Царь Федор Иванович - Дмитрий Володихин 4 стр.


Царевич Федор являлся в 1584 году единственным законным сыном Ивана IV, сравнимых с ним претендентов на трон не существовало в принципе. Взрослый человек, известный всей стране, женатый, царская кровь от царской крови, добрый христианин… Таким образом, весной 1584-го преемник для всего народа был совершенно очевиден. Борьба могла идти - да и шла в течение первых лет правления Федора Ивановича - не между сторонниками и противниками его особы на троне, а между "дворовыми" группировками, делившими власть и влияние, по-разному смотревшими на вопросы большой политики.

Единодушное одобрение преемника выразилось в том, что помимо митрополита Дионисия, высшего духовенства и служильцев Государева двора со всей России съехались представители, присутствовавшие при возведении Федора Ивановича на трон. Это многолюдство создало впечатление, будто царя "выбирали", будто прошел даже особый Земский собор, хотя ничего подобного не было.

Венчание на царство давало русскому монарху власть, законодательно никак не ограниченную. Никому из восставших не пришло бы в голову требовать подобного ограничения. Политическая культура Руси во второй половине XVI века прошла через длительное правление Ивана IV; для его вчерашних подданных полнота самодержавия выглядела как нечто незыблемое. Не так было в 1530-1550-х годах, когда правила высшая аристократия. И не так будет в годы Смуты, когда появятся проекты урезания прав самодержца.

Пережив тревожные дни восстания, приняв венец, наследник сделался законным самодержцем, живым источником всякой власти - законодательной, исполнительной, судебной и военной. Лишь Церковь располагала самостоятельной, независимой от государя, властью в духовных вопросах. Да и то со времен Ивана III в России постепенно укреплялась традиция, согласно которой государь мог по своей воле сократить или расширить сферу дел, находившихся в ведении Русской церкви… А за пределами полномочий Священноначалия все сколько-нибудь важное в Московском государстве формально должно было происходить по указу монарха.

Отныне лишь Федор Иванович мог жаловать и отбирать чины и должности. Все равно где - в Боярской думе, приказах, при дворе или в армии; везде порядок один: как определит великий государь. Только его волей происходили любые, даже самые ничтожные изменения в законодательстве. Только он мог объявить войну и заключить мир. Любая копейка расходовалась государственными учреждениями лишь по одной причине: великий государь "приказал" им заниматься определенной сферой деятельности, работать над строго очерченными задачами, формулировать проекты, чтобы потом доводить их до полного завершения. И расходы - хоть копеечные, хоть глобальные - аккуратно заносились в приказные книги. За всякое финансовое упущение царь мог поставить виновного "на правёж". Иначе говоря, повелеть другим служилым людям заняться публичным его избиением, покуда не ляжет на стол украденная, утерянная или растраченная не по делу сумма… В поход отправляется армия - воеводы назначаются от имени "великого государя, царя и великого князя Московского и всея Руси". Посольство снаряжается к соседям - от имени правителя пишутся инструкции для "посольских людей". Затевается строительство новой крепости - да что там строительство, простой ремонт обветшалых стен! - и без указа Федора Ивановича ни один кирпич не переместится с места на место. Имя государя - на монетах и печатях. А когда царскому подданному задают трудный вопрос, тот, почесав в затылке, разводит руками и отвечает: "Про то ведают Бог да великий государь". Осведомленность и сила государя земного в глазах миллионов крестьян, посадских людей, провинциальных иереев, дворян, купцов и приказных приближались ко всемогуществу и всеведению Царя Небесного. Служилая аристократия да еще, пожалуй, архиереи могли иметь на этот счет иное мнение. Они знали, что без высшего слоя управленцев, избираемых из весьма ограниченного круга лиц, государь бессилен ворочать державными делами; следовательно, от них зависит очень многое, и об этом ниже еще пойдет речь. Но формально… формально "от Москвы до самых до окраин" кот с лавки не спрыгивал, если не приходила бумага с указом великого государя.

Отсюда возникает соблазн, которому жизнеописатели наших государей - не только Федора Ивановича - поддавались нередко: смешать судьбу монарха и судьбу страны до состояния нерасторжимого целого. В результате личность правителя расплывалась в потоке государственного развития России. Думается, пришло время поступить иначе - заняться реконструкцией того и другого по отдельности.

Эта книга посвящена Федору Ивановичу, последнему государю из рода московских Рюриковичей на русском престоле. Ему одному, а не России периода его царствования. В личности венценосца и в его судьбе отыскиваются высшие смыслы, его биография реконструируется. Кажется, столь огромное влияние правителя на состояние и развитие страны, как в России XVI века, просто не оставляет шансов отделить властителя от подвластной державы… И все же в целом ряде случаев источники позволяют провести четкую борозду между тем, что вершил Федор Иванович лично, и тем, что делалось царским именем, но исходило от совершенно других людей. Время от времени эта граница становится неотчетливой, но кое-какие обоснованные предположения высказать все-таки можно. А когда нет ни малейшей возможности увидеть мысли и чувства, слова и поступки одного-единственного человека за шумной историей государства - что ж, приходится откладывать перо, отказываясь от фантазий.

История России - совсем другая история.

В связи с этим возникают два важнейших вопроса. Нельзя, методически неверно было бы "плыть по хронологии" царской судьбы, без затей отслеживая происходящие события. Прежде необходимо найти "ключи" для расшифровки главных обстоятельств жизни монарха. А отыскиваются эти самые "ключи" в ответах на следующие вопросы.

Во-первых, источники наперебой говорят о том, что Федор Иванович был "прост умом" и непригоден для дел правления. Более того, что царь к ним особенно и не прикасался. До какой степени это верно? В чем конкретно выражалась "простота ума" русского монарха? Был он безумен или просто кроток? В сущности, ответ на этот вопрос составляет главный смысл книги о Федоре Ивановиче. То, как будет он решен, определяет все остальное. И, следовательно, здесь не надо торопиться с выводами.

Во-вторых, столь же общим местом в источниках конца XVI века стало утверждение, согласно которому истинным правителем Московского государства стал шурин Федора Ивановича - Борис Федорович Годунов. Но сколь далеко простиралась его власть? Как скоро она установилась прочно и нерушимо? И как относилось к подобному "соправительству" русское общество конца столетия?

Две следующие главы посвящены поиску ответов на эти вопросы.

Глава третья.
БЕЗУМЕЦ ИЛИ БЛАЖЕННЫЙ?

Как говорилось выше, исторические источники, труды академических историков и трактаты историософов полны прямо противоположных, порой взаимоисключающих оценок умственных способностей Федора Ивановича. Кто-то уверен в очевидном слабоумии монарха. Кто-то - в особом даре его святости, несовместимом с мирскими заботами.

Корни высокомерного, уничижительного мнения о последнем государе из династии Даниловичей уходят в XVI столетие.

Английский торговый агент Джером Горсей писал о Федоре Ивановиче, что тот "прост умом", а в другом месте называл его "слабоумным". Во втором случае резкая оценка англичанина связана с тем, что царь расплакался и принялся осенять себя крестным знамением, поскольку был расстроен обидой самого Горсея; англичанин досадовал из-за падения его статуса в Москве. Федор Иванович уверял, что не подавал никакого повода для обиды. Но здесь, скорее, можно говорить об особой чувствительности государя, не любившего несправедливость, тем более когда он сам оказывался в чьих-то глазах несправедливым человеком.

Французский наемник на русской службе Жак Маржерет писал несколько резче: "…власть унаследовал Федор, государь весьма простоватый, который часто забавлялся, звоня в колокола, или большую часть времени проводил в церкви".

Наиболее развернутая характеристика русского государя принадлежит перу английского дипломата Джильса Флетчера. В частности, он пишет: "Теперешний царь (по имени Феодор Иванович), относительно своей наружности росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей".

Авторы многих научных и популярных работ этой цитатой из Флетчера и ограничиваются. Между тем она представляет собой всего лишь один абзац, взятый из целой главки в трактате англичанина, посвященной домашнему обиходу и частной жизни Федора Ивановича. Главка же, если привести ее в целом, оставляет несколько иное впечатление. Стоит привести ее здесь - всю, без одного уже приведенного абзаца:

"Домашняя жизнь царя, сколько она известна, состоит в следующем. Обыкновенно встает он около четырех часов утра. Когда оденется и умоется, к нему приходит его отец духовный, или придворный священник, с крестом, которым благословляет его, прикасаясь сперва ко лбу, потом к ланитам царя, и дает ему поцеловать конец креста. Затем так называемый крестный дьяк вносит в комнату живописную икону с изображением святого, празднуемого в тот день, ибо каждый день у них имеет своего святого, как бы своего патрона. Образ этот он ставит к прочим образам, которыми уставлена вся комната, сколько можно поместить на стене, с горящими перед ними лампадами и восковыми свечами. Образа богато и пышно украшены жемчугом и драгоценными каменьями. Когда поставят образ на место, царь начинает креститься по русскому обычаю, осеняя сперва голову, потом обе стороны груди и произнося: Господи помилуй, помилуй мя, Господи, сохрани меня грешного от злого действия. С этими словами он обращается к образу, или к святому того дня, которого поминает в молитве, вместе с Богородицей (называемою у них Пречистою), св. Николаем, или другим святым, в которого более верует, падая перед ним на землю и ударяя об нее головою. Такой молитве царь посвящает четверть часа или около того. Затем входит опять духовник, или придворный священник, с серебряной чашей, наполненной святой водой и кропилом св. Василия (как они его называют), которым окропляет сперва образа, потом царя. Святую воду приносят каждый день свежую из дальних и ближних монастырей, так что присылает ее царю игумен, от имени того святого, в честь которого построен монастырь, в знак особенного благоволения его к царю.

Окончив этот религиозный обряд, царь посылает к царице спросить, хорошо ли она почивала и проч., и через несколько времени сам идет здороваться с нею в средней комнате, находящейся между ее и его покоями. Царица почивает особо и не имеет ни общей комнаты, ни общего стола с царем, исключая как в заговенье или накануне постов, когда обыкновенно разделяет с ним и ложе и стол. После утреннего свидания идут они вместе в свою домовую церковь или часовню, где читается или поется утренняя служба, называемая заутреней, которая продолжается около часу. Возвратясь из церкви домой, царь садится в большой комнате, в которой для свидания с ним и на поклон являются те из бояр, которые в милости при дворе. Здесь царь и бояре, если имеют что сказать, передают друг другу. Так бывает всякий день, если только здоровье царя или другой случай не заставят его изменить принятому обыкновению.

Около девяти часов утра идет он в другую церковь в Кремле, где священники с певчими отправляют полное богослужение, называемое обедней, которая продолжается два часа, и в это время царь обыкновенно разговаривает с членами Думы своей, с боярами или военачальниками, которые о чем-либо ему докладывают, или же сам отдает им свои приказания. Бояре также рассуждают между собой, как будто бы они находились в Думе. По окончании обедни царь возвращается домой и отдыхает до самого обеда.

За обедом прислуживают ему следующим образом: во-первых, каждое блюдо (как только оно отпускается к накладчику) должен прежде отведывать повар в присутствии главного дворецкого или его помощника. Потом принимают его дворяне-слуги (называемые жильцами) и несут к царскому столу, причем идет впереди их главный дворецкий или его помощник. Здесь кушанье принимает кравчий, который каждое блюдо дает отведывать особому для того чиновнику, а потом ставит его перед царем. Число блюд, подаваемых за обыкновенным столом у царя, бывает около семидесяти, но приготовляют их довольно грубо, с большим количеством чеснока и соли, подобно тому, как в Голландии. В праздник или при угощении какого-либо посланника приготовляют гораздо более блюд. За столом подают вместе по два блюда и никогда более трех, дабы царь мог кушать их горячие, сперва печеное, потом жареное, наконец, похлебки. В столовой есть еще другой стол, за коим сидят некоторые из знатнейших лиц, находящихся при дворе, и духовник царский, или капеллан.

По одну сторону комнаты стоит стол с прекрасной и богатой посудой и большим медным чаном, наполненным льдом и снегом, в коих поставлены кубки, подаваемые к столу. Чашу, из которой пьет сам царь, в продолжение всего обеда держит особый чиновник (чашник) и подносит ее царю с приветствием всякий раз, как он ее потребует. Когда поставят кушанье на стол, то, обыкновенно, раскладывают его на несколько блюд, которые потом отсылает царь к тем дворянам и чиновникам, кому он сам заблагорассудит. Это почитается великим благоволением и честью.

После обеда царь ложится отдыхать и, обыкновенно, почивает три часа, если только не проводит один из них в бане или на кулачном бою. Спать после обеда есть обыкновение, общее как царю, так и всем русским. После отдыха идет он к вечерне и, возвратясь оттуда, большей частью проводит время с царицей до ужина. Тут увеселяют его шуты и карлы мужского и женского пола, которые кувыркаются перед ним и поют песни по-русски, и это самая любимая его забава между обедом и ужином.

Другая особенная потеха есть бой с дикими медведями, которых ловят в ямах и тенетами и держат в железных клетках, пока царь не пожелает видеть это зрелище… Бой с медведем происходит следующим образом: в круг, обнесенный стеной, ставят человека, который должен возиться с медведем, как умеет, потому что бежать некуда. Когда спустят медведя, то он прямо идет на своего противника с отверстой пастью. Если человек с первого раза дает промах и подпустит к себе медведя, то подвергается большой опасности; но как дикий медведь весьма свиреп, то это свойство дает перевес над ним охотнику. Нападая на человека, медведь поднимается обыкновенно на задние лапы и идет к нему с ревом и разинутой пастью. В это время если охотник успеет ему всадить рогатину в грудь между двумя передними лапами (в чем, обыкновенно, успевает) и утвердить другой конец ее у ноги так, чтобы держать его по направлению к рылу медведя, то, обыкновенно, с одного разу сшибает его. Но часто случается, что охотник дает промах, и тогда лютый зверь или убивает, или раздирает его зубами и когтями на части. Если охотник хорошо выдержит бой с медведем, его ведут к царскому погребу, где он напивается допьяна в честь государя, и в этом вся его награда за то, что он жертвовал жизнью для потехи царской. Чтобы пользоваться этим удовольствием, царь содержит несколько ловчих, определенных для ловли диких медведей. Травлею царь забавляется обыкновенно по праздникам.

Иногда проводит он время, рассматривая работу своих золотых дел мастеров и ювелиров, портных, швей, живописцев и т. п., а потом идет ужинать. Когда приходит время спать, священник читает несколько молитв, и царь молится и крестится, как и поутру, около четверти часа, после чего ложится".

Что видно из этой главки в труде Флетчера? Может быть, царь предстает в ней каким-то идиотом с трясущимися руками и струйкой слюны, тянущейся изо рта? Или он выглядит полуживой развалиной, бледной немощью, не способной связать двух слов? Или же со страниц флетчеровского сочинения сходит образ дурачка-живчика, этакого царя-скомороха, Петрушки, без конца потешающего своими ребяческими выходками взрослых людей? Ничуть не бывало. Конечно, по словам англичанина, Федор Иванович совсем немного времени отдает государственным делам: принимает с утра вельмож, а затем может во время обедни обсудить с боярами нечто, не терпящее отлагательства. Флетчер не совсем точен: другие иностранные дипломаты сообщают также об участии русского царя в дипломатических приемах, а русские воинские разряды рассказывают, как он возглавлял православное воинство в походе. Но, допустим, англичанин не ошибается, говоря, что рядовой будний день из жизни великого государя Федора Ивановича бывал заполнен, большей частью, молитвами, пребыванием в храме, общением с женой, трапезами, обходом мастерских и забавами. Так или иначе, монарх не был совершенно оттеснен от дел правления, он просто занимался ими мало. Царь избирает традиционные потехи, пирует, много молится, словом, ведет себя как самый обычный человек, разве что богомольный и крепко верующий. Он никак не является деятелем государственного ума, но не видно в его образе жизни и каких-либо следов помешательства или хотя бы слабоумия. Р.Г. Скрынников сделал на основе свидетельства Флетчера странный вывод: "Русские авторы, охотно отмечавшие удивительное благочестие царя, избегали говорить о его пристрастии к диким забавам и кровавым потехам. Федор упивался зрелищем кулачного, и в особенности медвежьего, боя. На его глазах вооруженный рогатиной охотник отбивался как мог от медведя в круге, обнесенном стеной, из которого некуда было убежать. Потеха редко обходилась без крови". Говорить так - все равно что обвинять в неблагочестии современного священника, пришедшего на соревнования по боксу. Весь русский народ любил тогда удалые, рискованные игрища. И Федор Иванович, с интересом наблюдавший лихую повадку борца с медведем или ловко орудующих кулачных бойцов, виновен лишь в одном: он был сыном своего народа.

Если же суммировать три высказывания, сделанных Горсеем, Маржеретом и Флетчером, у которых не было оснований относиться к Федору Ивановичу с особенной приязнью или, напротив, с ненавистью, то из их слов можно вынести общее мнение: русский монарх "прост" и, возможно, лишен способностей к политической деятельности, но это добрый, спокойный и благочестивый человек.

Назад Дальше