* * *
Ковалёв с Дармоедовым устроились вдали от любопытных глаз, в подсобке, и решали философские проблемы, разбавляя спирт чистейшей родниковой водою и закусывая "краковской" копчёной колбасой с чесноком и свежими помидорами. Дело плавно и неуклонно шло к тому, чтоб вполголоса затянуть "Эй, баргузин" или "Горит свечи огарочек". Неторопливую беседу самым возмутительным образом нарушил санинструктор, который с шумом ворвался в подсобку, чем бесповоротно испортил благостное настроение Ковалёва. Санинструктор отчеканил по форме, обращаясь к Дармоедову, что с поставленной задачей справиться нет никакой возможности по причине отсутствия оружия. Ковалёв начал потихоньку заводиться. Врываются тут, шумят, беспокойство вносят. Он зыркнул мутными глазами и грозно спросил:
– Кто таков?
– Санинструктор ефрейтор Банько! – доложил, вытянувшись в струнку, санинструктор.
– Который Банько? – не понял Дармоедов. А или Е?
– Е. Банько!
– Как-как твоя фамилия? – насторожился Ковалёв.
– Да отстань ты от него, – вмешался Дармоедов, – у всех у нас фамилии хороши. Свободен, ефрейтор, я сам боровом займусь., – и вяло махнул рукой. Банько, облегченно вздохнув, исчез.
– Понимаешь, – продолжил Дармоедов, – у нас в одной роте оказалось сразу два Банько, Евгений и Анатолий. Вот чтоб их отличить, мы и стали звать их по имени-фамилии. А имя потихоньку превратилось в одну первую букву. Стало быть, теперь у нас А. Банько и Е. Банько. Однако, Борьку резать. Мясо к завтрашнему дню нужно. Пойду я.
Они намахнули на прощанье и пошли: Ковалёв домой, Дармоедов – в ружпарк. Но поскольку прапорщик прихватил с собой банку, ноги полковника Ковалёва помимо воли занесли его в ружпарк, вслед на Дармоедовым. Там они приняли по маленькой, пока никто не видит, после чего Дармоедов вытащил из сейфа свой ПМ вместе с кобурой. Ковалёв критически посмотрел на пистолет и заявил:
– Нет, Борьку этой пукалкой не свалишь. Возьми лучше автомат, вернее будет.
– И то правда, – согласился прапорщик и спрятал пистолет.
– Ты давай, иди на улицу, я возьму что надо и вслед за тобой. Стаканы не забудь!
Дармоедов кивнул и пошёл на выход – заводить мотоцикл. Банку, закрытую плотной капроновой крышкой, он прижимал к груди, держа её наискось, как младенца. Добравшись до "Урала", он бережно уложил банку в багажник, обложив со всех сторон тряпками, и уселся за руль. Тут и Ковалёв появился, неся на плече длинную железяку, обмотанную тряпьём.
– Вот, взял противотанковое ружьё, – сказал он, любовно укладывая железяку в коляску, – пробивает броню тридцать миллиметров. Его точно хватит.
Дармоедов возражать не стал. Он привычным, отработанным движением ноги завёл мотоцикл и включил передачу.
* * *
Ефрейтор Банько принёс в казарму весть о трёхлитровой банке спирта, виденной им в каптёрке Дармоедова. Дневальный подтвердил его слова, добавив, что банку Дармоедов увёз с собой. Дембеля тут же собрались на совет и моментально сообразили, что спирт скорей всего взялся из привезённой сегодня бочки. По той простой причине, что больше взяться ему было неоткуда. А поскольку Дармоедов уехал на свинарник, стало быть, ангар, куда спрятали бочку, защищён только висячим замком! Инициативная группа в составе шести дембелей, не мешкая, проникла на склад и пробралась к заветной бочке.
…На покатом её боку красовались две жёлтые страшные буквы – широкой кистью было аккуратно выведено "ЯД". Вот тебе раз! Ребята поначалу даже растерялись. Но сержант Загоруйко, парень тёртый, почуял, что дело тут нечисто. Да и подозрительно стало ему, что надписи этой при разгрузке не заметил – очень уж в глаза бросалась. Он присел на корточки перед бочкой, колупнул жёлтую "Д" пальцем. Так и есть! Краска оказалась свежей, не высохшей. Надуть хотят отцы-командиры, пугают! А-ну, открывай… Через мгновение бочка лишилась пробки. Бойцы наклонили бочку и отлили немного жидкости в алюминиевую кружку, которую держал Загоруйко. Жидкость оказалась зелёной. Что за чёрт! Может, и правда, отрава какая? У Дармоедова-то в банке прозрачное было, как слеза, а тут, в стакане плескалось нечто бледно-зелёное, резко отдающее то ли химскладом, то ли аптекой. Дембеля растерялись.
Положение спас санинструктор. Сказав "А, была – не была, где наша ни пропадала!", он решительно забрал у Загоруйко кружку и не менее решительно сделал несколько глотков, шумно выдохнул, втянул воздух ноздрями, после чего спокойно объявил: "Мужики, это спирт с зелёнкой. Ну и гадость!". Мужики повеселели, и, не мудрствуя лукаво, решили зелёный раствор профильтровать.
Через полчаса длинный ряд коробок от противогазов был заполнен жидкостью из бочки. Капли очищенного спирта с глухим цоканьем падали в оцинкованный желоб, приготовленный комбатом для дачи. Капли собирались в жиденький ручеёк, стекавший в эмалированный тазик. Бойцы черпали спирт кружками прямо из него.
Веселье затихло за полночь, когда бойцы уже плохо ориентировались в пространстве. Однако бочку они всё же не забыли закрыть, склад – запереть, а противогазы разложить по холщовым сумкам. И всё бы закончилось хорошо, если б не принесла нелёгкая именно в этот день проверяющего офицера из Управления. Принесла полковника Свиридова эта нелёгкая в расположение в четыре утра, и дёрнул его чёрт заглянуть в казарму, когда личный состав, согласно распорядку, спал. К запаху портянок он, конечно, человек был привычный, не проймёшь, а вот перегарную вонь воспринимал болезненно. Перегар в казарме стоял такой плотный, такой густой, что у проверяющего навернулись слёзы. Сказать, что он рассердился, значит не сказать ничего. Он был разъярён, он был просто взбешён! В крайнем раздражении он вошёл в дежурку и приказал дневальному разыскать комбата, ротного и командиров взводов. А заодно старшину роты и начальника участка. Достать хоть из-под земли, живыми или мёртвыми! Дежурный, козырнув, исчез. Видимо, побежал доставать. А дневальный так и стоял, вытянувшись в струнку. И боялся дышать.
Прождал офицеров проверяющий до шести утра, с каждой минутой раскаляясь всё сильнее. Так никого и не дождался.
* * *
…Мотоцикл они оставили на заднем дворе. Ковалёв лично размотал тряпьё и на свет божий показалось противотанковое ружьё ПТР-39 системы Рукавишникова с увесистым прикладом и прямоугольным набалдашником на длинном стволе. Ковалёв нежно погладил ладонью ствол и велел Дармоедову:
– Веди.
Они обогнули свинарник. Борька всё ещё копался в корыте, стоя посреди загона. Ковалёв зашёл к нему с фронта и улёгся на траве, метрах в десяти. Борька перестал жевать и уставился на полковника. Не обнаружив явной угрозы, он снова ткнулся пятаком в отбросы. Ковалёв заслал патрон со скошенным наконечником в патронник, изготовился по всем правилам, прижал покрепче приклад к плечу, тщательно прицелился, точно между глаз, задержал дыхание и плавно нажал курок. Хлёстко ударил выстрел. Отдачей полковнику так садануло по плечу, что он невольно зажмурился. А когда открыл глаза, борова в загоне не оказалось.
– Где Борька? – недоумённо спросил Ковалёв, оборачиваясь к Дармоедову.
Тот долго не отвечал, ошарашено глядя на корыто. Потом, сглотнув, выдавил из себя:
– Нет больше Борьки, товарищ полковник. Совсем нет.
Он перелез через ограду, подошёл к корыту, поковырял носком сапога землю:
– Ни окорока нет, ни грудинки, ничего нет. Осталось только на холодец, ножки да уши. Остальное – в пыль, даже ошмётков не осталось. Ты чем его так?
– Бронебойным…
– М-да… Почти как у Садыкова получилось, в прошлом году. Они тогда бычка кололи. Взрывчаткой.
– И что?
– Ни бычка, ни сарая. У дома стекла выхлестало и крышу снесло.
– Ясно… Ладно, пошли, горе зальём.
Горе они заливали в бытовке, до самого утра.
* * *
В шесть часов разъярённый полковник Свиридов поднял роту в ружьё и устроил марш-бросок с полной выкладкой, то есть с автоматами, сапёрными лопатками, подсумками с пустыми магазинами и противогазами. Сам побежал рядом, налегке. Расчёт был прост: те солдаты, что были с похмелья, долго бежать не смогут, отстанут и таким образом отсеются автоматически. С ними-то он и собирался пообщаться плотней, собрав их вместе с командирами. Нюхать каждого он считал ниже своего достоинства. Однако молодые здоровые ребята бежали весело и споро, плотной колонной, а полковнику мешали одышка и живот. Он понял, что сдастся первым.
И тогда, чтобы усложнить солдатам задачу, он скомандовал "Газы!". Бойцы, не сбавляя темпа, надели противогазы. Через пятьдесят шагов один солдат резко сбавил шаг, споткнулся и упал. За ним второй. Третий. Вскоре вся рота распласталась на траве. Что за чёрт? Не могут же быть все с похмелья! Да и быстро как-то они попадали, разом. Встревоженный проверяющий подбежал к ближайшему солдату и сорвал с него противогаз. Солдат оказался пьяным до изумления. То есть до такой степени, что не мог ворочать языком вовсе, не мог даже приподнять голову, а только, не понимая, что происходит, смотрел на Свиридова. Полковник подбежал к другому солдату, потом – к третьему… Пьяными оказались все до одного, люди не могли встать не то, что на ноги – на четвереньки! А ведь каких-то четверть часа назад они были бодры и, конечно, трезвы. Свиридов растерялся. Он не понимал, что стряслось. Да и откуда он мог знать, что молодые разгорячённые бегом бойцы надышались паров спирта, которые не успели выветриться из противогазов…
На обратном пути колонна являла собой жалкое зрелище. Люди шатались, шли кое-как, держась друг за друга, то и дело падали. Ни дать ни взять – только с суворовского марш-броска. Шли долго и трудно. А когда добрались до казарм, полковник Свиридов сник совсем: на крыльце в окружении трёх генералов и какого-то гражданского стоял Генеральный конструктор и раздражённо притоптывал носком правой ноги.
Генеральный холодно осведомился, по чьёму распоряжению товарищ проверяющий устроил скачки с препятствиями. И почему люди так измождены с самого утра? Генеральный объявил, что со дня на день, а возможно, уже сегодня, ожидается прибытие высоких лиц, включая замминистра обороны. Не исключено, что прибудет и сам министр. Лично. А для проверки и сдачи объекта ему и его помощнику (Генеральный кивнул на гражданского, стоящего рядом) нужны люди. Генеральный объявил, что всю ответственность за срыв работ он перекладывает на плечи проверяющего. Кстати, что он тут проверяет? Ах, воинскую дисциплину… А гражданская профессия у товарища полковника имеется? Ну, токарь там, каменщик… Нет? Плохо. Не исключено, что придётся приобретать. Свиридов попытался оправдаться, но Генеральный выслушивать его не пожелал, объяснив, что он видит для товарища проверяющего один выход из положения: исчезнуть с глаз и больше не путаться под ногами. Но прежде пусть приведет в божеский вид солдат.
Андрей стоял за спиной Генерального и сочувственно смотрел на Свиридова. Ему показалось даже, что поникший полковник стал ниже ростом. И только он хотел вмешаться, хоть как-то заступиться, как на плац на полном ходу, с треском влетел мотоцикл с коляской – "Урал" цвета хаки. Из коляски торчал, целясь в небо, воронёный ствол противотанкового ружья. На нём восседали прапорщик Дармоедов и полковник Ковалёв. Мотоцикл затормозил так лихо, что оставил чёрные полосы на асфальте. Внимание Генерального переключилось на вновь прибывших, и солдатики под руководством проверяющего тихонько, бочком, стали просачиваться в казарму. Меж тем Ковалёв деловито погремел в коляске железками, вытащил ПТР и целеустремлённой походкой двинулся ко входу, начисто игнорируя и генералов, и шефа. Так и прошёл мимо, с ружьём на плече, едва не спихнув шефа с крыльца. Похоже, он просто не заметил высоких гостей. Генеральный возмущённо хмыкнул и зашагал за ним, Андрей прошмыгнул в дверь следом. И там, в прохладной полутьме казармы ему довелось увидеть знаменитую фляжку, когда шеф вынул её из внутреннего кармана пиджака. Ту самую, с левой резьбой. Фляжка была самодельной, из полированной нержавейки, похожая на чуть согнутую общую тетрадь, только блестящая – такие делали мастера в 38 цехе. Генеральный протянул фляжку полковнику. Андрей видел, что полковнику чудовищно плохо, видел, как он бледен, как трясутся его руки, с каким трудом он соображает, что происходит вокруг и какой жадностью он ухватился за спасительную фляжку. Дальше смотреть он не стал – он догадался, что будет дальше, и ему стало жаль полковника.
* * *
…Трое суток Андрей караулил бочку по ночам, спал с ней рядом, в обнимку. А днём бесценный груз охраняли по очереди прапорщик Дармоедов и Ковалёв. И не пропало ни капли! А, значит, измерительная платформа работала бессбойно. Генеральному очень понравилось, что жидкость в приборах зелёная (так они легче читались), он даже похвалил Андрея за смекалку. Объект тогда сдали вовремя. И пуск с новой, предсерийной платформы прошёл без сучка – без задоринки. Андрей впервые тогда увидел боевой железнодорожный ракетный комплекс БЖРК и поразился – поезд как поезд, а прячет в себе три пусковых. Крыша вагона откидывается – и из глубины вагона поднимается огромная ракета. Межконтинентальную баллистическую ракету РТ-23 (СС-23 "Скальпель" по классификации НАТО) – он увидел тоже впервые. Всего лишь восемь человек представляли КБ харьковчан. Восемь великолепных инженеров, восемь специалистов экстра-класса, восемь конструкторов божьей милостью принимали залуженную похвалу работе всего огромного КБ. Для них это был торжественный момент, какие не забываются, настоящий звёздный час. Андрей тоже проникся. Впечатлений ему хватило на всю жизнь. Только Генеральный посетовал, что вместо традиционных шашлыков после пуска подали холодец. А он совсем не любил холодец.
Тайная комната
Жизнь вокруг бурлила через край, окрылённый Виктор видел это совершенно ясно. Он стоял в длинном узком коридоре купейного вагона, с удовольствием изучая всё, что происходило вокруг, и всё примечая. За полгода бесконечных доводок и испытаний, проходивших, как обычно, в бешеном темпе и дававшихся чудовищным напряжением сил, он уже успел забыть, что на свете бывают поезда, яркие, лёгкие одежды, веселье, женщины, дети. Вон трое пацанят, по виду первоклассники, стояит у двери в тамбур и весело хохочут. О чем это они? Виктор прислушался. Рассказывал рыжий:
– …от белых Петька и Чапай вылезли через дымоход, а Анка застряла в бане. Петька кричит ей: "Ты чего там застряла, давай наверх!" А она отвечает: "Не могу, таз не проходит!" Тогда Чапай и говорит: "Дура! Ты ещё корыто с собой возьми!"
Виктор вспомнил этот старый анекдот и улыбнулся – до сих пор он не забыт. Двое мальчишек заразительно захохотали – тот, кто рассказывал, а вместе с ним чёрненький, высокий. Третий же, с огромными грустными глазами, смотрел на них растерянно и серьёзно. Видно было, что сути анекдота он не уловил. Рыжий, веселясь, осведомился у него:
– Не понял, что ли?
– Нет, – честно признался грустноглазый.
– Дурак. Всё ж понятно! Эта дура, она с тазиком в дымоход полезла! Понял?
И они захохотали уже втроём. Рассмеялся, не выдержав, и Виктор.
А вот из девятого купе вышел совершенно голый человек и деловой походкой пошлёпал по коридору. Человеку было года три. Из купе зазвенел возмущённый голос, наверное, мамаши:
– Эй, эй, эй, куда без трусов отправился?
Карапуз повернулся и важно ответил:
– Почему без трусов? Я с трусами!
И в доказательство своих слов предъявил пёстренькие трусы, зажатые в правой руке. После чего развернулся и пошёл дальше. Но мамашка выскочила из купе, сгребла его в охапку и утащила за дверь, успев между делом звонко шлёпнуть по заднице. Секунду спустя из купе послышался рёв. Виктор счастливо вздохнул: "Как там мои карапузы? Наверное, подросли уже. Не узнают меня…"
Поезд замедлил ход. За окнами замелькали дома, заборы, склады, пролетел, надсадно звеня, закрытый шлагбаум с жиденькой вереницей стоящих машин. Станция. Виктор сладко потянулся и пошёл в своё купе – переодеваться. Ему захотелось пройтись по перрону, размять ноги, подышать воздухом, на людей посмотреть, себя показать. тем более стоянка долгая, целых двадцать минут.
Поезд лязгнул буферами, дёрнулся и встал. Проводница открыла дверь, вышла наружу. Виктор легко спрыгнул с подножки и побрёл вдоль платформы, засунув руки в карманы брюк. Ещё из вагона он приметил табачный киоск и двинулся к нему. Солнышко припекало, в кронах деревьев с шумом возились воробьи, перрон гудел людскими голосами. Провинциальный городок Виктору понравился: был он безмятежно-доверчивым, наивным, этаким патриархальным уголком, и пах, казалось парным молоком и свежим хлебом. Виктор втянул ноздрями воздух. Так и есть, отчётливо слышался запах хлеба. Пекарня, что ли, рядом… Эх, хорошо, наверное, тут людям живётся, легко и покойно, и несуетно. Он вошёл в уютный скверик с памятником горнисту-пионеру, выкрашенным белой краской. На лавочке, возле клумбы, в тени огромного дуба сидели два молодых милиционера и разгадывали кроссворд. До Виктора долетело:
– Тригонометрическая функция, девять букв, начинается на "сэ" и кончается на "сэ", – прочитал один.
– Синтаксис! – мгновенно среагировал другой.
Первый бросил на второго уважительный взгляд и принялся вписывать слово. Виктор невольно прыснул, чем немедленно заслужил два длинных колких взгляда. Он поскорей миновал скверик и подошёл к киоску. Оказывается, торговали в нём не только сигаретами, но и прессой. Виктор задержался, с нескрываемым удовольствием роясь в журналах – для него они все теперь были свежими. Как, оказывается, много интересного произошло в мире, пока он торчал в своей Тьмутаракани.