Англичане встревожились. Изучив ситуацию, специальная комиссия пришла к выводу, что покоя не будет до тех пор, пока эмиграция евреев и тем более покупка ими земли не прекратятся. С этими выводами согласилась и арабская знать, добравшаяся аж в Лондон, однако понимания не встретила. Англичане настаивали, чтобы две общины все же договорились, хотя бы при посредничестве клана Нашашиби, с которым успели поладить, сделав его противовесом оттесненному от руля клану Аль-Хусейни. Увы. Взаимопонимания не получалось. Сионисты, отдадим должное, пытались, как могли: встречались с авторитетными арабскими деятелями, с которыми были в неплохих отношениях, еще и еще раз объясняли свою позицию, напоминали о договоре с шейхом Фейсалом, - и все без малейшего намека на успех. Им улыбались, с ними пили кофе, им подтверждали личную симпатию, но при этом совершенно честно отвечали, что никаких уступок быть не может. Потому что теперь это не тогда, жизнь изменилась и арабы намерены сами стать хозяевами своей судьбы. А евреи… Ну что ж, пусть живут, никто им зла не желает, хоть и чересчур много их стало, но влезать в чужой дом и с помощью знакомого амбала претендовать на лучшие комнаты им никто и никогда, пусть хоть тысяча лет пройдет, не позволит. Тем паче, что и Аллах не велит. И пробиться через эту стену - об этом много написано в мемуарах, как еврейских, так и английских, - не выходило.
Ситуация становилась чем дальше, тем острее. Арабские авторитеты пытались сломать ишув бойкотом. Не получилось. Пытались давить на англичан забастовками и демонстрациями. Тоже не вышло, бритты оказались малосентиментальны и попросту разгоняли толпы смутьянов. А тем временем, пока "верхи" занимались политикой, "улица", ранее рассматриваемая ими как инструмент, привыкала к самостоятельности. В Хайфе, где обе общины жили бок о бок, вперемешку, вокруг известного добродетелями муллы по имени Иззеддин аль-Кассам собрался своего рода "кружок по интересам" из недавних крестьян, потерявших землю и превратившихся в босяков, а потому злых на весь мир. Кто виноват, им было понятно - естественно, евреи. Ну и, ясен пень, англичане, которые им всяко потакают. Но евреи больше. А почтенный наставник еще и внятно разъяснял бедолагам, что вся беда оттого, что люди Аллаха забыли и позволяют "зимми" вести себя по-хозяйски. При этом, правда, оговаривалось, что "понаехавшие", собственно, даже и никакие не евреи, потому что настоящие евреи (всем известно) Бога чтут, ведут себя смирно и правил не нарушают, а эти, новые, и Бога-то не уважают. Из чего прямо следовало, что "старых" евреев обвинять не в чем, а вот "новых" следовало бы извести под корень, после чего Аллах смилостивится и вернет землю. Такой, безо всякой политики, расклад был ясен, а выводы следовали сами собой. Около 1930 года "клуб" превратился в боевую группу, выбравшую себе красноречивое название "Черная рука", - и началось. За два с половиной года хлопцы муллы Изеддина атаковали несколько десятков еврейских поселков, кое-кого убили, многих покалечили, уничтожили много имущества. "Хагана" не всегда реагировала вовремя, и как раз в это время из ее состава вышли "ревизионисты", образовавшие свою военную организацию, "Иргун", куда более жестко настроенную. Однако вчерашние феллахи неплохо конспирировались. Хотя о "Черной руке" знали все (арабы восхищались, евреи психовали, англичане пытались бороться), ничего конкретного о составе и руководстве группы ни властям, ни ишуву выяснить очень долго не удавалось, а "улица", если и знала, молчала намертво, - если же все-таки становилось чересчур жарко, террористы вовремя ловили ветер и залегали на дно. Только в ноябре 1935 года, после серии особо дерзких акций, англичане, задействовав армейские части, сумели по горячим следам выйти на слишком поверившего в свою неуловимость муллу, и наставник был убит в перестрелке вместе с ближайшими учениками. Лондон выразил удовлетворение, последовали награды отличившимся, но сладость успеха была подпорчена впечатлением от похорон погибших боевиков: почтить память павших в деревеньку Балад аш-Шейх сошлись многие тысячи крестьян, и не только из окрестных поселков. Кому сочувствуют "низы", в целом после этого стало предельно ясно.
Короче говоря, вызов был налицо. При этом, как справедливо, на мой взгляд, пишет Джозеф Фаруки, "власти мандата были озабочены, но не испуганы. Новые реалии давали им дополнительные возможности для арбитража и укрепления своих позиций". А вот евреям пришлось всерьез задуматься о том, о чем раньше думать не хотелось. В сущности, лидеры ишува многое понимали. Они - социалисты все-таки, причем рьяные, с уклоном в начетничество, - читали и Маркса, которого чтили все, и Ленина, которого уважали очень многие, и Троцкого со Сталиным, и в самом узком кругу позволяли себе кое-что даже озвучивать. "Мы, - писал Бен-Гурион, - видим ситуацию единственно возможным для себя образом. Арабы видят нечто абсолютно противоположное тому, что видим мы. И абсолютно не важно, видят ли они это правильно. Важно, что видят. Они видят иммиграцию гигантского масштаба, видят, как евреи укрепляются экономически. Они видят, что лучшие земли, неважно, как и почему, переходят в наши руки и что Англия отождествляет себя с сионизмом. Нужно признать, они чувствуют, что борются против обездоливания. Их страх не в потере земли, а в потере родины арабского народа, которую другие хотят превратить в родину еврейского народа". Иными словами, руководству сионистов хватало интеллектуального мужества, как минимум, признать, что их национальный порыв столкнулся с национальным порывом тех, кого они ранее не принимали в расчет. Однако высказать подобное вслух было невозможно, тем паче, что даже признание этого факта ничего не меняло. Идея Возвращения сомнению не подвергалась. Менялись всего лишь установки: если ранее подавляющее большинство ишува было настроено на тесную дружбу с арабами, то теперь вопрос перешел в плоскость, как говорил Жаботинский, "Мы здесь, они там", - и до полной победы или гибели.
Соответственно практике менялась и теория. Что бы там ни писал Бен-Гурион, формально арабские бунты были определены как погромы, тем более что внешние признаки, хорошо знакомые эмигрантам, присутствовали (бунты крестьян и люмпенов, повторимся, дело жуткое), сами арабы, еще недавно понимавшиеся как "близкая родня, друзья и ученики", теперь были определены как "рожденные без морали", "дикари" и даже "нацисты". Чеканную формулировку нового мышления дал Хаим Вейцман. "С одной стороны, - объяснял он, - поднялись силы разрушения и пустыни, а на другой твердо стоят силы цивилизации и созидания. Война цивилизации и пустыни стара, но мы не будем остановлены". По факту, - хотя ни г-н Вейцман, ни его единомышленники никогда не признались бы в этом даже самим себе, - такое видение проблемы означало признание социал-сионистами правоты их вечного оппонента, Владимира Жаботинского, честно называвшего себя колонизатором и отрицающего возможность взаимопонимания с арабами. Бесспорно, был в этом видении и плюс - оно помогало, отбросив вредные иллюзии, максимально мобилизоваться. Однако был и минус: война становилась нормой жизни отныне и навсегда.
Между тем осенью 1935 года арабская знать - в том числе даже клан Нашашиби, - интеллигенция и партийные лидеры обратились к властям с "Общим требованием", настаивая на проведении в Палестине выборов и расширении автономии, но главное - на закрытии въезда для евреев, то есть на отказе от Декларации Бальфура. Британцы, естественно, отказались, предложив создать общий для двух секторов "законодательный совет территории", своего рода карикатуру на парламент, где разногласия могли бы решаться цивилизованно. Идею, понятно, отвергли обе общины - и в апреле 1936 года, когда всем стало ясно, что словами делу не поможешь, арабы начали всеобщую забастовку. А 13 апреля пролилась первая кровь: толпа арабов убила еврея-прохожего. И рвануло. Стихийно (?) появившиеся вооруженные группы арабов начали действовать на дорогах, арабских водителей облагая "взносом на священную войну", а еврейских расстреливая в упор. В ответ начали стрелять евреи, причем, за невозможностью определить, кто шалил на трассах, частенько палили по наитию. В Тель-Авиве начались демонстрации против арабов ("Убийцы!") и англичан ("Суки, что ж так хреново защищаете?"), переросшие в дикие побоища с солидным числом "двухсотых", как евреев, так и арабов…
Происходящее совсем не напоминало прежние "дикие бунты". Все было очень политично, по правилам. Как по команде (хотя, почему "как"?) в городах начали появляться "национальные комитеты" из представителей арабских партий, а в конце апреля был создан и Верховный арабский комитет во главе, понятно, с заматеревшим Амином аль-Хусейни. "Три требования" были повторены опять, уже от имени не партий, а как бы всего населения. Была объявлена всеобщая забастовка на месяц. В случае отказа комитет угрожал прибегнуть к силовым методам. Впрочем, насилие уже шло лавиной, и к середине мая власти стали стягивать в Палестину войска. Были установлены блокпосты и комендантские часы. В виде пряника, британцы обещали ограничить въезд евреев. ВАК не удовлетворился, начались атаки на блокпосты и еврейские фермы, покушения и даже более того (бои в Яффо шли более недели, а из многих городов беззащитных ортодоксов пришлось вывезти вообще). В сельской местности появились отряды - в основном мелкие, но порой и более сотни бойцов. Горели еврейские сады и плантации, движение по трассам пришлось сделать охраняемым.
В свою очередь, не церемонились и англичане. Законодательная база у них была (законы "О коллективной ответственности и о наказаниях"), так что штрафовали и арестовывали целыми семьями, а то и деревнями. Еще более жестким наказанием считалось уничтожение домов (дом у тамошних арабов ценность семейная, строится веками и передается из поколения в поколение). А затем был принят еще и закон, вводящий смертную казнь за владение оружием без британского разрешения, вслед за чем появилась система военных судов, решение которых не могло быть обжаловано. После чего начали расстреливать. А также и вешать. К слову сказать, не только арабов. Шли на эшафот и евреи, хотя их в списке казненных намного меньше. Дело в том, что руководство ишува с самого начала охладило горячие головы молодежи (охотников "порвать дикарей на ветошь" имелось более чем достаточно), объявив политику "сдержанности". Было решено вести себя тихо, послушно, драться только в случае необходимой самообороны и помогать англичанам всем, чем можно, тем самым доказав, с кем Лондону лучше иметь дело и на кого можно положиться. Совсем без эксцессов, конечно, не обошлось, "Хагана" и "Иргун" понюхали крови, но на общем фоне это было совершенно незаметно, и англичане были довольны, что хотя бы кто-то на территории ведет себя предсказуемо. Так что на первом этапе событий стратегия ишува заключалась в активной самообороне, и даже воинственные "ревизионисты" из "Иргун", не подчинявшиеся Еврейскому Агентству, не особо спешили атаковать.
Что за событиями торчат уши ВАК, было понятно всем. Сам комитет, однако, все отрицал, заявляя, что все происходит стихийно, а он против всякого насилия, но чем дальше, тем больше у англичан появлялась информация о финансировании "стихийного народного гнева". И даже о поступлении - разумеется, через пятые руки, - средств на борьбу из Италии и Германии, пресса которых весьма сочувственно отзывалась о "восстании арабских патриотов против лондонской плутократии" (вопрос о сионистах, правда, особо не поднимался). Ситуация грозила выйти из-под контроля, а затем, можно сказать, и вышла: на мандатной территории объявился правильно организованный военный отряд добровольцев из соседних стран во главе с кадровым сирийским офицером Фаузи Каукаджи, бравым воякой, имевшим фронтовой опыт. Целью его было превратить атаманщину в реальную войну, и все шансы на это у него были, поскольку наиболее видные курбаши сразу признали его главнокомандующим. В связи с этим британцы вообще перестали стесняться в средствах, и вскоре стало ясно, что школьнику драться с отборной шпаной все-таки не под силу.
Повстанцы начали разбегаться. К тому же долгая забастовка поставила арабское население на грань голода, и силы бунтовщиков понемногу иссякали. Просить пощады они, правда, считали ниже своего достоинства, но были и другие, красивые варианты, против которых ничего не имел и Лондон. 10 октября имам Йемена, эмир Трансиордании и король Саудовской Аравии направили лидерам ВАК письмо с призывом "довериться искренним и добрым намерениям нашего друга Великобритании, обещающей быть справедливой". Намек был прозрачен: в случае неподчинения монархи могли закрыть краник помощи, но и приличия были вполне соблюдены, так что уже на следующий день ВАК официально обратился к "благородной арабской нации Палестины", предлагая дать комиссии, которая уже ехала из Лондона, время во всем разобраться. Волнения, забастовки и стрельба прекратились, словно по мановению волшебной палочки, несколько никому не подчинявшихся "диких отрядов" были быстро уничтожены, а подразделение Каукаджи ушло в Трансиорданию, причем англичане, имея полную возможность обнулить гостей при переходе через Иордан, в порядке жеста доброй воли не стали этого делать.
На британский арбитраж надеялись многие, тем паче, что глава комиссии лорд Пиль считался порядочным человеком, знал регион и неплохо относился как к евреям, так и к арабам. Сумел он и показать характер: когда лидеры ВАК, щупая важного чиновника на прочность, объявили обязательным условием переговоров немедленное прекращение еврейской эмиграции, сэр Уильям - опять же, в знак добрых намерений, - исхлопотал в министерстве временное сокращение квоты втрое, но заявил, что шантажу подчиняться не станет. И Амин Аль-Хусейни, муфтий Иерусалима и глава ВАК, дал задний ход. Консультации начались, и очень скоро стало ясно, что позиция еврейской стороны тактически куда более выигрышна. Если арабы твердо стояли на том, что евреям в Палестине не место вообще, а те, кто уже приехал, хрен с ними, пусть остаются, но в качестве национального меньшинства, лидеры ишува вели себя много тоньше. Они уже не стояли, как когда-то на том, что в еврейское владение должны входить все территории турецкой Палестины или хотя бы мандата, их, как они сообщили Пилю, вполне устроило бы пусть маленькое, но свое государство на землях, где евреи уже в большинстве. По сути, это была безусловная уловка, позволяющая ишуву создать о себе благоприятное мнение и выиграть инициативу в грядущем противостоянии. "Пусть маленькое, но наше государство на части земель, - писал в те дни Бен-Гурион, - это не конец, а начало… Нам все равно предстоит борьба, обладание территорией важно не только как таковое… через него мы увеличим нашу силу, а любое увеличение нашей силы облегчает взятие под контроль страны в ее целостности. Установление государства станет очень мощным рычагом в нашем историческом усилии, направленном на возврат большего". В общем, дураков не было, что и служило основанием для упрямства лидеров ВАК, но формально получалось так, что арабы к компромиссу не готовы, а евреи, наоборот, согласны на уступки, и это не могло не нравиться Лондону.
Когда отчет комиссии в конце концов (7 июля 1937 года) появился, там четко констатировалось, что, "поскольку прочный мир и порядок невозможны в рамках единого государства, следует взять курс на создание двух отдельных государств". Карта прилагалась: евреям было предложено забрать примерно пятую часть мандатной территории, а их оппонентам - все прочее, после чего присоединиться к Трансиордании. Кое-какие стратегически вкусные клочки земли, а также города в еврейской части, где обитали и арабы (примерно четверть миллиона душ), предлагалось временно оставить под британским управлением, а затем "разменять население", отселив арабов в большое арабское государство, а с арабских территорий забрав всех евреев. Реакция заинтересованных сторон последовала сразу: лидеры ишува ответили мгновенным "да", ВАК столь же мгновенным "нет". Это резко противоречило объявленному лордом Уильямом принципу "разумной справедливости", однако никого не удивило: как и предупреждали знавшие местные нравы британские чиновники, было "бесполезно надеяться, что арабское население Галилеи когда-либо примирится с подобным проектом… общее чувство таково, что они были преданы и что их заставят покинуть их землю и сгинуть в какой-то неизвестной пустыне". И дело было даже не в претензиях на тему "евреям отдали лучшие земли". Во-первых, земли были хотя и, в самом деле, лучшие, но сделали их таковыми евреи, осушив болота, а во-вторых, в таких ситуациях всем всегда кажется, что они в проигрыше. Все было куда тяжелее: сионисты уже полностью воспринимались как чужаки, и на всю катушку работало коллективное подсознательное, диктующее принцип "или-или". Это, сами знаете, напрочь исключает всякие компромиссы. Даже если кому-то кажется, что дело можно решить полюбовно, а приемлемый для всех выход очевиден.
В итоге с трудом достигнутое спокойствие оказалось всего лишь краткой передышкой - в середине 1937 года начались покушения на английских чиновников, и все пошло по новой. ВАК, разумеется, после первого же выстрела заявил, что ни сном, ни духом, и осудил "пагубное насилие", а сам муфтий призвал к спокойствию и сдержанности. Тем не менее у англичан была информация о том, что лидеры арабов все же причастны к обострению, и когда она подтвердилась данными разведки, в октябре власти мандата объявили "национальные комитеты" всех уровней вне закона, сместили аль-Хусейни, который начал уже публично выступать в поддержку Гитлера, с поста главы ВМС. А затем и провели аресты, выслав ведущих арабских лидеров куда подальше. Сбежать (в Ливан) удалось, да и то с немалым трудом, только муфтию - и события потеряли всякое подобие порядка. Это были уже не беспорядки, а настоящая война. Если в городах еще сохранялось хоть какое-то подобие покоя, то сельская местность полыхала. Откуда ни возьмись, появились сперва десятки, а потом и сотни мелких (в среднем, в основном, по 10–15 бойцов, а общее число "активистов" историки определяют кто в 3 тысячи, а кто и в 8 тысяч) отрядов. Сражались они на свой страх и риск, а подчинялись только своим курбаши (все попытки муфтия, сидящего в Дамаске, как-то организовать единый центр восстания, провалились), и фактически все воевали со всеми. В такой ситуации "сдержанность" себя уже не оправдывала. "Хагана" получила приказ активизировать действия, после чего были созданы т. н. "полевые роты", подчинявшиеся, в отличие от отрядов самообороны, непосредственно Еврейскому Агентству и способные не только обороняться, но и атаковать. Появился и прототип спецназа - "части особого назначения" - для оперативного реагирования на враждебные вылазки, а параллельно выполнявшие функции военной контрразведки; эти части подчинялись даже не Центру, а лично главе ишува, Давиду Бен-Гуриону.