Так вот, несмотря на то, что в заковряжинском колхозе имелся свой главный инженер (правда, со средне-техническим образованием), встретили меня там радушно и предоставили работу по специальности. Нетрудно догадаться, что по сравнению с обычными тогдашними коллективными хозяйствами (например, в Средней полосе России) в немецком колхозе был, можно сказать, исключительный, образцовый порядок. Но, видно, не зря у нас говорят: "Что русскому хорошо - для немца смерть". Это неписаное правило только в несколько другой трактовке (например, в такой: "что немцу безразлично - для русского тяжелая головная боль") сыграло со мной злую шутку. Получив мое пер вое письмо с Алтая, мать пришла в ужас от названия деревни, в которой я начал свою трудовую деятельность. Мы ведь в отличие от немцев - народ "загадочный", непредсказуемый и действуем порой под влиянием каких-то сильных впечатлений-эмоций, а не рассудка. Представилось русской женщине, что Заковряжино - это нечто запредельно нехорошее, гиблое, и вот, проработав около двух месяцев, я получил с малой родины телеграмму: мать в тяжелом состоянии, при смерти. Испуганный-придавленный таким известием, первым делом обратился, естественно, к председателю колхо за: "Как быть, что делать?". А он: "Ну что тут поделаешь. Получай зарплату за отработанное время да за месяц вперед и домой срочно отправляйся".
От незаработанных денег отказался, взял причитавшееся и моментально собрал вещички. На колхозной машине повезли меня к Чуйскому тракту. Добрались туда к сумеркам. Машину пришлось отпустить (случалось "шалили" тогда в тех глухих местах). Переночевал в стоге соломы на обочине тракта, а наутро с первым проходившим автобусом поехал в Новосибирск. Оттуда - в Горький и в райцентр Перевоз. Всю дорогу, конечно, переживал, боялся, что не застану мать живой. А дома ждал "сюрприз", который поначалу меня, разумеется, обрадовал, но потом... Короче говоря, не было у матери ни малейших оснований в то время считать себя смертельно больной. Она, может, и прихворнула, однако не сильно. Гораздо сильнее было стремление вытащить меня во что бы то ни стало из далеко го и "ужасного" Заковряжина, дабы не сгубило оно ее молодого, образованного, подававшего какие-то надежды сына.
Здорово поругались мы с ней в тот день. Хлопнув дверью, пошел куда глаза глядят. Они же, в сущности, никуда не глядели. Положение-то у меня было на редкость дурацкое и даже, как мне тогда казалось, безвыходное. Слегка поостыв, вернулся домой и стал думать, как быть дальше... А дальше устроился в Работкинскую машинно-тракторную станцию (неподалеку от Перевоза) начальником торфо-мелиоративного отряда. Приступил к заготовке торфа для удобрения.
Гордо шествуя в высоченных болотных сапогах по непролазной грязи, с семиэтажными матюгами в повседневном лексиконе, я быстро стал в МТС своим, что называется, в доску. Не скажу, что до этого моя речь сплошь состояла из сугубо парламентских выражений, однако так, как "приучился" браниться там (под стать товарищам по работе, само собой), больше я никогда и нигде не ругался. Ну да это не суть важно, просто к слову пришлось...
Не забывал, разумеется, и "международной обстановкой" интересоваться. Регулярно проводил по за веденному в те времена порядку политинформацию в трудовом коллективе. Помнится, тогда были нередки всевозможные "реформации-революции" в языкознании. И в какой-то период вместо слова "лаосский" всем настоятельно рекомендовали говорить "лаотянский" (Вьетнам, Лаос, Камбоджа были в центре внимания мировой общественности, в этом регионе пересеклись интересы СССР и США и наблюдалась "особая напряженность"). Во время политинформации на "лаосские темы" вначале я один раз употреблял неологизм "лаотянский", а затем переходил на использование привычного слова "лаосский". Вот так, "ориентируясь" в сложной, неимоверно запутанной "лаосско-лаотянской ситуации", я стал главным инженером Работкинской МТС. В 1962 году вступил в Коммунистическую партию Советского Союза.
Однажды в мастерской отделения "Сельхозтехники", в котором меня поставили управляющим, прозвенел телефонный звонок, определивший всю мою дальнейшую политическую жизнь. Звонил завотделом кадров Горьковского сельского обкома партии (тогда, по инициативе Хрущева, обкомы были "двух видов"): "Геннадий, завтра ждем тебя здесь" - "Понял, Иван Федорович. Что-то брать с собой нужно?" - "Только голову".
На следующий день мне предложили работу в сельском областном комитете ВЛКСМ...
Вспоминает Геннадий Иванович Янаев:
И началась моя стремительная карьера: второй секретарь сельского обкома комсомола..., избрание вторым, а затем первым секретарем Горьковского обкома комсомола. Первое предложение возглавить отдел в ЦК ВЛКСМ. Отказался. Но в мире партийной номенклатуры не каждый отказ правильно поймут. Да и зачем всегда отказываться?
В 1968 году во главе молодежной группы я поле тел в Гренобль на Олимпийские игры. По возвращении в аэропорту меня встретил работник "Спутника" и сказал, что я завтра должен быть в ЦК партии. Был тогда у секретаря ЦК КПСС Ивана Васильевича Капитонова первый заместитель - Николай Александрович Петровичев. Он встретил меня и сказал: "Мы решили рекомендовать тебя председателем Комитета молодежных организаций СССР". Пони мая всю важность предложения, я ответил: "Николай Александрович, Горький - это же закрытый город. Я одного-единственного иностранца принимал - первого секретаря ЦК ревсомола Монголии Пуревджава!" - "Ничего, поможем, справишься", - последовал ответ. Тогда в КМО были какие-то скандалы, какие-то нарушения, сняли председателя, чуть ли не судебные дела начались. В общем, направляют меня туда комиссаром, и разговор заканчивается тем, что в 15.00 я должен быть на Секретариате в ЦК КПСС. Все в один день! Вел Секретариат Суслов Михаил Андреевич. После этого провел я в Горьком пленум, освободили меня от занимаемой должности, и - снова в Москву, прямо в аэропорт, - полетел в Будапешт на Ассамблею Всемирной федерации демократической молодежи. Так началось мое вхождение в международную жизнь...
Союз советских обществ дружбы возглавляла удивительная женщина - Круглова Зинаида Михайловна, бывший секретарь Ленинградского обкома партии по идеологии. Я таких никогда не видел... Знаете, она любила парня, который в первые же дни войны погиб. И она не стала выходить замуж, всю жизнь прожила одинокой. Редкой теплоты человек.
Проработал я там до 1986 года. В субботу, как сейчас помню, работаю в кабинете с бумагами. Время не протокольное. Звонок. Звонит Шалаев Степан Алексеевич - председатель ВЦСПС. До сих пор я с трепетом вспоминаю этого замечательно го принципиального человека. "Геннадий Иванович, можете ко мне сейчас приехать?". Я ответил: "Степан Алексеевич, да я вроде бы не протокольно одет". - "Ничего! Сейчас машину пришлю за вами". Посылает машину, я к нему приезжаю, он говорит: "Вот, есть предложение - поработать секретарем ВЦСПС по международным делам". Я говорю: "Степан Алексеевич, это для меня большая честь, естественно, но как там, в Кремле, к этому отнесутся?" - "Это, - говорит, - не ваша забота. Послезавтра - на беседу в ЦК КПСС". Опасения мои были обоснованны. Когда на стол Е.К.Лигачеву легла "объективка" на меня, он ее просмотрел и отшвырнул со словами: "Опять этот комсомол!"
Я улетел с делегацией в Японию, а на следующий день после возвращения - в Америку. Там меня встречают и поздравляют с назначением. Ша лаев, оказывается, пошел к Лигачеву, говорил с ним. Тот согласился с моей кандидатурой, а решение было принято на Секретариате ЦК КПСС да же без собеседования: "Рекомендовать пленуму ВЦСПС избрать..." И через два дня я был избран секретарем ВЦСПС, потом, спустя некоторое время, заместителем председателя, а в 1990 году - председателем...
(В.Рыньков. Геннадий Янаев: загадка эпохи)
Все последние годы возвращаюсь мысленно в тот день и то место, которые были "ознаменованы" получением тревожной телеграммы от матери. Скорее всего именно это почтовое отправление кардинально повлияло на мою судьбу. Множество раз спрашивал себя: а что было бы, если бы?.. Ведь, несмотря на подчеркнутую нелюбовь историков к сослагательному наклонению, практически все мы то и дело к нему обращаемся...
Далекая "многослойная" эпоха, немецко-советский колхоз в красивой алтайской провинции, хорошая инженерная специальность и некоторые способности к профессиональному росту-развитию, неотъемлемое чувство коллективизма и "высокая политическая активность", желание быть полезным стране и обществу и обыкновенные, чисто человеческие качества-наклонности - что предвещали все эти исходные данные, сложись моя жизнь не так, как она сложилась? Такой бесполезный, в сущности, вопрос время от времени свербит в мозгу. Но ответа на него при всем желании не сыскать. А может, это и к лучшему...
КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
ЯНАЕВ Геннадий Иванович родился 26 августа 1937 г. в с. Перевоз Перевозского района Горьковской области. Специалист по сельскому хозяйству, Геннадий Янаев вступил в КПСС в 1962 г. Начинал партийную карьеру как комсомольский лидер в Горьковской области, где занимал должности второго (1963 - 1966), а затем первого секретаря обкома ВЛКСМ. В 1968 г. назначен председателем Комитета молодежных организаций СССР. В 1980 г. становится заместителем председателя президиума Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами.
В ходе "перестройки" Янаев занял более значительный пост - секретаря ВЦСПС по международным вопросам (1986 - 1989), затем получил должность заместителя председателя ВЦСПС (1989 - 1990). В апреле 1990 г. возглавил ВЦСПС как председатель (апрель - июль 1990), но на XXVIII съезде КПСС был избран членом ЦК (1990 - 1991), который, в свою очередь, утвердил Янаева членом Политбюро и секретарем ЦК по между народным вопросам (14 июля 1990 - 31 января 1991). 27 декабря 1990 г. Президент СССР М.С.Горбачев выдвинул Янаева на пост вице-президента СССР. Вскоре после избрания (Съездом народных депутатов СССР) Янаев оставил работу в Полит бюро и Секретариате ЦК (31 января 1991). 19 августа 1991 г. Янаев и семь других высших советских руководителей провозгласили создание Государственного комитета по чрезвычайному положению и объявили о принятии Комитетом верховной власти в стране. В то время, как президент Горбачев был объявлен неспособным исполнять свои обязанности по состоянию здоровья, Янаев принял на себя полномочия Президента СССР. Плохо спланированный захват власти провалился на третий день, и Янаев был арестован 22 августа 1991 г. по обвинению в государственной измене. Суд над Янаевым и 11 другими политическими деятелями откладывался до мая 1993 г. В феврале 1994 г. Государственная дума Российской Федерации одобрила законопроект об амнистии, в связи с чем уголовное преследование было прекращено.