Он знал материнскую любовь совсем недолго. Анастасия Захарьина-Юрьева умерла летом 1560 года. Ее сыну незадолго до того исполнилось три годика. С этого момента и до восшествия Федора Ивановича на престол о нем известно немногое. Отцу заниматься младшим сыном было некогда: Иван IV очень много ездил, часто бывал в походах и дальних богомольях. Брать с собой в длительные богомольные путешествия младшего сына он стал не раньше, чем мальчику исполнилось восемь лет. К тому же царь быстро обзавелся новой женой - Марией (Кученей) Темрюковной Черкасской из северокавказского рода. Новая царица крестилась перед замужеством и с азов постигала христианскую веру. Скорее всего, она не знала русского языка и русских обычаев - как минимум в первые годы замужества - и не имела никакого резона с душевной теплотой относиться к детям царя от другой женщины, иначе говоря, наследникам, которые, в перспективе, могли стать преградой к трону для ее собственных детей. А когда в 1569 году Мария Темрюковна умрет, на ее месте скоро появится Марфа Собакина, затем Анна Колтовская и т. д., вплоть до Марии Нагой - последней (и явно незаконной - по каноническим правилам Русской церкви) супруги Ивана Грозного. Какое им всем было дело до мальчиков, лишившихся матери - царицы Анастасии?
Но всё же отец по-своему заботился о младшем сыне. Так, составляя в 1572 году "духовную грамоту" (завещание), он повелевал дать Федору после своей смерти огромные владения - Суздаль, Ярославль, Кострому, Волок Ламский и множество других городов.
Родитель старался приучить царевича к государственным делам. Если не к участию в них, то хотя бы к присутствию на разного рода важных событиях и церемониях. Конечно, отец должен был обращать внимание на сына, должен был воспитывать его так или иначе. Во всяком случае, хотя бы на закате жизни, когда другого наследника у него не оставалось.
Но источники содержат до крайности мало сведений о том, как именно воспитывал Иван IV младшего отпрыска. Известно, что царевичу сызмальства приходилось бывать на церемониях государственного значения. Так, в ноябре 1562 года Иван и Федор Ивановичи участвовали в крестном ходе перед отправкой большой армии во главе с государем в поход на Полоцк. Царевичи проводили отца до первого стана в Крылатском. Наступлению на Полоцк придавалось значение православного крестового похода против "латын и безбожных лютор", утеснявших православное население Великого княжества Литовского. И крестный ход, в сущности традиционное православное действие, мыслился одновременно как часть идеологического оформления большой войны, имел особый смысл. Там же, в Крылатском, 20 марта 1563 года Федор встретил отца, возвращавшегося из победоносного похода. В марте 1564 года мальчик, которому не исполнилось еще и семи лет, присутствовал на поставлении старца Афанасия в митрополиты Московские и всея Руси, а через два с небольшим года он был и на возведении в митрополичий сан игумена соловецкого Филиппа. В декабре 1564 года, при учреждении опричнины, он вместе с отцом и всей семьей и свитой государевой отправился в Александрову слободу. В 1567 году отец возил его на Вологду - смотреть "градское строение". И так далее. С младых ногтей Федор Иванович жил по соседству с делами державного правления, видел, как они совершаются, и даже немного участвовал в них…
Именно царь Иван выбрал невесту для сына. И выбор его должен был продемонстрировать отпрыску методы игры на матримониальном поле: дав царевичу в жены Ирину Годунову, отец закрепил за ним небольшой, но крепкий клан надежных союзников. Годуновы относились к числу старинных московских боярских родов, приходились родней влиятельным Сабуровым, но сами по себе, помимо милости государя Ивана Васильевича, значили не столь уж много. Даже среди семейств московской нетитулованной знати они стояли не в первом ряду по родовитости, богатству, влиянию на "дворовые" дела. Те же Захарьины-Юрьевы, Шереметевы, Колычевы-Умные, Бутурлины превосходили их. О высокородной титулованной аристократии и речи нет: князья Мстиславские, Шуйские, Трубецкие и т. п. превосходили их на порядок. Но по благоволению царя Годуновы поднялись выше того, что давала им кровь, выше того, что предназначалось им по рождению. Теперь их будущее оказалось накрепко связано с будущим царского сына. Поддержат, будут верны, станут "прямить", как говорили в XVI столетии, так и самих ждет судьба высокая. Ну а если срежутся в чем-то, сфальшивят… о, тогда их ждет падение с большой высоты. Иван Васильевич рассуждал прежде всего как политик. И, вероятно, политическому подходу пытался научить сына. А тот, женившись, безмятежно привязался к супруге. Вся отцовская "политика" отлетела от него напрочь. Другое дело, что отец все-таки пытался встроить сына в шахматную партию политической борьбы.
Однако и в этом смысле младшему сыну уделялось меньше внимания, чем старшему: Иван считался основным кандидатом в наследники царского престола, Федор - лишь "резервным". Иван был старше; ему отец доверял кое-какие дела, брал его в походы. С Федором все получалось сложнее: сначала ему было рано заниматься державными заботами, потом все внимание родителя сосредоточилось на его брате как на будущем преемнике. Незадолго до смерти самого Ивана Грозного этот преемник ушел из жизни - вот несчастье! надобно приучать к походам и сидению в Думе младшенького, а… уже поздно. Некогда. Да и вкуса никакого к политической деятельности царевич Федор не приобрел; ему милее казалась красота богослужения - с колокольным звоном, прекрасными голосами певчих, раскатистым басом дьякона… Иначе и быть не могло. На протяжении многих лет мальчику говорили: твой брат будет великим государем, а ты… ты… ну что за незадача, куда девать-то тебя? Давай-ка в храм сходи, с монахами поговори, а то на охоту съезди. Нынче нет для тебя никакого дела… Московские дипломаты неоднократно выдвигали его как претендента на королевский трон в Речи Посполитой; однако знал ли он сам об этих переговорах? Мальчик стал юношей, юноша - молодым человеком, но прожив четверть века бок о бок с крупнейшими политиками великой державы, он не получил простых начатков политической школы. Он вечно оставался в тени, на втором плане.
Кто окружал в ту пору царевича Федора? Мамки, няньки; когда пришла пора освоить Закон Божий и прикоснуться к винограду книжной премудрости - ученые монахи. Имена учителей не дошли до наших дней. За исключением, пожалуй, одного человека - Андрея Петровича Клешнина. Его приставили к Федору Ивановичу "дядькой", то есть частично слугой, частично воспитателем. А.П. Клешнин - выходец из среды худородного дворянства, водивший дружбу с Годуновыми. Как видно, "дядька" и царевич поладили. Федор Иванович на всю жизнь сохранил к нему теплые чувства. Только этим можно объяснить фантастическую карьеру, сделанную Клешниным, несмотря на его незнатность. После восшествия Федора Ивановича на престол Андрей Петрович был пожалован высоким чином думного дворянина, а затем вышел в окольничие, породнился с княжескими семействами, занимал воеводские посты, вершил дипломатические дела. И вот один любопытный штрих: вскоре после смерти Федора Ивановича и восшествия на престол Бориса Федоровича Клешнин постригся в монахи. Он являлся одним из доверенных лиц Б.Ф. Годунова и в его царствование мог бы преуспеть еще больше, но решил оставить мир. Старость? Хвори? Или дело в другом? Клешнин служил двум господам - государю Федору Ивановичу и боярину Годунову, реальному политическому лидеру страны. Знал о них весьма много- по служебному положению. К первому относился хорошо, и при нем служил в охотку. Что же касается второго… Зная Бориса Федоровича слишком хорошо, Клешнин, быть может, не захотел служить такому государю. Впрочем, за недостатком источников, все эти рассуждения следует оставить в статусе гипотезы.
Другим "дядькой" при царевиче был Михаил Андреевич Безнин - думный дворянин грозненской эпохи. Однако он стоял в государственной иерархии намного выше Клешнина и являлся слишком занятым человеком - военачальником, дипломатом, - чтобы уделять много внимания царскому сыну.
Осенью 1581 года не стало Ивана Ивановича - брата царевича Федора (подробнее о его смерти речь пойдет в главе "Соправители"). Его отцу оставалось еще два с половиной года жизни. Он еще доводил до конца проигранную партию Ливонской войны, мечтал о реванше над шведами и поляками, наслаждался новым браком и, наверное, думал, что у него есть время приохотить сына к государственной деятельности. А если не получится, то в конце концов агукает в пеленках младенчик Дмитрий - последний отпрыск царя, - и только дайте срок, из него лет за пятнадцать можно сделать отличного государя!
Вот только не было у царя Ивана Васильевича этих пятнадцати лет. Ни на реванш, ни на воспитание сыновей, ни на восстановление страны после тяжкого кризиса и великого запустения у него не оставалось времени. На циферблате его жизни стрелки неумолимо приблизились к отметке "полночь".
Точно так же утекали последние годы, месяцы и дни спокойной жизни для Федора Ивановича. Отец самим фактом своего существования защищал его от престола, от царской доли. Но ведь подобная защита не вечна.
И Бог дал монарший венец тому, кого не готовили к этой ноше.
Глава вторая.
ВЕНЧАНИЕ НА ЦАРСТВО
18 марта 1584 года наступил последний срок для царя Ивана Васильевича. Он прожил 54 года, из них большую часть (с 1547-го) - под царским венцом. У него родилось пять сыновей и три дочери; он прославился как один из лучших писателей России XVI столетия и автор странной опричной реформы, с переменным успехом действовал как полководец и дипломат, проиграл главную войну своей жизни. По свидетельствам некоторых источников, первый русский царь принял насильственную смерть от рук собственных вельмож, после чего духовник, действуя вопреки церковным канонам, на холодеющее тело его возложил "монашеский образ". Другие источники сообщают о естественной смерти, незадолго до которой Иван Васильевич постригся во иноки с именем Иона. Версия об уходе государя из жизни под действием яда или даже удушения весьма вероятна. Однако последнюю точку ставить рано, доказательств для того, чтобы сказать наверняка: "Да, его убили", - пока недостаточно.
Знать да и в целом "дворовые", то есть придворные, люди не слишком-то огорчились, узнав о смерти государя. По словам одного из русских публицистов того времени, "рабы его, все вельможи, страдавшие от его злобы… опечалились при прекращении его жизни не истинною печалью, но ложной, тайно прикрытою. Вспоминая лютость его гнева, они содрогались, так как боялись поверить, что он умер, думали, что это приснилось им во сне. И когда, как бы пробудившись ото сна и придя в себя, поняли, что это не во сне, а действительно случилось, чрез малое время многие из первых благородных вельмож, чьи пути были сомнительны, помазав благоухающим миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать по своей воле. Как орлы, они с этим обновлением и временной переменой вновь переживали свою юность и, пренебрегая оставшимся после царя сыном Феодором, считали, как будто и нет его…".
Разумеется, подобное поведение лишь подлило масла в огонь сплетен, связанных с кончиной монарха.
Темные слухи о насильственной смерти царя Ивана Васильевича, носившиеся по дворцу и проникавшие в город, сделали свое дело: население столицы заволновалось. В начале апреля 1584-го политическим дельцам из числа служилой знати удалось поднять его на восстание и привести к стенам Кремля.
До наших дней не дошло последнее завещание Ивана Грозного, хотя известно, что под занавес земного срока царь обращался к нему и вносил поправки. По косвенным свидетельствам иностранных и русских источников, монарх не только назначил наследником сына, но и определил ему в помощь "регентский совет", состоявший из крупнейших политических фигур того времени. Определенно туда вошли князь И.Ф. Мстиславский и боярин Н.Р. Юрьев. С очень высокой долей вероятности присутствовали в нем князь И.П. Шуйский, а также шурин престолонаследника Б.Ф. Годунов. Называлась также еще одна фигура - фаворит Ивана IV Б.Я. Вельский. Впрочем, назначение последнего сомнительно. Более того, сам акт монаршей воли Ивана Васильевича, учреждающего какое-то опекунство над сыном-преемником, - под вопросом…
Взглянув на компанию "регентов", легко увидеть, сколь разными были эти люди, сколь различные силы они представляли. Князья Мстиславский и Шуйский принадлежали к древней, богатой и весьма влиятельной родовой аристократии. Первый происходил по прямой от великого князя Литовского Гедимина, второй - от самого Рюрика. Притом Шуйские занимали при русском дворе положение своего рода "принцев крови". В XIII столетии московские Даниловичи и предки Шуйских вышли из одной ветви Рюрикова дома. Таким образом, при отсутствии прямых наследников Шуйские могли претендовать на московский престол. Собственно, так и произойдет, когда князь Василий Иванович Шуйский в условиях Смуты воцарится на четыре года (1606-1610)… Н.Р. Юрьев был отпрыском величайшего рода в среде старинного московского боярства. Его семейство по царице Анастасии приходилось родней Ивану IV и Федору Ивановичу. Сам Никита Романович был дядей восходящего на трон монарха. Борис Годунов, пусть и брат жены Федора Ивановича, - далеко не столь знатный человек. Годуновы пребывали примерно на середине "лестницы", ведущей от многочисленного и небогатого провинциального дворянства к самым сливкам служилой аристократии. Борис Федорович числился среди аристократов, он вышел из старого боярского рода, но все-таки далеко не столь высоко стоявшего, как Захарьины-Юрьевы. Не в первом десятке семейств служилой знати, да и не в первых двух десятках. Его предки, бывало, водили полки и воеводствовали в крепостях, но редко, редко… Самого Бориса Федоровича возвысила воля Ивана IV. Что же касается Богдана Вельского, то он, родная кровь Григорию Лукьяновичу Скуратову-Вельскому по прозвищу Малюта, ни в какое сравнение не шел ни с первыми тремя аристократами, ни даже с Годуновым. Он был классическим "худородным выдвиженцем" Ивана Грозного. Более того, чуть ли не вождем всех подобных фигур, служивших при дворе государевом в последние годы жизни Ивана IV.
Все пятеро "регентов" - люди могучие, властные; Мстиславский и Шуйские к тому же еще и опытные военачальники. Борьба между ними началась очень быстро. В скором восстании москвичей, в приходе их под кремлевские стены, видятся не столько спонтанный гнев, тревога, растерянность, сколько действия, срежиссированные аристократическими группировками.
Русские летописцы прямо писали о вражде и "смятенье великом" между вельможами.
Вельского чаще всего называли главным убийцей Ивана IV, во всяком случае одним из убийц. Его как будто поддерживал Годунов со своей многочисленной родней; как минимум - первое время. Борис Федорович и сам был из когорты тех, кого возвысила милость Ивана Грозного, так что у него с Вельским была своего рода "карьерная близость". Но Годуновы воспринимались служилой аристократией как "свои", пусть и не высшего сорта, да еще как царская родня. К ним изначально не было такой ненависти - как у высших аристократических родов, так и просто у родовитых служильцев. А вот Богдана Яковлевича служилая знать едва терпела за выдающееся "худородство". Само присутствие его при дворе, на высокой должности оружничего, коверкало старый порядок, при котором права рода, права "хорошей крови" абсолютно преобладали над прочими факторами при назначении на важные посты. Возможно, противники Вельского опасались, среди прочего, и его стремления вернуть опричные порядки. Во всяком случае, его в первую очередь свели со сцены большой политики.
Манера Богдана Яковлевича затевать местнические споры с теми, кто был намного знатнее его, весьма быстро вызвала "брожение", против него направленное. В последние годы жизни Ивана IV Вельский играл роль доверенного лица, весьма влиятельного фаворита; он, надо полагать, считал возможным сохранить свое влияние и после смерти царя, а потому вел себя дерзко. Но не тут-то было! На него напали, он едва спасся от смерти в царских палатах, где сосредоточились его приверженцы. Страже и стрелецким отрядам велено было "зорко охранять ворота… держа наготове оружие, и зажечь фитили".
Неприятели Богдана Яковлевича распространили в народе слухи, что он хочет истребить бояр и то ли сам ищет царства мимо Федора Ивановича, то ли желает возвести на трон младшего царевича - незаконнорожденного Дмитрия Углицкого. У Фроловских ворот, близ Лобного места, собралась огромная толпа - отнюдь не бестолково галдящие посадские люди, а вооруженные дворяне, тараном "пощупавшие" прочность воротин и развернувшие против Кремля артиллерийские орудия. И уж рядом с ними простонародье без затей громило лавки, потрясая дубьем… Кремль, таким образом, оказался в осаде. Стрельцы палили по осаждающим из ружей, те отвечали градом пуль и стрел. Осажденным пришлось предъявить живого и невредимого Н.Р. Юрьева - он получил широкую популярность в народе, и кремлевским сидельцам требовалось опровергнуть слухи о том, что он убит. Но стрельбы и предъявления народу боярина Юрьева не хватило для того, чтобы рассеять дворянские отряды у кремлевских ворот. Пришлось выслать из Кремля к москвичам переговорщиков. Вероятно, переговоры велись разными группами; источники на этот счет дают противоречивые сведения. По всей видимости, решающую роль в "замирении" Москвы сыграли думный дворянин Михайло Андреевич Безнин и дьяк Андрей Щелкалов, уговорившие "чернь" отойти от моста через кремлевский ров. Так или иначе, столичное население успокоилось, отряды дворян ушли от Лобного места. Но Вельскому пришлось расстаться с местом при дворе. Его отправили воеводой в Нижний Новгород. Явное поражение! Более того, ясно, что Богдан Яковлевич лишился поддержки Годуновых, а без них он оказался слишком слаб. Именно известие о его высылке произвело главное "успокоительное действие" на восставших.
Царевича Дмитрия с Нагими также отослали подальше от Москвы - на удел в Углич. Перед венчанием Федора Ивановича на царство второй человек царской крови, стоя рядом с ним, мог вызвать у каких-нибудь столичных авантюристов надежды на еще один раунд рискованной политической игры.