Мы в большом ответе перед Богом за то, что сохраняем вам жизнь, смерть гораздо более вас достойна, Бог да простит мне мое к вам пристрастие. Разве не старался недавно папа настоятельными представлениями своего нунция убедить нас отдать вас в его власть, а ваши должности, привилегии и доходы - в его распоряжение? Разве не упрашивала нас неоднократно Греческая церковь через патриарха Александрийского отменить вашу митрополию? Именно так, и всякий раз я пытался, по справедливости, уничтожить ваше сословие, чтобы восстановить тысячи моих обедневших древнейших знатных родов, предкам которых вы обязаны большинством своих доходов, принадлежащих, по справедливости, только им, ибо они жертвовали своими жизнями, почестями и средствами, сохраняя вашу безопасность и богатства. Мой богатый народ обеднел из-за вашей алчности и дьявольских искушений, уничтожение такого порядка восстановило бы цветущее положение государства, чему хорошим примером служит храбрый король Англии Генрих VIII. Кроме хранящихся у вас сокровищ, одних ваших доходов более чем достаточно на ваш расточительный и роскошный образ жизни. Оттого беднеют моя знать и мои слуги, истощается казна, тогда как бесчисленные сокровища лежат у вас, как схороненный талант, не употребляемый на дела благочестия, вы же говорите, что они принадлежат не вам, а святым угодникам и чудотворцам.
Именами духов ваших покровителей и жертвователей я заклинаю вас и приказываю: в назначенный день вы принесете нам точный и правдивый список тех богатств и ежегодных доходов, которыми обладает каждая из ваших обителей, иначе все вы будете карой и праведным наказанием Божьим преданы свирепым диким зверям, которые совершат над вами казнь более лютую и свирепую, чем смерть, постигшая лживых Анания и Сапфиру. Необходимость делает непростительной какую-либо отсрочку или исключение. К этому времени мы созовем парламент или царский совет из всех наших князей и бояр, митрополитов, епископов, священников, архимандритов и игуменов, чтобы они не только рассудили по правоте душевной, насколько необходимо в настоящий момент большое количество средств на защиту нашего государства от короля и князей Польши и Ливонии, от короля Дании, объединившихся с нашими мятежниками, сносившимися с Крымом, но также видели и слышали наше выполнение долга перед Богом и его ангелами и чтобы их именем и именем бедствующего народа помочь всем несчастьям и спасти всех, за кого мы вынуждены так усиленно просить, и хотя положение государства бедственно, но есть еще время его спасти, на что мы уповаем и во что верим".
Я так многословен в этом рассказе потому, что вы видите, с каким трудом проводилось это дело, надеюсь, последующее вознаградит терпеливость читающих все эти подробности. Главные епископы, духовенство, аббаты собирались и расходились много раз. Сильно ошеломленные и обескураженные, они старались придумать вместе с опальными, как бы повернуть дело и начать мятеж, но для этого нужен был вождь, у которого хватило бы мужества повести за собой эти силы против могущественной власти царя, а кроме того, у них не было ни лошадей, ни оружия. Между тем царь воспользовался этим заговором и извлек из него для себя пользу. Он объявил изменниками всех, возглавлявших эти обители. Чтобы сделать их еще более ненавистными, он послал за двадцатью главными из них, обвинил их в самых ужасных и грязных преступлениях и вероломстве с такими неоспоримыми и явными уликами, что виновность их была признана всеми сословиями. Теперь мы переходим к рассказу о веселой трагедии, которая вознаградит ваше терпение. В день св. Исайи царь приказал вывести огромных, диких и свирепых медведей из темных клеток и укрытий, где их прятали для его развлечений и увеселений в великой Слободе. Потом привели в специальное, огражденное место около семи человек из главных мятежников, рослых и тучных монахов, каждый из которых держал крест и четки в одной руке и пику в 5 футов длины в другой, эти пики дали каждому по великой милости от государя. Вслед за тем был спущен дикий медведь, который, рыча, бросался с остервенением на стены; крики и шум людей сделали его еще более свирепым, медведь учуял монаха по его жирной одежде, он с яростью набросился на него, поймал и раздробил ему голову, разорвал тело, живот, ноги и руки, как кот мышь, растерзал в клочки его платье, пока не дошел до его мяса, крови и костей. Так зверь сожрал первого монаха, после чего стрельцы застрелили зверя. Затем другой монах и другой медведь были стравлены, и подобным образом - все семь, как и первый, были растерзаны. Спасся только один из них, более ловкий, чем другие, он воткнул свою рогатину в медведя очень удачно; один конец воткнул в землю, другой направил прямо в грудь медведю, зверь побежал прямо на нее, и она проткнула его насквозь; монах, однако, не избежал участи других, медведь сожрал его, уже раненный, и оба умерли на одном месте. Этот монах был причислен к лику святых остальной братией Троицкого монастыря. Зрелище это было не в такой степени приятным для царя и его приближенных, в какой оно было ужасным и неприятным для черни и толпы монахов и священников, которых, как я уже говорил, собрали здесь всех вместе, причем семь других из них были приговорены к сожжению и пр. Митрополиты, епископы, священнослужители всех обителей, имевших свою казну и доходы, прибегли к челобитию и поверглись ниц перед царем, чтобы утих его гнев и недовольство; они не только соглашались удовлетворить его своими страданиями и отпущениями грехов, но также обещали выдать ему тех, кто участвовал в заговоре и ужасных преступлениях против него, так явно доказанных, тех, кто заслужил кару за свои злые умыслы; они же уповают, что пример с изменниками послужит к исправлению всех других лиц, отрекшихся от света. Упомянутые митрополиты, епископы, настоятели, архимандриты и игумены, начальники, казначеи и все другие чины главных монастырей и обителей, от имени всего духовенства и от душ святых угодников, своих покровителей, чудотворцев, которым они обязаны своими жизнями и существованием, вместе с его величеством проникнувшись самыми священными и милосердными соболезнованиями и по его воле (ведь за его успехи и за него самого возносят они свои молитвы и прошения к Св. Троице), они представляют его царской милости и повергают к престолу его милосердия точный список всех богатств, денег, городов, земель и других статей дохода, принадлежавших различным святым, которые были отданы им для хранения и сбережения, а также для содержания святых обителей и храмов на вечные времена. Причем они надеялись и непоколебимо верили в то, что святая душа царя в память всех прежних времен и царствований не допустит свершения преступного - изменения прежнего порядка в его царствование,- за которое он будет держать ответ, подобно его предшественникам, перед Св. Троицей. Если же царь придерживается других мыслей об этом, то они просят его соблаговолить освободить их от ответственности за содеянное перед грядущими поколениями.
Я приложил все свое умение, чтобы составить перевод как можно лучше, слово в слово по подлиннику. Своими стараниями духовенство избежало уничтожения своего сословия, но не могло повлиять на непоколебимое требование царя отдать ему 300 тысяч марок стерлингов, которыми он таким образом овладел. Кроме этого, он получил многие земли, города, деревни, угодья и доходы, пожалованиями которых он усмирил недовольство своих бояр, многих из них он возвысил, поэтому большинство его доверенных лиц, военачальников, слуг лучше исполняли все его намерения и планы. Многие осуждали и называли преступным такой образ действий, но другие находили его более извинительным и, во всяком случае, менее опасным из всех поступков за время его тирании.
Таким образом, было приобретено основательное богатство для его сына без уменьшения его собственного, однако царь не оставлял своего намерения относительно Англии. И хотя его имущество и решение были готовы, но ни его посол Андрей Совин не смог выполнить его поручения (т.к. не понял этого поручения из-за неясности устного наказа, не написанного на бумаге, как это обычно делается), ни мистер Дженкинсон, ни мистер Томас Рандольф в своих переговорах, хотя и досконально понимаемых, не смогли ни продвинуть, ни окончить это дело, как он того ожидал. Сам он не смел сохранить дело в тайне, и вскоре его старший сын царевич Иван и его любимцы и бояре узнали об этом. Заметив это, царь решил успокоить их и женился опять, на пятой жене, дочери Федора Нагого, очень красивой девушке из знатного и высокого рода, от нее родился его третий сын по имени Дмитрий Иванович. Царь занялся усмирением своих недовольных бояр и народа, держал в готовности две армии, хотя и с малыми издержками, т.к. его князья и бояре находились, большей частью, на своем собственном содержании, а дворяне и простые сыны боярские имели участки земли, получая ежегодно деньги и зерно из специально отведенных на это доходов с конфискованного имущества, налогов, пенных сборов; это содержание платилось им независимо от того, шли они на войну или нет, без уменьшения доходов царя и его казны. (...)
В это время царь был сильно озабочен разбирательством измены Элизиуса Бомелиуса, епископа Новгородского и некоторых других, выданных их слугами. Их пытали на дыбе, им было предъявлено обвинение в сношениях письмами, написанными шифром по-латыни и гречески, с королями Польши и Швеции, причем письма эти были отправлены тремя путями. Епископ признал все под пыткой. Бомелиус все отрицал, надеясь, что что-то переменится к лучшему с помощью некоторых его доброжелателей, фаворитов царя, посланных посетить царевича Ивана, занятого пыткой Бомелия. Его руки и ноги были вывернуты из суставов, спина и тело изрезаны проволочным кнутом; он признался во многом таком, чего не было написано и чего нельзя было пожелать, чтобы узнал царь. Царь прислал сказать, что его зажарят живьем. Его сняли с дыбы и привязали к деревянному шесту или вертелу, выпустили из него кровь и подожгли; его жарили до тех пор, пока в нем, казалось, не осталось никаких признаков жизни, затем бросили в сани и провезли через Кремль. Я находился среди многих, прибежавших взглянуть на него, он открыл глаза, произнося имя Бога; затем его бросили в темницу, где он и умер.
Он жил в большой милости у царя и в пышности. Искусный математик, он был порочным человеком, виновником многих несчастий. Большинство бояр было радо его падению, т. к. он знал о них слишком много. Хотя обучался он в Кембридже, но родился в Везеле, в Вестфалии, куда и пересылал через Англию большие богатства, скопленные в России. Он был всегда врагом англичан. Он обманул царя уверениями, что королева Англии молода и что для него вполне возможно на ней жениться; теперь царь потерял эту надежду. Однако он слышал об одной молодой леди при дворе королевы и королевского рода, по имени леди Мэри Гастингс, о которой мы расскажем позднее.
Епископ Новгородский был обвинен в измене и в чеканке денег, которые он пересылал вместе с другими сокровищами королям Польши и Швеции, в мужеложстве, в содержании ведьм, мальчиков, животных и в других отвратительных преступлениях. Все его многочисленное добро, лошади, деньги, сокровища были взяты в царскую казну. Его заключили пожизненно в тюрьму, он жил в темнице на хлебе и воде с железами на шее и ногах; занимался писанием картин и образов, изготовлением гребней и седел. Одиннадцать из его доверенных слуг были повешены на воротах его дворца в Москве, а его ведьмы были позорно четвертованы и сожжены.
Наконец царь не пожелал больше разбираться между сообщниками этой измены, он окончил дело увещеваниями и объявил свое желание женить второго своего сына, царевича Федора, т. к. его старший сын не имел потомства.(...) Царь выбрал ему прекрасную молодую девицу из известной и богатой семьи, наиболее ему преданной, дочь Федора Ивановича Годунова Ирину. Затем после торжественных празднеств царь отпустил всех бояр и священников с добрым словом и более ласковым обращением, что указывало на общее примирение и забвение всего дурного. <...>
Его величество переехал в Москву (из Александровской Слободы.- Перев.), обрушил свое недовольство на некоторых своих знатных людей и начальников. Выбрав одного из своих разбойников, он послал с ним две сотни стрельцов грабить Никиту Романовича, нашего соседа, брата доброй царицы Анастасии, его первой жены; забрал у него все его вооружение, лошадь, утварь и товары, ценой на 40 тысяч фунтов, захватил его земли, оставив его самого и его близких в таком плачевном и нуждающемся положении, что он на следующий день послал к нам на Английское подворье, чтобы дали ему низкосортной шерсти сшить одежду, чтобы прикрыть наготу свою и детей, а также просить у нас хоть какую-нибудь помощь. Другое орудие зла - Семена Нагого царь послал разорить Андрея Щелкалова - важного чиновника и взяточника, который прогнал свою молодую красивую жену, развелся с ней, изрезал и изранил ее обнаженную спину своим мечом. Нагой убил его верного слугу Ивана Лоттыша и выколотил из пяток у Андрея Щелкалова пять тысяч рублей деньгами.
В это же время царь разгневался на приведенных из Нарвы и Дерпта немецких или ливонских купцов и дворян высокого происхождения, которых он расселил с их семьями под Москвой и дал свободу вероисповедования, позволив открыть свою церковь. Он послал к ним ночью тысячу стрельцов, чтобы ограбить и разорить их; с них сорвали одежды, варварски обесчестили всех женщин, молодых и старых, угнали с собой наиболее юных и красивых дев на удовлетворение своих преступных похотей. Некоторые из этих людей спаслись, укрывшись на Английском подворье, где им дали укрытие, одежду и помощь, рискуя обратить на себя царский гнев. Да! Бог не оставил безнаказанной эту жестокость и варварство. Вскоре после этого царь разъярился на своего старшего сына, царевича Ивана, за его сострадание к этим забитым бедным христианам, а также за то, что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 или 6 ямских лошадей, послав его по своим делам без ведома короля. Кроме того, царь испытывал ревность, что его сын возвеличится, т. е. его подданные, как он думал, больше его любили царевича. В порыве гнева он метнул в него острым концом копья, царевич не выдержал удара, заболел горячкой и умер через три дня. Царь в исступлении рвал на себе волосы и бороду, стеная и скорбя о потере своего сына. Однако государство понесло еще большую потерю; надежду на благополучие, мудрого, мягкого и достойного царевича, соединявшего воинскую доблесть с привлекательной внешностью, двадцати трех лет от роду, любимого и оплаканного всеми. Его похоронили в церкви Михаила Архангела, украсив его тело драгоценностями, камнями, жемчугом, ценой в 50 тысяч фунтов. Двенадцать граждан назначались каждую ночь стеречь его тело и сокровища, предназначенные в дар святым Иоанну и Михаилу Архангелу.
Теперь царь более, чем когда-либо, был озабочен отправкой в Англию посольства для переговоров о давно задуманном браке. Оно было поручено Федору Писемскому, благородному, умному и верному ему дворянину, который должен был совещаться с королевой и просить у нее руки леди Мэри Гастингс, дочери лорда Генри Гастингса, пэра Гантингтона. Царь слышал об этой леди, что она доводится родственницей королеве и, как он выразился, принадлежит к королевской крови. Послам было приказано просить ее величество прислать для переговоров об этом какого-нибудь знатного посла. Посольство царя отправилось в путь. Сев на корабль у св. Николая, они прибыли в Англию, где их приняли с почетом, имели прием у королевы, где представили свои верительные грамоты. Ее величество приказала предоставить им возможность увидеть леди, которая, в сопровождении назначенного числа знатных леди и девушек, а также молодых придворных, явилась перед послом в саду Йоркского дворца. У нее был величественный вид. Посол в сопровождении свиты из знати и других лиц был подведен к ней, опустил глаза в землю, пал ниц к ее ногам, затем поднялся, отбежал назад, не поворачиваясь спиной, что очень удивило ее и всех ее спутников. Потом он сказал через переводчика, что для него достаточно лишь взглянуть на этого ангела, который, он надеется, станет супругой его господина, он хвалил ее ангельскую наружность, сложение и необыкновенную красоту. Впоследствии ее близкие друзья при дворе прозвали ее царицей Московии.
В посланники ее величества к царю был назначен сэр Вильям Рассел, третий сын пэра Бедфорда, умный и благородный джентльмен. Но он и его друзья, после серьезного обсуждения этого назначения, отклонили его. Тогда компания купцов выпросила это назначение для сэра Джерома Бауса, который и был хорошо снаряжен за счет компании. Впоследствии общество расплатилось за свои хлопоты, т. к. этот посол не имел никаких других достоинств, кроме приятной наружности и обхождения. Оба посланника - королевы и царя,- получив отпуск и письма, были отправлены на хороших кораблях и благополучно прибыли в бухту Св. Николая. Русский посол отправился к царю сушей и вскоре вручил свои письма и посольский отчет, которые были с радостью приняты. Сэр Дж. Баус на купеческих судах пустился медленно вверх .по реке Двине за тысячу миль от Вологды. Царь послал навстречу ему пристава Михаила Протопопова, чтобы он приготовил для посланника провизию, подводы и лошадей на всем пути для него и его спутников. В Ярославле его встретил другой слуга царской конюшни с двумя прекрасными иноходцами на тот случай, если посол захочет ехать верхом. У самой Москвы он был с большим почетом встречен князем Иваном Сицким, выехавшим к нему навстречу с 300 хорошо снаряженных верховых, которые сопровождали сэра Бауса до места его остановки. Царский дьяк Савелий Фролов был послан царем поздравить посла с благополучным прибытием, неся ему на ужин множество мясных блюд и обещая ему хорошее содержание. На следующий день царь прислал знатного человека Игнатия Татищева навестить сэра Дж. Бауса и узнать, как он чувствует себя, не нуждается ли в чем-либо, а также сказать, что если он не слишком устал с дороги, то может быть принят через два дня, в следующую субботу, т. к. царь очень ждет встречи с ним. Баус отвечал, что надеется быть в состоянии представиться его величеству.
Как было назначено, в 9 часов в этот день улицы заполнились народом, и тысячи стрельцов, одетых в красные, желтые и голубые одежды, выстроенных в ряды своими военачальниками верхом с блестящими самопалами и пищалями в руках, стояли на всем пути после его двери до дворца царя. Князь Иван Сицкий в богатом наряде верхом на прекрасной лошади, богато убранной и украшенной, выехал в сопровождении 300 всадников из дворян, перед ним вели прекрасного жеребца, также богато убранного, предназначенного для посла. Но он, недовольный тем, что его лошадь хуже, чем лошадь князя, отказался ехать верхом и отправился пешком, сопровождаемый своими слугами, одетыми в ливреи из стамета, хорошо сидевшие на них.