Но внешняя политика – дело тонкое; что бы ни фиксировалось на бумаге, реальность меняется в соответствии с обстоятельствами, уж кому-кому, а старшине, предрассудками европейского правосознания не обремененной, это было понятно лучше, чем кому бы то ни было. Куда серьезнее были пункты, посвященные внутренним вопросам. Что Войско Запорожское, согласно соответствующей статье, не просто получало автономию, но становилось практически независимой сословно-территориальное единицей, имеющей право (но не обязанной!) согласовывать свою позицию по всем вопросам с "Украйной", – это еще полбеды. В конце концов, "лыцарям", составлявшим 90 % электората, надо было, помимо 200 талеров, на пропой сунуть еще что-то. Но вот устройство потенциальной державы предполагалось куда как любопытное. Власть гетмана, хотя и обрамленная всевозможными почестями, сужалась до номинальной; не имея права ничего "приватной своей властью ни начинать, ни устанавливать и в действие не вводить", все вопросы он был "силен и волен с советом генеральной старшины решать". Фактически управление переходило в руки "старинных, благоразумных и заслуженных людей", причем занимающих наследственные должности. Речь, на минуточку, шла об олигархической республике. Соблазнительно сказать, "по примеру Речи Посполитой", однако, увы, не получается. Поскольку и Pacta Conventa, и "Генриковы привилеи" предусматривали политическое равенство всего военного сословия (шляхты), а в данном случае речь идет исключительно о магнатерии, на полную волю которой отдаются, не говоря уж о крестьянах, вообще в тексте не поминаемых, массы рядовых казаков. Не скажу наверняка, откуда начитанный Орлик выдернул такие прецеденты, из законов загнивающей Венецианской республики или из арагонских fueros XI века, но "демократия", скроенная по его лекалу, будь она воплощена в жизнь, не просто отбрасывала бы край в глухое средневековье, но и на корню делала "державу", так сказать, беременной социальными потрясениями. Хотя и крайне удобной для "бунчуковых", чьи должности (следовательно, и места в будущей Генеральной Раде) еще при покойном Мазепе сделались наследственными. Между прочим, зная все это и вернувшись слегка назад, становится совершенно ясно, почему "бунчуковые" выдвигали Орлика и поили запорожцев. Ни Горленко, ни строевые казаки, хотя и по разным причинам, на подобные "кондиции" никогда бы не согласились.
Бег
А сейчас начинаю обильно цитировать. Ибо гениально. "8 ноября 1710 года Турция, поддерживая гетмана Орлика, объявляет войну России. В начале 1711 года Орлик начинает общий поход запорожцев и татар против россиян на Украине. В походе приняли участие Турция, Крымское Ханство, Швеция и часть польского войска, которая поддерживала Лещинского". Это официальная "оранжевая" характеристика русско-турецкой войны 1710–1713 годов. Согласитесь, интереснейшая интерпретация причин и не менее интересное видение соотношения сил. Войско Орлика и, понимаешь, примкнувшие к нему турки, татары, шведы и польские "патриоты". Впрочем, уважая вас, дорогие друзья и читатели, комментировать сей шедевр не стану. Ограничусь констатацией: начиная очередную войну с Россией, султан, как всегда, отправил татарскую конницу в глубокий рейд по российским тылам, разрешив (а почему нет?) отряду Орлика примкнуть к буджакам и ногайцам. Несколько сотен сабель, конечно, не Бог весть что, но в плане политики ("Duх et Exercitus" вовсю строчил универсалы, призывая население Малой Руси восстать против "варваров" за "волю", гарантированную "конституцией") вдруг да сработает? Формально, по настоянию Карла, еще не совсем понимающего, где находится и с кем имеет дело, был даже оформлен союз с Крымом, и сам Девлет-Герай посетил Бендеры. Правда, финансовое вспомоществование, которое по султанскому приказу должен был выдать, не привез, на что Орлик горько жаловался в Стамбул, но подпись поставил. Хотя никакой координации военных действий так и не случилось: орда Герая двинулась на левый берег, целясь на Слобожанщину, а буджаки и ногайцы, подчинявшиеся непосредственной Стамбулу, вместе с приданным им отрядом Орлика – на Правобережье.
Вновь цитата, отмеченная печатью истинного гения. "Гетмана поддержал восставший украинский народ. Города друг за другом переходили под его власть. Орлик послал письма с призывом к борьбе Ивану Скоропадскому, что очень испугало российское правительство и Петра І, который собрал полковничьи семьи в Глухове как заложников". Что самое интересное, тут все правда, но подкрашенная в оранжевое. Действительно, полковничьи жены, с началом войны почему-то не захотев сидеть на хуторах, дожидаясь дружелюбных крымских джигитов, съехались в хорошо укрепленный Глухов. Действительно, Орлик писал гетману, а что ответа не получил, неважно, главное же, что писал все-таки. Действительно, на зов Орлика, вдвое увеличив его отряд, откликнулось большинство бывших казаков упраздненного поляками "нового реестра", после подавления "Палиивщины" бродивших в лесах, гайдамача польских и еврейских поселенцев. Действительно, только-только отстроенные и никем не охраняемые (у поляков нет сил, а русские войска ушли во исполнение Гродненского мемориала) местечки Правобережья встречали Орлика хлебом-солью, надеясь хоть на какую-то защиту. Действительно, наконец, около Лисянки атаковав отряд генерального есаула Бутовича (2000 сабель), посланного Скоропадским останавливать вторжение, почти 20-тясячная орда разбила его и вышла на подступы к Белой Церкви, единственному населенному пункту правого берега, где еще находился небольшой российский гарнизон. И все. К великому удивлению мифологов, гарнизон имел "достаточное количество боеприпасов и сильную артиллерию", так что осада затянулась на полтора месяца, и ни один из десятка штурмов успеха не имел (вспомним в связи с этим Батурин, взятый за два часа). Отсутствие лавров ордынцы, огорченные потерями, восполняли сбором "живой добычи" в окрестных селах. Орлик, отдадим ему должное, протестовал. Но тихо-тихо. Цивилизованные турки были далеко, а сердить татар он опасался. Да и его собственные "воины-освободители" занимались примерно тем же, разве что не на людей охотились, а тюки паковали. Нетрудно понять, что популярность "конституционного гетмана" росла с каждым днем. В мае же, когда российские войска под командованием Шереметьева начали контрнаступление, Девлет-Герай развернул орду на Крым, поляки Лещинского делись неизвестно куда, буджаки с ногайцами просто побежали, уводя на пути все живое. Правда, обратно в Бендеры Орлик привел то ли на тысячу, то ли на полторы сабель больше, чем повел в поход, но пополнение быстро рассосалось: гайдамаки, увязавшиеся вслед за отступающим воинством, не нуждались в неудачнике.
С этого момента "гетман в экзиле" всерьез не рассматривался никем. Вскоре после возвращения от него ушел и увел "лыцарей" кошевой Гордиенко, получивший от Девлет-Герая землю под новую Сечь. Плюнув на все, уехал на север Дмитро Горленко, принесший очередную повинную и, естественно, прощенный. Правда, как дважды предатель, имения на родине не получил, а был отправлен в Москву, где получил дом, впоследствии прозванный "Гетманским", и солидную пенсию, а в 1731-м, исхлопотав дозволение, вернулся домой и остаток жизни прожил на покое, тешась сочинением дум, самой известной из который считается "Гой, як тяжко на Москвi". Примеру Горленко последовали многие. Орлика же жестокая Порта сняла с довольствия, и, если бы не король-рыцарь, никогда не бросавший верных людей в беде и выделявший гетману часть турецкого пенсиона, семейству (жена, две дочери, три сына, два шурина и домашний попик отец Парфений) пришлось бы совсем худо. Коротая дни, Duх et Exercitus писал. Писал много. Создал, в частности, трактат "Вывод прав Украины", доказывающий, что демократичнее его конституции просто придумать невозможно. А также "Манифест к европейским правительствам", призывающий монархов Великобритании, Франции, Австрии, Голландии и Дании, забыв противоречия, объединиться ради спасения "милой Украйны" от "варваров" и обещая за это массу преференций после совместной победы. Писал, натурально, и панегирики. Султану, хану, местному паше. Но в основном письма, и в первую очередь – Войнаровскому, ставшему к тому времени общепризнанным панъевропейским денди и завсегдатаем модных салонов, напоминая clair et clair monsieur André о "неких известных кондициях". На что "ясный и светлый месье" изредка откликался в том смысле, что "некие известные кондиции" помнит, но времена сейчас трудные, так что пусть пан гетман подождет. Duх et Exercitus, видимо, сердился, но ждал. Однако через три года и ждать стало нечего: Войнаровский, не удовлетворившись салонной жизнью, занялся политикой, завел игру с британской разведкой и, в конце концов изъятый ее российскими конкурентами в Гамбурге, уехал в Якутию, что, надо думать, согрело гетману душу, но рассеяло всякую надежду на транши, даже с запозданием.
В 1715 году, покидая Бендеры, шведский король пригласил своего личного гетмана в Стокгольм, где выделил ему стипендию, которой, однако, большому семейству, где никто из мужчин, кроме Орлика, не умел работать, очень и очень не хватало, а редкие приработки главы клана (репетиторство, переводы) мало что меняли. "Ни хлеба, ни дров, ни света", – жаловался Орлик в письмах. Понемногу были заложены и пропали бесследно гетманские клейноды (булава, бунчук и прочее), а также подарки Мазепы – бриллиантовый перстень и золотой крест. Еще хуже стало после гибели в Норвегии покровителя. Наследовавшая брату королева знать о причудах брата не хотела. Орлика в очередной раз сняли с пансиона, и он перебирается во Францию, надеясь, что там к титулованной (князь все-таки) особе отнесутся с большим пониманием. В чем-то он прав. Французское правительство пристраивает старшего сына, 17-летнего Григория, в престижное военное училище, а семье содержание. Но опять-таки совсем незавидное. А дети растут, жена хворает, да и шурьям с отцом Парфением кушать надо. Именно в это время Duх et Exercitus в полном отчаянии пишет письмо любимому учителю, другу дяди Стефану Яворскому, сделавшему ослепительную карьеру в РПЦ и лично огласившему анафему Мазепе. Письмо странное. Гетман подробнейше разъясняет, как его обвели-запутали, клянется, что сам ни сном, ни духом, но конкретно ничего не просит. И ответа не получает (символы прощению не подлежат, о чем вообще-то надо было думать раньше). Зато вокруг его домика вскоре начинают бродить хмурые верзилы, чьи камзолы, хоть и сшитые по последней парижской моде, все равно напоминают русские мундиры. Доведенный до последней степени, Орлик, бросив семью, бежит в Турцию, где уже не просит ничего (много ли одному надо?), кроме крыши над головой, куска хлеба и – главное – защиты. Турки жалостливы. Они заступаются, и Петербург милостиво позволяет "гетману в экзиле" жить спокойно при условии, что о нем не будет ни слуху, ни духу. Остаток жизни беглец проводит на глухой периферии Порты то в Салониках, то в Валахии, сочиняя "Дневник странника" и утешаясь тем, что бытие далекой семьи понемногу улучшается за счет жалованья быстро растущего по службе шевалье Грегуара д’Орли – молодого перспективного офицера, в будущем графа и маршала Франции. Но это уже совсем другая история, к Гопакиаде, вопреки мнению мифологов, отношения не имеющая.
Глава VIII
Короли и капуста
Суета вокруг бюджета
Еще и еще раз повторяю: Мазепу зря объявляют предателем. Ни один руководитель, даже Иосиф Виссарионович, имея полную возможность истреблять подчиненных "обоймами", не может идти против всего аппарата. А кинуть москаля требовал от гетмана именно весь аппарат. Немедленно после "измены" оказавшийся ни при чем. Ивана Степановича, лидера чересчур сильного, просто съели. А вместе с ним съели и верхушку "бунчуковых", нахватавшую слишком много лакомых кусков. И Орлик, призывавший Скоропадского и прочих "встать за волю" был обречен именно потому, что землю "изменников" уже – с позволения Петра – переделила "элита "второго эшелона". Так что возвращения эмигрантов не хотел никто…
Почти сразу после "казуса Мазепы" абсолютное большинство казачества избрало нового гетмана – Ивана Скоропадского. Под прямым давлением российских войск, говорят мифологи. Не соглашусь. Выбор был сделан самим фактом отказа в повиновении старому гетману, а персоналии – это уже дело второе. В любом случае это был на самом деле выбор большинства, а не 200 червонцев на пропой запорожцам, как в бендерском варианте. Правда, пожилой туповатый Скоропадский был кандидатом старшины, массы же хотели более популярного и креативного Павла Полуботка, но шла война, и Петр, как главнокомандующий, имел право голоса при назначении высшего командования. Важно для нас в данном случае однако не это, а то, что эпоха Скоропадского, по утверждению оранжевых авторов, стала периодом "наступления российского самодержавия на права автономии". Наиболее подробный список претензий по этому поводу составил некто Александр Худобец, учитель-методист из Киева, и сводится он к тому, что
(1) при гетмане находился министр-резидент, который следил, чтобы старшина не имела связей с татарами, турками, шведами и поляками;
(2) в 1715-м царь упразднил выборность старшин и полковников, они теперь назначались свыше;
(3) вновь избранный гетман должен был присягать на верность;
(4) Петр сам назначал полковников;
(5) гадячский полк возглавил серб Милорадович, и вообще, много старшинских постов заняли не украинцы по происхождению; (
6) российские купцы имели большие привилегии в торговле с Гетманщиной;
(7) с 1719-го украинцам запрещалось самостоятельно экспортировать пшеницу и прочее на Запад, все должно было отправляться через Ригу и Архангельск под контролем царских таможенных служб;
(8) в 1722 году была создана Малороссийская коллегия для надзора за всеми административными, судебными и финансовыми делами.
Что тут скажешь. Я не вправе осуждать пана Худобца, он человек служивый. Но детей, обработанных им, жалко. Им, видимо, никто уже не растолкует, что "министр-резидент" (в отличие от польского комиссара при Войске Запорожском) не вертухай на вышке, а, пользуясь сегодняшними терминами, Чрезвычайный и Полномочный Посол, само присутствие которого при гетмане говорит о статусе Малой Руси, пусть формально, но признанной государством, находящимся в особых договорных отношениях с Россией. Никто не объяснит бедным детям, что "слежка", с учетом реалий, была вполне обоснована, поскольку Коломакские статьи строго запрещали "автономные" контакты с зарубежьем, а попустительство Мазепе, неявно их нарушавшему, известно, к чему привело. Никто не расскажет, что в 1715-м Петр не выборность отменил, но наследование "бунчуковых" должностей, а присяга на верность суверену была обязательна для всех гетманов во все времена, начиная с польских. И уж конечно очень удивлена будет пытливая детвора, выяснив со временем, что "не украинцы по происхождению" в казачьей старшине были не подлым петровским нововведением, а обыденностью. Причем во всех вариантах и оттенках – и поляки (имя им легион), и румыны (Иван Подкова), и турки (Павло Бут, вождь восстания 1637 года), и татары (Кочубей, Джелалий), и абхазы (Андрей Абазин, один из лидеров Колиивщины), и даже (о ужас!) евреи, причем (о два ужаса!) в количестве, перебивающем всех остальных (Мусий Мойзерница, гетман Марк Исмаэль-Жмайло, выигравший битву при Куруковском озере, Илляш Караимович, Павло Герцик, Остап Борухович), а великий Филипп Орлик вообще чех, никакого отношения к Украине не имеющий. Впрочем, поскольку дети не мои, не моя и проблема. А вот насчет купцов, хлебной торговли и Малороссийской коллегии разговор особый.
Дело в том, что "зажав" политику, Петр не коснулся экономики, дав понять, что, мол, живите как хотите, а я закрою глаза на все, что не мешает государству. И новые магнаты, решив, что теперь дозволено абсолютно все, разошлись вовсю. Примерно как председатели узбекских колхозов в эпоху застоя. Столь шустро, что хлеборобы начали вспоминать "ляшские времена" как время тихого покоя и социальной справедливости. В конце же концов дошло уже и до того, что не мешать государству никак не может. Начали, скажем, ставить внутренние таможни, облагая пошлиной российских купцов, и гонять за кордон караваны с "теневым" зерном, покушаясь тем самым на одну их основных отраслей наполнения бюджета (помните пункты 6 и 7 стенания пана Худобца?). Плюс, разумеется, уход от налогов. Даже не уклонение, а вообще неуплата. Со ссылками, что, дескать, имеем льготы. Что было правдой, но не совсем. Льготы относились только к "старым" пожалованиям, но не к полученным в итоге "черного передела", но кто же, честное слово, обращает внимание на такие мелочи? Тем паче что в Петербурге имелась целая структура хорошо "подогретых" заступников, пустившая метастазы на всех уровнях вплоть до Сената и возглавляемая лично Меньшиковым, повадки которого старшина хорошо изучила в период его пребывания на Левобережье. Короче, люди зарвались. Забыв о некоторых особенностях личности главы государства, которому было по большому счету плевать на все, кроме бюджета. То есть армии, флота и питерских строек. Тут он вставал на дыбы и становился свирепым, карая даже верных людей, причем сумма нанесенного государству ущерба не имела значения. Многолетний губернатор Сибири, князь Гагарин, некогда доверенное лицо мамы царя, был повешен за многомиллионные гешефты, а обер-фискала Нестерова, оступившегося один раз в жизни, колесовали за сущий пустяк, не приняв во внимание смягчающие обстоятельства. И в конце апреля 1722-го, устав интересоваться, почему, donnervetter, богатое Левобережье уже который год приносит убытки, а население сотнями бежит на правый берег "до пана круля", царь (смотри пункт № 8 претензий пана Худобца) учреждает ту самую Коллегию. Поставив во главе ее бригадира Вельяминова-Зернова, человека из своего знаменитого "собственного реестра", куда заносил имена людей, которые хотя по бесталанности на повышение не претендуют, но никогда не уйдут с баркаса. Дав ему полномочия подобрать штат на свое усмотрение и разобраться, что все-таки происходит на брегах Днепра. Никаких властных полномочий. Только контроль и прием жалоб. Но даже это вызвало на местах шок и трепет. "Новые паны" понимали, что стоит приоткрыть ларчик, и вылетят демоны, которых уже не остановишь. Да и жалобы, даже не имеющие немедленных последствий, все равно ложатся в досье, и неизвестно, когда и чем откликнется. Началась паника.
Очень красноречив в этом смысле гетманский Универсал, изданный 19 августа 1722 года, – сильно запоздалая попытка хоть что-то исправить, когда стало ясно, кто такой Вельяминов и чего от него следует ждать: