Глава 2. Никогда не помогай лилипуту тащить слоновью лохань
Разговорившись в бильярдной с молодым человеком, который раньше работал на цирк Клайда Битти, Тони ЛаВей был заинтригован цирковым стилем жизни и его возможностями. Весной 1947 года он подписал контракт и был принят [к Битти] разнорабочим и помощником дрессировщика; его обязанностью было кормить и поить больших кошек. Он мгновенно установил контакт со львами и тиграми, обнаружив, что чувствует себя более комфортно и раскованно рядом с большими кошками, чем на улицах города или в любых местах, где собираются люди.
Ждать пришлось недолго, и Битти, все сильней убеждаясь в страсти ЛаВея к большим кошкам, начал делиться с ним секретами ремесла. Вскоре Тони пошел по стопам своего двоюродного дедушки Ласло (который путешествовал с цирком по России и Венгрии). Он изучил механику номера Битти - как использовать палку, хлыст, револьвер и стул (которым имитируется открытая пасть; здесь подойдет любой "открытый" предмет - можно сунуть льву в морду шляпу, чтобы он отшатнулся). Тони мог заставить кошку прыгнуть сквозь обруч, улечься на спину - и спустя короткое время 17-летний ЛаВей управлял одновременно восемью нубийскими львами и четырьмя бенгальскими тиграми в запертой клетке, под аккорды вездесущих биттиевских пасодоблей. "Ты никогда не учишь кошек "трюкам", - говорит ЛаВей, - ты всего-навсего выясняешь, что им нравится делать, а потом выстраиваешь вокруг этого номер. Кошки любят прыгать сквозь обруч, садиться на свою "личную тумбу" - все эти штуки, которые используются в стандартных шоу. Вот почему слово "дрессировщик" более уместно, чем "укротитель". Ты работаешь вместе с кошками, вместо того чтоб пытаться сломить их дух или "укротить" их". Когда Битти намечал "сдвоенное представление" (субботний детский утренник или благотворительное представление, предшествовавшие обычному вечернему шоу), ЛаВей часто показывал номер самостоятельно, один с кошками в большой клетке.
"Когда я жил "под шатром", - вспоминает ЛаВей, - волосы мои превратились в настоящие космы. Я носил черные облегающие штаны с цельнокроенными красными рубахами и черными кожаными сапогами - просто это были "фирменные" цвета шоу. Публика, должно быть, записала меня в члены какого-нибудь монгольского племени. Имидж этот был мне по душе, и я им гордился. Кажется, он действовал и на публику, и на кошек. Раз увидев подобный образ, люди его уже не забудут. Только из-за него остальные артисты вспоминали и узнавали меня, когда я снова принялся навещать их в конце 50-х - начале 60-х".
До сих пор имеют хождение пленки, на которых Антон ЛаВей командует кошками. По словам ЛаВея, "в то время рядом постоянно толокся парень по имени Том Аптон. Основным его занятием было снимать на пленку разные шапито. Все циркачи его знали, его были рады видеть на любой площадке страны. Стоило лишь посмотреть в его направлении, и он принимался потчевать тебя бесконечными пленками и всякими байками. Он всегда норовил собрать побольше народа и крутить им свои фильмы. Артисты его обожали. Он ставил свой проектор в глубине сцены и показывал им кино. Он был коротышка, довольно кругленький, и у него была маленькая шаровидная жена по имени Кристал. С конца 30-х по середину 60-х он наснимал, должно быть, тысячи бобин пленки. Кое-кому из первых членов нашей организации довелось увидеть некоторые его работы. Он все время таскал их с собой и несколько раз показывал нам, когда заходил в гости. Ясное дело, там был и я - я скакал и прыгал по клетке, развевая буйными монгольскими космами".
Чтобы помочь львам и тиграм чувствовать себя уютней в его компании (для уменьшения риска быть покалеченным), Тони начал общаться с ними на уровне более интимном, чем просто дружба, чтобы большие кошки приняли его в качестве неотъемлемой части самого своего существования. Кормя их, Тони клал свой гамбургер на землю рядом с их пищей и, пожирая его, подражал издаваемым ими урчанию и рычанию. Занимаясь с кошками в клетке, он вслед за ними полз по опилкам. ЛаВей даже принялся время от времени спать вместе с ними в их клетках. "Мне действительно не хватает большой кошки под боком, после того как я 20 лет жизни провел в интимном контакте с ними - с 17 до 37, когда Тогара пришлось отослать в зоопарк. Заменить это нечем. Стоит найти с кошкой общий язык, и она никогда не забудет тебя. Молодой черный барс по имени Зомби, с которым я работал у Битти, вспомнил меня через целых 13 лет, когда я случайно увидел его в каком-то маленьком шапито. Когда я приблизился к клетке, этот уже пожилой, битый молью барс поднял морду и издал характерное дружелюбное ворчание, признавая меня. Я вгляделся попристальнее, и точно: это был тот самый котяра, с которым я вместе работал, давным-давно".
Однако, несмотря на всю свою дружбу с кошками, ЛаВей признает, что не раз был на волосок от гибели; шрамы на руках и груди напоминают ему, что ничто не может защитить человека от случайных несчастий или от неуемной львиной энергии. "Коготь пропарывал мне кожу, или кошки валили меня на землю. Время от времени это случается с любым дрессировщиком. Львы - невероятно мощные существа. Они могут просто слегка задеть тебя, неторопливо труся мимо; этого хватит, чтобы сбить с ног любого. К тому же они фантастически быстры. Не успеешь грохнуться на пол, как один из них уже сидит на тебе, и вот, пожалуйста: ты навзничь в опилках, а над тобой нависает лев, ты вдыхаешь его жаркий и смрадный выдох, а задрав глаза, видишь, что челюсти, с которыхтебе в лицо свисает слюна, размером с челюсти кашалота".
Что заставляло ЛаВея рисковать своей жизнью - не только во время цирковых представлений, но и когда он ел и спал вместе со львами и тиграми и когда впоследствии решил держать дома сначала леопарда, а после и льва, подвергая себя ежедневной опасности нападения? "Я узнал в клетке так много полезного, - объясняет ЛаВей. - Даже падения на пол становились важными уроками. Вот когда ты воистину учишься власти и магии - даже тому, как играть в Бога: когда лежишь на спине в опилках, а в лицо тебе дышит лев. Ты знаешь, что естественный инстинкт зверя - схватить зубами своего игривого сородича на земле, а ведь он не врубается, что у "сородича" нежная кожа и что его кости могут сломаться - что он не выдержит когтей и клыков, как выдержал бы еще один лев. Так что, когда ты лежишь себе там в нокдауне, у тебя остается единственная защита: твоя сила воли. Каждый хороший дрессировщик должен уметь использовать ее, уметь под завязку зарядиться адреналином и испустить гамма-лучи, пронзающие мозг кошки, чтобы она не вздумала растерзать или разжевать тебя, покаты нашариваешь свою палку. Потом, когда она окажется у тебя в руке, у тебя будет примерно секунда на то, чтобы щелкнуть ею по львиному носу и вскочить на ноги, пока лев озадачен. А если ты не можешь нашарить палку, придется дать кошке по носу изрядного тумака".
Спустя какое-то время творческая энергия Тони заставила его исследовать другие измерения циркового пространства. Как объясняет ЛаВей, "в цирке всегда есть чем заняться - люди "дуют в две дудки", обычно имея две, а то и больше, альтернативных работы, если только не выступают с действительно специфическим номером". Дрессура животных щекотала нервы, но Тони знал, что никогда не реализует полностью свой потенциал, если до конца своих дней останется дрессировщиком. Кажется, богатое музыкальное дарование Тони должно было быть неизбежно замечено и использовано другими артистами с пользой для общего дела. Так и вышло.
Тони много лет самостоятельно учился играть на пианино, слушая песни по радио или на граммофоне и старательно подбирая ноты и аккорды до тех пор, пока не был в состоянии с легкостью повторить их. Сопровождая в одном из турне шоу Битти, Тони спросил циркового каллиописта - алкоголика, который использовал мануал не как клавиатуру, а скорее как опору, чтоб не упасть, - можно ли ему поупражняться с полчасика, "а то пальцы ржавеют". ("У Фреда были мозоли на локтях от запойного музицирования".) Каллиопист отказал, и ЛаВей, разгневанный мелочным самодурством пьяницы, проклял его. Через пару ночей тот свалился больной и никак не мог встать, чтоб сыграть на вечернем представлении. Тони вызвался добровольцем, хотя вовсе не был уверен, что сможет извлечь из каллиопы хоть один звук. Но, будучи человеком, не знакомым с робостью, ЛаВей начал сразу с галопирующей темы "Одинокого странника" из "Увертюры Вильгельма Телля" Россини.
ЛаВей мгновенно познал успех и у публики, и у других циркачей. Битти отправил пьяного "профессора" в "академический отпуск" и сделал Тони главным каллиопистом. Когда шоу Битти въехало в следующий город, ЛаВей восседал за каллиопой, стоявшей на грузовой платформе, - он был Флейтистом из Гаммельна, завлекавшим детей и взрослых в ловушку цирка. Где бы Тони ни выступал, вычурные афиши рекламировали его в самых экстравагантных выражениях.
Хотя многие из упомянутых в лавеевской афише причудливо названных инструментов к тому времени практически вымерли, Антон (как он теперь просил друзей обращаться к нему, вместо детского прозвища), овладел ими всеми - либо их эквивалентами. Воплощая в жизнь рекламные небылицы о самом себе, ЛаВей убедился, что действительно может усмирить либо раззадорить своею музыкой и людей и животных. Путем экспериментов он выявил магические эффекты музыки - то, как определенные аккорды и каденции действуют на публику, животных и самих артистов. Антон обнаружил, что камышовые кошки лучше всего выступают под доминантные аккорды и первобытные ритмы. Большим кошкам нравилось, когда подчеркивались минорные аккорды, но ЛаВей варьировал их, подходящим образом чередуя минор и мажор. Слонам нравилось преобладание доминантных мажорных аккордов в сочетании с тяжелым размеренным ритмом, что лучше всего соответствовало их медленной поступи и неторопливому метаболизму. Морские котики и собаки (которые, согласно ЛаВею, очень схожи друг с другом), казалось, лучше всего реагируют на мажорные аккорды без единого минорного вкрапления. Когда ЛаВей принимался играть прозрачные доминантные мажорные аккорды, работать с собаками и морскими котиками было легче всего. Остальные циркачи были благодарны ЛаВею и озадачены его необычной способностью придавать своей музыкой особую жизненность их номерам.
В дополнение к работе с такими дирижерами, как Вик Роббинс, Мерл Эванс и Генри Киз, Антон впоследствии исполнял создающую настроение, эмоционально заряженную музыку для некоторых знаменитейших циркачей мира: наездников Ханнефордов, "Кончелос", Хэролда Альзаны, летунов Валлендас, "Кристианис" и прочих. На протяжении лет ЛаВей с удовольствием получал письма поддержки и запросы о членстве от детей, внуков, племянников и племянниц этих артистов, услышавших о ЛаВее от своих прославленных родственников, рассказывавших о нем байки за обеденным столом. Одним из любимых цирковых персонажей ЛаВея был Гуго Цакини, известный как Человек - Пушечное Ядро. Хотя на самом деле в афишах он значился как "Человек-Снаряд", простолюдинам, видимо, больше нравилось, как звучит "Пушечное Ядро", и этот вариант победил. Цакини некогда был истым католиком, но разочаровался и в конце концов стал таким воинствующим атеистом, что не упускал ни единой возможности потрепаться о том, какой же все-таки рэкет - вся эта организованная религия. "Когда бы кто не спросил его, каково быть пушечным ядром, он разражался тирадой о проходимцах, заправляющих церквями, стоило ему только как следует надраться после удачного выступления. Тогда прибегала его жена, обвиняя его, что он "выпил лишку вина"". Цакини был доволен, что ему и его брату Эдмундо удалось найти способ нажиться на жажде насилия, которой страдала публика. Они изобрели и запатентовали устройство, позволявшее стрелять человеком из пушки, на чем сколотили небольшое состояние. Цакини, тип достаточно эклектичный, был отличным художником и до самой смерти давал платные уроки изящного искусства. Многие из его картин оказались в конце концов в крупнейших частных коллекциях. Еще ЛаВей помнит, как Цакини раздражало, что все упорно коверкают его фамилию. "Люди подходили к нему и говорили: "О, мистер Цуккини!.." И он впадал в ярость: "Вчера я был Цакини, сегодня я стал цуккини, видно, скоро превращусь в баклажан"".
Как-то раз Антон поцапался с лилипутом, тоже работавшим в цирке Битти. Получив приказ сбегать на другой конец площадки за костыльным гвоздем, он увидел под полуприцепом лилипута, боровшегося со "слоновьей лоханью" - одной из этих цветных полых тумб, на которых выступают слоны. ЛаВей попытался помочь ему, и лилипут послал его в задницу и больно пнул в берцовую кость. Потом ЛаВей выяснил, что помогать лилипуту делать какую угодно физическую работу - не очень хорошая идея, потому что можно получить по яйцам.
Среди других интересных людей, с которыми ЛаВей встретился, когда работал в цирке, был один из авторов журнала Weird Tales Роберт Барбер Джонсон ("Раббер-баббер Джонсон", как он представился при знакомстве). Между ним и ЛаВеем завязалась дружба, которая продлилась еще много лет после официального формирования Церкви Сатаны. В то время, попутно с контрактной работой на журнал Blue Book (пять рассказов о цирке в год), Джонсон сам работал дрессировщиком. Он всегда восхищался магией и совпадениями, которыми полна обыденная жизнь, и в то же время совершенно спокойно относился к самым возмутительным дикостям. Хотя публика так и не узнала его как художника, картины, на которых Джонсон изобразил цирковые и балаганные сценки и где необычно трактовал освещение и фактуру, используя мельчайшие крапинки краски, будут, надеемся, в один прекрасный день выставлены. У ЛаВея много воспоминаний о проведенных ими вместе годах, и он любит рассказывать истории об их выходках и походах. Потом, совершенно внезапно, ЛаВей просто перестал о нем что-либо слышать. "Джонсон всегда хотел исчезнуть, просто сойти где-нибудь с края земли, как Амброз Бирс или Б. Трэйвен. Думаю, это ему в конце концов удалось".
Незадолго до того, как Клайд Битти умер от рака желудка, он зашел послушать, как ЛаВей играет на театральном органе, в "Потерянный уикенд", ночной клуб в Сан-Франциско, где ЛаВей работал в начале 60-х. Битти сидел, сжимая в руке банку "7-Up", просто слушая. На улице моросило; была одна из этих странных пустых зимних ночей, и жалкая горстка завсегдатаев, среди которых затесался Битти, лишь подчеркивала, насколько он здесь чужой. Антон отыграл его любимую программу: "Королеву джунглей", "Espana Cani", "Болеро" Равеля - и все остальное, закончив зловещими заключительными аккордами "Богемы" Пуччини. Никто, кроме Антона, не знал, кто этот незнакомец, но один из владельцев клуба, работавший за бармена, осторожно, как бы догадываясь о чем-то, присматривался к нему. Просидев так часа полтора, великий Клайд Битти одними губами сказал "гуд бай", поднялся и вышел в туманную ночь.
Глава 3. "Мистер, я был создан для этого"
Вот они, исчадия ночи, грабители могил, любимчики Дракулы. Заходи, чтоб увидеть дьявольских тварей. Гложущих кости, мерзких животных с ужасной душой. Пойманных всего в четырех милях от замка доктора Франкенштейна и привезенных сюда живыми и полными сил. Похитители трупов. Апостолы дьявола из животного царства. Ползут, крадутся вредители кладбищ, угроза покою и миру мертвых. Полные жизни, на залитой ярким светом арене, - смотри, изучай. Чума с поля боя, сытая мертвыми и умирающими солдатами…
Суггестивная реклама для непрерывного представления с участием броненосцев (Дон Боулз. Балаганный шоумен)
Шоу Битти пропутешествовало через Калифорнию, Орегон, Вашингтон, Неваду, Аризону и Нью-Мексико. В октябре 1947 года цирковой сезон закончился, и Антон был готов двигать дальше. Жизнь дрессировщика львов и циркового музыканта была довольно насыщенной, но он подозревал, что видел еще не все горизонты, что есть более крутые способы жить.
От своих цирковых корешей он слышал о разнице между работой в цирке и работой в балагане. Циркачи считали, что творят настоящее искусство, ослепительное семейное развлечение, если сравнивать с дешевыми трюками балагана, всеми этими палатками, где сидят "предсказатели судеб". Циркачи считают, что балаганщики - социопаты, бродяги, маргиналы, бегущие от закона или какой-нибудь гнусности, совершенной в прошлом, что они пытаются забыться, затеряться, заблудиться. Балаганщики считают, что циркачи - "рабы зарплаты" и "примадонны", что им нужны только профессиональные навыки, что они не знают законов уличной жизни, что они просто исполнители и не нуждаются в подлинной остроте ума.
Этого было достаточно, чтобы воодушевленный ЛаВей стал искать несезонную работу в разнообразных увеселительных заведениях на Западном побережье, вроде "Веселого парка "Пик"" в городке Лонг-Бич, Калифорния, где он играл на паровой каллиопе напротив блошиного цирка профессора Теобальда. Профессор Теобальд был довольно эксцентричным немецким господином, обожавшим засучить рукава и пустить своих блох угощаться его руками в качестве ужина. Он бушевал, возмущаясь ревом лавеевской каллиопы и жалуясь, что музыка огорчает его крошечных циркачей: "Пожалуйста! Это нервировать мой блох; они не будут исполнять с нужный блеск!" "Он умолял меня играть чуть потише. На каллиопе невозможно играть чуть потише; она звучит либо очень громко, либо вообще не звучит. Я никак не мог втолковать ему это и очень сочувствовал".
ЛаВею предстояло встретиться с массой интересных персонажей в балаганных турне: Франциско Лентин и сумел извлечь кое-что позитивное из того факта, что у него было три ноги, - он использовал третью как табуретку, когда ходил на рыбалку, и всегда танцевал с прелестнейшими девушками на любой танцплощадке, изобретя уникальный вальс, который делал их центром всеобщего внимания. "Он был единственным человеком, который плясал у меня на глазах в размере 5/4, -Чайковский мог бы сочинить для него великолепную пьесу". Хотя Лентини легко относился к тому, что родился трехногим, он изрядно стеснялся маленького пальцевидного придатка, росшего у него из третьей ноги, и всегда носил специальные длинные носки, чтобы спрятать его. Еще Антону понравился Человек-Страус, Якоб Хайльбергер, который настолько овладел своими желудочными рефлексами, что мог усилием воли отрыгивать проглоченные предметы. Он был чрезвычайно культурным инженером-евреем, закончившим Берлинский университет и сбежавшим из Германии, когда к власти пришли нацисты. Скрывая свой интеллект и высшее образование, Хайльбергер шокировал публику, глотая живых мышей, шары для гольфа и куриные яйца, из которых вылуплялись живые цыплята, выскакивавшие у него изо рта.