавидимые этими белыми патриотами либералы будут изгнаны из Кремля. И выполнил свое обещание этак процентов на девяносто.
Расстреляв из танков парламент, Ельцин оказался крайне зависим от поддержавших его силовиков. И особенно от Коржакова, на которого в новых условиях была возложена роль вожака опричнины. Об опричнине после 3 октября 1993 года говорили открыто и коржаковцы, и их противники. Впрочем, все исторические аналогии бессильны раскрыть реальную природу суррогатного существования после того, как сотканная из словоблудия черная туча окутала обитателей того, что еще вчера было страной, а назавтра превратилось в Зону всеобщего бесчестия, Зону спецслужбистских ненормативных игр, кровавых шоу, цинизма, похоти. Чтение исторической литературы не поможет постижению сути этой Зоны, ее динамики, ее асоциальных и антисоциальных причуд.
Читайте Бахтина! Точнее, научитесь читать то, что написано между строк в его якобы филологических исследованиях карнавального антибытия.
Читайте Достоевского! Бахтин ведь не зря исследовал прежде всего чудовищные предчувствия, мучившие этого гения. Сначала это - а потом уже антимессы Рабле, адепта темного телемизма.
Достоевский и Рабле причудливо переплелись в том, что началось в России после октября 1993 года. Враги СССР любили апеллировать к "Бесам". Вот, мол, что такое коммунистический ужас: "Мы пустим пьянство, донос, мы пустим неслыханный разврат, мы каждого гения задушим во младенчестве". Коммунисты создали великую культуру, общество, регулируемое очень жесткими моральными нормами. Мечтания Петра Верховенского, которые я только что процитировал, реализовали "касемнадцатые", воплощая карнавальный антимир Бахтина, своего коварного консультанта.
Впрочем, не "Бесов", не "Записки из подполья", а "Бобок" надо внимательно читать для того, чтобы понять природу антимира, в котором мы оказались после октября 1993 года. Историческое глумление состоит в том, что название повести и фамилия лидера К-17/5, на славу потрудившегося ради воплощения замысла Бахтина, совпадают. Так может глумиться только Туча, давно стремившаяся превратиться в непроницаемый и всепроникающий туман, превращающий великую страну в "зону Ч". Как тут не вспомнить еще и двусмысленных донельзя, опекаемых Бобковым братьев Стругацких.