В прошлом году он слушал выступление директора Института Мозга по телевидению. Этот прохвост перестроечного периода сделал в свое время карьеру как типичный советский прохвост. Теперь же, копаясь в мозгу Ленина, он сделал "научный" вывод, будто Ленин вовсе не был гением, - вывод вполне в духе антикоммунистической истерии. Писатель на своем веку повидал немало холуев и хамелеонов всякого сорта. Но то, что породила Россия посткоммунистического периода в этом отношении, не имеет равного в истории. Причем если в коммунистический период люди холуйствовали якобы по принуждению, то теперь они это делают добровольно, по велению души. Так можно ли все негативные явления советского периода относить за счет коммунизма?! А не имеют ли многие из них источники в самой натуре русских людей?! Все народы поставляли в сокровищницу человеческой истории своих выдающихся представителей. Мы, русские, поставили в нее гигантов государственного идиотизма, предательства, холуйства, двурушничества, лживости, хамелеонства. Мы превзошли в этом все народы и вознеслись на недосягаемую высоту.
Семьдесят лет назад Сталин произнес здесь клятву на похоронах Ленина. Прав был Сергей Есенин, говоря: "Лицом к лицу - лица не разглядеть, большое видится на расстояньи". Клятва Сталина, если глядеть на нее с расстояния в семьдесят лет, обнаруживает себя как один из самых потрясающих документов истории. Он сдержал свою клятву, сдержал вопреки всему и всем. И благодаря этому страна выжила, поднялась, превратилась в великий феномен человечества. Отступление от принципов этой великой клятвы привело к катастрофе 1985–1993 годов.
Сталин сделал для Ленина больше, чем любой преемник высшей власти для своего предшественника. Он увидел в Ленине больше того, что видел в себе сам Ленин и представители "ленинской гвардии", - он увидел в нем великую историческую эпоху, внес в начатое Лениным дело свою несгибаемую веру и волю, свой поразительный гений политического стратега. Он возвеличил Ленина до уровня Бога, ибо сам ощущал себя Богом. Без Сталина не было бы Ленина в не меньшей мере, чем без Ленина - Сталина. Они суть одна личность. Решение вынести останки Сталина из Мавзолея было несправедливостью по отношению к нему. И ошибкой. Первой ошибкой эпохального масштаба. Это был первый шаг к гибели. Но кто тогда понимал это?! Впрочем, кое-кто понимал. Однажды в библиотеке имени Ленина, в профессорском зале, Писатель стоял в толпе читателей, беседовавших с Молотовым (он регулярно работал там, писал мемуары). Молотов тогда сказал, что та форма, в какой произведена десталинизация режима, была грубой ошибкой. Ошибкой было и вынесение праха Сталина из Мавзолея - Ленин так же немыслим без Сталина, как и Сталин без Ленина. И вообще, с хрущевизма началось, по словам Молотова, предательство дела коммунизма. Собравшиеся вокруг Молотова люди посмеялись над словами "недобитого культиста". Посмеялся и он, Писатель. Как жаль, что нельзя исправить эту ошибку и извиниться перед ним!
Незадолго до поездки в Москву Писатель участвовал в дискуссии о Сталине. Дискуссию устроило издательство, выпустившее книгу о Сталине бывшего ярого марксиста-ленинца, а ныне столь же ярого антикоммуниста. И в чем только этот перевертыш не обвинял Сталина! Оппонент Писателя превозносил книгу. Писатель сказал в ответ следующее. Вы, дамы и господа, по пути на эту дискуссию видели, очевидно, груды обломков и мусора от разрушенного дома поблизости. Скажите, можете ли вы построить из этих обломков и этого мусора небоскреб? В зале засмеялись. Нет, конечно, продолжил Писатель. Так что же вы предъявляете претензии Сталину за плохо построенное коммунистическое общество в России, глядя на тот период много лет спустя и с позиции благополучного Запада?! Сталин и его соратники пытались строить небоскреб коммунизма из плохого строительного материала, из обломков и мусора, доставшихся от прошлой русской истории. Удивляться надо не тому, что у них что-то не получилось и что они кому-то причинили зло, а тому, что у них многое получилось, несмотря ни на что, и что они принесли благо сотням миллионов людей. Писателю бурно аплодировали. После дискуссии к нему подходили молодые люди (молодые!) и благодарили за то, что он сказал.
Он прошел за Мавзолей, к могиле Сталина. На ней лежали свежие цветы. Он пожалел, что не купил цветы, надо было положить букет к Мавзолею Ленина и на могилу Сталина. Впрочем, он еще успеет это сделать. Покидая Москву, он зайдет сюда еще раз попрощаться с эпохой и со всем плохим и хорошим, что в ней было. С его эпохой!
Он вышел на площадь, которая раньше называлась именем Свердлова. Прошел до площади, которая раньше называлась именем Дзержинского. Памятника Дзержинскому не было - Писатель по телевидению видел, как сносили его под улюлюканье толпы. Сносили как символ террора и вообще некоего коммунистического зла. Карлики контрреволюции неспособны отнестись к великанам революции как к историческому явлению. Они должны унизить, опошлить и очернить их, чтобы самим казаться революционерами и великанами.
То, что произошло после 1985 года в России, называют "второй революцией". Пусть революция! Но какая?! Сравним хотя бы тех, кого свергают с пьедесталов, с теми, кто свергает! Кто были первые? Выходцы из низов, рабочие, профессиональные революционеры, прошедшие тюрьмы, каторгу, ссылку, подполье, изгнание. И как они жили?! В тридцать три года от туберкулеза умирает Свердлов, молодыми от болезней умирают Дзержинский, Куйбышев, Фрунзе и многие другие. Сколько их погибло в тюрьмах, на виселицах, на фронтах Гражданской войны! А вторые? Генеральный Секретарь ЦК КПСС, члены Политбюро и ЦК, министры, генералы, академики и т.п. Ни у кого волос с головы не упал. А по части ограбления народа они в десятки раз превзошли тех, кого в этом демагогически обвиняли. Тот же Дзержинский для страны и для народа принес добра неизмеримо больше, чем все его разоблачители и свергатели вместе взятые. О чем говорит хотя бы один этот штрих?!
Писатель вышел на Старую площадь, где находилось здание, в котором размещался ЦК КПСС. Сразу после провала "путча", 23 августа 1991 года Ельцин, подписал указ о приостановлении деятельности КПСС на территории Российской Федерации. В тот же день Горбачев, считавшийся Генеральным Секретарем ЦК КПСС, дал согласие на то, чтобы опечатать здание ЦК, сложил с себя обязанности Генсека партии и предложил ЦК самораспуститься. Сотрудники аппарата ЦК послушно покинули здание под улюлюканье толпы. Из многих миллионов членов партии ни один не пришел на защиту своего руководящего органа. Величайшая в истории человечества партия позорный образом прекратила существование.
Писатель вдруг подумал, что ведь и его доля вины есть в этом самом трагичном в истории России событии. Он вспомнил, как в самом начале эмиграции он, одержимый манией правдивого описания коммунизма, пытался просвещать западных людей на этот счет. Однажды он сделал доклад на тему о силе и слабости советского общественного устройства. Ему задали вопрос, где в этом устройстве находится самое уязвимое место. Он ответил, что оно находится в аппарате ЦК КПСС и даже в персоне Генерального Секретаря. Достаточно провести на этот пост своего, прозападного человека, как он развалит всю партию, что приведет к распаду всей системы власти и управления, а распад последней приведет к распаду всей страны. Он тогда был уверен, что появление такого человека во главе КПСС исключено, и что его слушатели воспримут его слова как шутку. Через несколько лет он понял, что на Западе нашлись люди, которые отнеслись к его "шутке" серьезно. Конечно, эти люди и сами могли додуматься до этого. Тем не менее его мнение сыграло какую-то роль.
В 1979 году у него была встреча с одним из ведущих западных политиков, на которого книга Писателя произвела очень сильное впечатление. Если аппарат КПСС есть часть государственной власти, если партийные организации не объединяются в целое без аппарата, если марксизм не есть нечто органичное русскому народу, - говорил тот Политик, то почему русские вообще не откажутся от КПСС и от марксизма? Каждый фактор по отдельности, ответил ему Писатель, кажется не необходимым, заменимым другим или вообще излишним. Но не таков весь комплекс факторов в целом. Партийный аппарат, первичные партийные организации, марксизм-ленинизм и идеологический механизм образуют единое целое. Причем это целое бесчисленными нитями попутано со всей системой власти и социальной организацией масс населения. Стоит начать какие-то мало-мальски значительные перемены, как начнется кризис партийного руководства, который перерастет в кризис всей системы государственности. Политик спросил, понимают ли это высшие руководители партии и страны. Писатель сказал, что это - азбука советского руководства, что не может быть, чтобы не понимали. И если что-то в этом направлении и возможно, то это только на уровне диверсии. И вот диверсия огромного масштаба случилась.
Почти все улицы, по которым шел Писатель, были переименованы. Он пережил две оргии переименований, соответствующие двум революциям. Та, первая, вызывала у него протест лишь комическими крайностями. Он воспринимал как нечто вполне естественное переименование Петербурга в Ленинград, Царицына - в Сталинград, Вятки - в Киров и т.д. Насмешки вызывало непомерно большое число городов, улиц, предприятий, организаций и т.п., носивших имена деятелей коммунистического движения, революции, Гражданской войны, а также живых деятелей партии и правительства, канонизированных представителей культуры, героев труда. Одна из первых книг Писателя начиналась с высмеивания этого уродливого явления советской реальности. Но теперешняя оргия переименований не имела ничего общего с исправлением "перегибов" прошлого и восстановлением некоей исторической справедливости. Это был элемент злобной и мстительной контрреволюции. Дело вовсе не в том, что Писателю было жаль старых (советских) наименований - ему их было совсем не жаль, - а в том социально-политическом и идеологическом контексте, в каком это происходило.
К этому присоединился подчеркнуто националистический оттенок оргии переименований. Писатель принадлежал к поколению русских людей, воспитанных в духе интернационализма. Для него любой примитивный и злобный национализм был невыносим. Конечно, в советский период очень многое было названо нерусскими именами. Но его это не унижало и не возмущало. Он хорошо знал качества своих соплеменников, русских. Он видел решение проблемы национальной справедливости не в каких-то социально-политических санкциях в отношении различных народов, а в более активном участии русских в индивидуальном соревновании за успех в той новой, наднациональной человеческой общности, которая стремительно складывалась в русских городах, в Москве в первую очередь, - в Московии.
Вот эта улочка когда-то называлась именем революционера. А как теперь? Нет, лучше не читать этих новых и, вместе с тем, оскорбительно старых названий! Вот тут был Дом пионеров, одно из чудес нового социального строя, когда-то превозносимого во всем мире и за это чудо, а теперь проклинаемого за то же самое чудо, только оклеветанное и разрушенное. Повторится ли когда-нибудь в мире нечто подобное? Вряд ли. Чудеса бывают только один раз.
Повсюду - на крышах домов, в витринах магазинов, на заборах, на стенах домов и на специальных щитах - писателю нагло и вызывающе лезли в глаза рекламы и вывески западных фирм и товаров на английском и на русском языке с западными словами, заполонившими русский язык. Сновали люди, в одежде которых было что-нибудь западное, а молодежь вообще выглядела так, как в любом западном городе, причем - в подчеркнуто западном виде. Поражало обилие по-русски красивых девушек и молодых женщин. Но, приглядевшись к ним, Писатель стал замечать, что и их уже коснулась эпидемия западнизма.
В 1942 году Писатель принимал участие в долговременной десантной операции на оккупированной немцами территории. Теперь он испытывал то же ощущение оккупированной врагами русской земли. Только тогда было ясно, кто враг и где враг. И где-то оставалась недосягаемая для врага Москва, готовая до последней капли крови сражаться вместе с народом против врага. И была уверенность в том, что рано или поздно мы победим. А теперь Москва была оккупирована врагами. Москва без боя капитулировала перед врагом, который не рассчитывал на такой щедрый дар со стороны русских. Москва предала Россию и русский народ. Москвичи во главе с руководителями партии и государства стали власовцами Холодной войны. И враг теперь был другой. Он был повсюду и, вместе с тем, незрим. Он как бы растворился во всех людях. Тогда, в ту войну, враг глубоко проник на территорию России. И мы его прогнали туда, откуда он пришел. Теперь враг проник глубоко в души людей. Враг оккупировал души россиян. Бороться против него некому и негде.
Он вышел на площадь, которая раньше называлась площадью Космонавтов, а теперь переименована в Екатерининскую. Боже, чем же космонавты помешали новому режиму?! Заставь дурака Богу молиться, он рад лоб расшибить. Двадцать лет назад на площади был сооружен стационарный лозунг "Да, здравствует коммунизм - светлое будущее всего человечества!", вдохновивший Писателя на сатирическую книгу о советском обществе. К удивлению Писателя, лозунг сохранился. Лишь слово "коммунизм" было в лесах. Неужели лозунг решили отремонтировать?! Писатель сказал об этом Философу, когда вернулся домой.
Ф: Что ты! Это не ремонт, а перестройка! Сначала лозунг хотели снести. Потом решили сохранить, заменив слово "коммунизм" на слово "капитализм". Даже не все слово, а лишь буквы "оммун" заменить на "апитал". А когда начали переделывать, оказалось, что в слове "капитализм" на одну букву больше, чем в слове "коммунизм". А из-за одной лишней буквы пришлось бы переделывать всю первую часть лозунга. Так вот и живем с не разрушенным до конца коммунизмом и не достроенным даже до первой стадии капитализмом. Вот тебе символ нашей эпохи! Сюжет для новой книги.
П: Сюжет действительно хорош. И реалистичен: в России и такое возможно, что переход к западной социальной системе может сорваться всего из-за одной буквы. Но мне теперь не до смеха.
С чего начинать
Ф: Представь себе, у нас тут на полном серьезе обсуждают проблему: с чего начинать возрождение России - с восстановления Храма Христа Спасителя, переделки лозунга или со строительства Статуи Свободы. Любой из этих вариантов стоит огромных денег. В стране более 80 процентов населения живет на уровне нищеты, а они носятся с идиотскими планами! Начали переделывать лозунг. Разворовали деньги. Бросили. Статую Свободы хотели заказать в США. Почему сорвалось - не знаю. Теперь носятся с Храмом. Хотят деньги по всей России собирать. А чего стоят эти деньги?! И кто даст?!
П: Теперь строить храмы - значит еще глубже погружаться в трясину деградации.
Ф: А с чего ты предложил бы начать возрождение России? Не с восстановления же Лозунга!
П: Это было бы не самое глупое начало. Вся наша советская история начиналась с лозунгов. А ты что предлагаешь?
Ф: Пустить все на самотек. Махнуть на все рукой. Растить картошку, как делает моя жена, чтобы не подохнуть с голоду. И пусть все само собой приходит в обычное для русских состояние. Ты будешь смеяться, но я вижу главную надежду в том, что мы все делаем халтурно. Халтурно коммунизм построили и благодаря этому в нем мало-мальски терпимо жили. И так же халтурно ломаем его. Помяни мое слово, мы так и не доломаем его до конца. На полдороги остановимся.
П: Что же, это тоже выход. Сажать картошку и жрать ее вместе с ботвой. И так триста лет. За эти года нынешние "татаро-монголы" сами разложатся, выродятся, ослабнут. И тоже начнут жрать картошку. Вот тогда мы и воспрянем.
Ф: Думаешь, ракеты лучше? Ракетами сыт не будешь.
П: Но и на картошке долго не проживешь. Как говорил Клаузевиц: если страна не будет кормить своих солдат, ей придется кормить солдат завоевателей.
Ф: Опять историческая миссия?! Наш народ на это больше не пойдет!
П: А кто и когда спрашивал согласие нашего народа на историческую миссию?! Его заставляли ее выполнять. И реформаторы сначала хотели его подстегнуть на историческую миссию - подняться на уровень передовых стран Запада. Только это оказалась совсем не миссия. Миссия - это когда впереди и новые пути эволюции. А тут - и не впереди, и не новое.
Ф: Так что же, может быть, совсем без миссии-то лучше?!
П: Кому как. Для русских это - потеря цели и смысла бытия. Наша судьба сложилась так, что мы были поставлены перед выбором: либо великая историческая миссия, либо историческое небытие. Миссия для нас стала необходимостью выживания вообще. Без нее мы обречены на исчезновение с арены истории. Западные стратеги Холодной войны понимали это. Советских предателей во главе с Горбачевым превозносили на Западе прежде всего за отказ от исторической миссии.
Ф: Значит, начинать надо все-таки с Лозунга?!
П: Что начинать?! Лежать на смертном одре и думать о начале жизни?! Это тоже наша национальная черта. Надо думать о достойном конце, а не о каком-то начале.
Ф: Как ты его себе представляешь?
П: В безвыходных ситуациях настоящие люди всегда находили один выход: бросить все житейские хлопоты, встать во весь рост и...
Ф: На автоматы и пулеметы?!
П: На что угодно. Будущего для нас все равно нет и не будет. Мы уже прошлое. Оклеветанное, забытое, растоптанное. Так если уж прошлое, то героическое своей последней минутой.
Ф: Пусть твой "Русский эксперимент" и будет таким - "во весь рост на автоматы и пулеметы".
П: Эти "автоматы" и "пулеметы" строчат здесь, в России. И кто знает, может быть, правящие силы застрочат без кавычек. Я думаю, что правящие силы уже решили, с чего они начнут: с пробы возможностей власти.
Ф: Что ты имеешь в виду?