Горе
I could not think where are thou art
Tou hast forgotten me;
But I forgot, then by thy side,
Tou coudst but mortol be!Montgomery
Наверное, существуют поветрия не только в виде эпидемических заболеваний, они захватывают массы и в других отношениях. Не успел я тайно повенчаться, как выяснилось, что не я один прибег к такому способу разрешения этого жизненного вопроса.
Через несколько дней писари показали мне секретнейший запрос, исходивший от командующего войсками гвардии о предоставлении ему списка офицеров, находящихся в тайном браке. Великий князь сам только что обвенчался без огласки и теперь заинтересовался, кто еще додумался до такого решения.
В бригаде были офицеры, находившиеся в постоянной связи, но женатых церковным браком без огласки не оказалось.
Всем известен брак молодого конногвардейца Биркупского, связавшегося неразрывными узами с певицей Ряльцевой. Как мне говорили, товарищи поддержали его морально, предоставив дамам самим принимать юную чету или уклоняться от этого. Он с женою бывал у моего брата Николая Тимофеевича, своего товарища по выпуску.
Брак был заключен по самой пламенной любви; впоследствии он отдал свою кровь, чтоб спасти ей жизнь. Кто бы посмел становиться между ними в этом случае?
– Маруся, – сказал я однажды, вернувшись домой, – на всякий случай: если ко мне нагрянет неожиданный визит, будь готова.
– А что мне делать тогда, Заинька?
– А вот что: приготовь себе место в гардеробе и, в случае чего, спасайся туда…
Предчувствие меня не обмануло. После обеда мы оставались одни, прислуга побежала за покупками. Вдруг звонок…
– Маруся, спасайся!
Я подошел к дверям. За ними стоял капитан Свидерский-Пономаревский, мой новый командир.
– Ты не занят?
– Нет, нет, как раз кстати… Милости просим!
– Вот, решился нанести тебе визит.
– И прекрасно. Хочешь взглянуть на мое новоселье?
– Какая прелестная уютная квартира! Это столовая?
– Да. А направо мой кабинет. На кушетке всегда спит мой отец, когда приезжает из Кронштадта. Ему нравится, что там села одна пружина, и он уверяет, что эта ямка доставляет ему величайший комфорт.
– Там спальня… заходи!
– О, как уютно! Это портрет твоего батюшки?
– Да, он был тогда помоложе.
– А эта дама?… Какая красавица!
– Это моя мама. Я не знал ее, она скончалась через пять дней после моего рождения.
– Какое чудное лицо! Ну, я ведь только на минутку, пора домой! Я запер двери.
– Маруся!
Моя фея уже выпорхнула.
– Не догадался?
– Может быть, и догадался. Но ведь я не хотел его компрометировать в качестве сообщника моего преступления. Так спокойней и мне, и ему!
При всем нежелании углубляться в решения социальных вопросов, я не могу удержаться здесь, чтоб не высказать моего личного убеждения. Ранее на офицеров не накладывалось никаких ограничений в отношении брака. Мой отец в 22 года женился на 20-летней девушке, имел от нее пятерых детей, и лишь неожиданная болезнь прервала их счастье десять лет спустя.
– Мои дети, – постоянно говорил он, – не получат от меня наследства. Я оставляю им только безукоризненное имя и безу пречную кровь.
И это была правда: все врачи, лечившие его потомство, подтверждали это. Но на его детей уже было наложено тяжелое ограничение: в наше время офицеру разрешалось жениться только в 23 года, и то при условии внесения реверса в 5000 руб., как гарантии, что супруги могут жить прилично; в наше время офицеру в 28 лет уже можно было жениться без реверса, но, тогда как прежде для брака требовалась лишь санкция командира, теперь уже требовалось разрешение общества офицеров (суда чести).
Таким образом, правительство накладывало двойную узду на цвет отборной молодежи. Сказать девушке: "Дожидайся меня пять лет", – это значило отказаться от ее любви. Требовать приданого, значит, надругаться над святыми ее чувствами.
Юноша в 22 года, если он вполне здоров и нормален, должен жениться, иначе его организм будет жестоко страдать. У иных подобное воздержание действует на психику, у других – на сердце. Есть исключения, которые под влиянием беспредельной любви, чувства стыда и чести или глубокого религиозного подъема борются с этим, – но это подвиг, которого нельзя требовать от масс, точно так же, как нельзя заставлять каждого ходить по канату.
В нашем выпуске было 70 молодых людей. Из них девять окончило училище такими же чистыми, как любая их сверстница. Но общий взгляд на нравственность был иной. С казенной точки зрения, училищный врач доктор Николаев в первые же дни поступления прочел лекцию по обращению с проститутками, дабы не захватить болезни. Взгляд его был чисто утилитарный: для изучения серьезных наук необходимо ясное и спокойное мышление; для сохранения душевного равновесия надо жить нормальной половой жизнью. Результаты немедленно сказались: трое захватили сифилис с первого же отпуска. Сколько же переболело поздней? Более счастливые находили разрешение в связи с замужними дамочками – по их мнению, в Петербурге все были "такие". Интимная жизнь остальных мне осталась неизвестной. Но среди молодежи вообще существовало убеждение, что каждому приходится переболеть "детской болезнью" в той или иной форме. Вот что выродило наше поколение! Вот что сгубило наше потомство! Война и революция докончили остальное.
Никакая цивилизация, никакая медицина, ни даже гигиена не восстановят того, что погубило отсутствие духовной культуры, презрение к идеалам, аукцион всего святого ради получения каких-то засаленных бумажек, которыми дьявол дурачит лучшее создание Творца.
Кто получил от этого материальную выгоду, не берусь решать: проститутки, "дамочки", врачи – но государство вместо здорового, хотя и обнищалого поколения получило тысячи венериков, не способных на какой-либо душевный порыв и позабывших стыд и совесть.
Аналогичные переживания происходят и в девушке, немного ранее. В наши времена абсолютная чистота, возвышенное представление о любви, унаследованное от родителей, вера, строгий семейный режим вынуждали некоторых жестоко страдать, уходить в монастырь, даже кончать жизнь самоубийством. Или же, под влиянием опытной матери, девушка шла на компромисс, отдавая свои драгоценнейшие чувства случайно подвернувшемуся человеку, которого прикосновение заставляло ее содрогаться от отвращения и покидать мечту о своем волшебном принце, который клялся любить ее до гроба и с которым она была бы так счастлива… На помощь приходит Пушкин, которого всеобъемлющий гений находил поэзию во всех мелочах жизни, но колоссальная популярность которого, быть может, основана именно на том, что он писал для масс, и если изображал также и героев, то они скорее являлись декоративными фигурами, но не образами, неотразимо влекущими за собою. Его Татьяна, милая, славная деревенская девушка, заслужила ореол героини лишь одной только фразой: "Но я другому отдана и буду век ему верна…" Но исполнила ли она эту клятву до конца?
Ведь самая лучшая девушка, не испытавшая счастья полной взаимной любви, если первое время и находит себе какой-то "Ersatz" в новизне положения, подходя к роковому для женщины возрасту в 32–34 года, уже не находит себе места.
Если она не встретит любовника, который заменит ей хотя отчасти ее будничного мужа, если не утонет "в развлечениях", то совершенно неожиданно бросится на шею любому хорошо сложенному парню, пока не убедится, что то, что она нашла в нем, так же похоже на любовь, как обезьяна на человека.
Зачем же все это? Разве государству, которое искусственно разводит у себя облагороженные породы животных, невозможно уделить немного внимания на сохранение крови своих граждан, не ожидая, пока все лучшее в мире измельчает и покроется плесенью и жизнь превратит всех нас в двуногих скотов? На закате дней только среди простых людей я видел неиспорченных юношей, которые стрелялись из-за неотвеченной любви, видел девушек, которые честно смотрели в глаза и говорили:
– Не бойтесь, начерно я не пойду замуж!
Счастливым браком можно назвать лишь такой, в котором безграничная и безотчетная любовь, и пламенная страсть сливаются в одну божественную гармонию. С этим счастьем уже ничто не может сравниться на земле. Такая любовь перерождает обоих, наполняет их души небесной радостью, заставляет их забывать все тягости жизни… Чувствовать себя любимым тем самым существом, которое вы любите как свою душу, – что может быть выше этого? Если вы нашли такую любовь, о-о-о! Не щадите для нее ничего! Все остальное – прах в сравнении с неземной радостью обладания. А разве легко встретить подобное чувство на земле?
Какое право имеет человек или даже государство становиться между теми, кому Провидение ниспослало этот драгоценный талисман, залог бессмертия и небесной любви? Какое оправдание тем, кто ставит препятствия между любящими, стремящимися соединиться между собой навеки?
И если этот исключительный случай упущен, что ожидает каждого из них? Их ожидает полное разочарование. В их голове проносится мысль: "Нет в мире ничего, кроме материального блага. Все эти святые чувствования – увлечение, страсть, похоть, не более…" Нет, нет и нет! Не обманывайтесь. Всеми силами души я протестую против этого!.. Если вы не нашли этого клада, если вы прошли мимо него – виноваты прежде всего вы сами. Виноваты без прощения все те, кто вдохнул в вашу душу яд сомнения и цинизма… Эта небесная любовь, это соединение двух существ во единое тело, во единую душу существует, и сто крат счастлив тот, кто сознает это и прямой стезей идет к этой заветной цели. Это Царствие Божие на земле, это райское блаженство. Нет лучшей доли во всем нашем земном существовании, и только смерть прерывает его… впрочем, ненадолго! Папа часто останавливался у нас. Маруся ухаживала за ним от чистого сердца, вспоминая своих стариков. Он иначе не называл ее, как "моя милая доченька". Ему нравилось все в нашем простеньком хозяйстве, а нам его приезд вносил радостное оживление.
– Мне нигде так не уютно, – говорил он, лаская Марусю. – У вас я забываю все на свете… У вас так хорошо!
Мало-помалу мы побывали у всех братьев. Ближе всех сошлись мы с Мишей и Махочкой. Офицеры иногда заходили к нам, но редко: у каждого было свое счастье. Ранней весною моя батарея опять ходила в Кронштадт. Это дало нам возможность погостить две недели у папы на Пасху. У папы было 20 комнат, прелестный сад, и иногда мы выходили в море на его яхте, купленной у лорда Абердина за 5000 фунтов (он заплатил за нее 80 000).
Не могу не упомянуть здесь одного трогательного эпизода. Через несколько дней после свадьбы мне сообщили, что одна дальняя родственница, Ольга Андреевна Эллиот, была бы очень рада познакомиться с моей женой.
Мы тотчас же отправились к ней и нашли ее во вдовьем доме на Васильевском острове. Она уже потеряла свою старушку мать, и хотя сохранила еще привлекательные черты молодости, но уже очевидно склонялась к закату. Видимо, она немало пережила в жизни. Из ее сердечных слов было ясно, как высоко она оценила нашу романтическую любовь и мое отчаянное решение. Она со слезами расцеловала мою Марусю и тотчас, выйдя в другую комнату, вернулась с узелком, в котором заключалось все ее девичье приданое: браслеты, броши, серьги.
– Возьмите это, – сказала она, обнимая Марусю. – Быть может, они принесут вам большое счастье!
Последний мой командир дивизиона полковник Зедергольм был хороший и интеллигентный человек. Видимо, Нищенков и еще более Лехович горячо рекомендовали ему меня, так как он вполне доверялся мне во всем и где только мог пользовался мною.
К сожалению, и у него были слабости. Сам бывший паж, он долго командовал гвардейской запасной батареей в Павловске, и между гусарами и стрелками привык к кутежам и безалаберной жизни. Женат он был на скромной симпатичной даме, подруге по Смольному моей сестры. Она бывала у нас в доме, и часто они играли в четыре руки. С ним перевелся и его младший офицер подпоручик Бутовский, которого – после ухода Баклунда в академию – он намечал своим адъютантом.
Но его попытки втянуть наш скромный дивизион в кутежи всегда оканчивались неудачей.
Однажды мы сидели в нашей уютной лагерной столовой.
– Наверное, надвигается гроза, – заметил кто-то, – темно, как в "Аиде" в последнем действии, где жрецы собираются душить Радамеса, а вот и эфиопы идут.
Зедергольм оглянулся в окно и увидел группу цыган.
– Идут… Идут сюда, – ликовал он, – Маруська Танцуй и Шурка Змейка, а вот и их подруга… Вы знаете их? Не позвать ли их к нам в Собрание?
– Как прикажете, но до сих пор у нас бывали только жены или невесты офицеров или их хорошие знакомые.
– Поставить на голоса! С младшего… Бутовский!
– Как прикажете.
Но следующим был стрелок со стойкими традициями.
– Я – против.
– Вы?
– Против.
Дошла очередь и до меня. "– Против!"
Зедергольм поморщился, вынул новенькую бумажку и послал ее Маруське Танцуй.
Но один раз он все-таки отыгрался.
Как-то по соседству к нам зашли два стрелка 4-го батальона. Несколько лет назад они вчетвером приходили провожать нашу 2-ю батарею, уходящую на Восток, – это были адъютант Мандрыка, граф Апраксин и оба брата Притвиц. После этого у нас завязались постоянные отношения. Иногда мы угощали друг друга, они нас русской кухней и французскими винами, а мы их французской кухней и русскими винами. Они вносили в наш монастырь веселую, безобидную струю беззаботной жизни, рассказывали анекдоты из своей практики, предупреждали о приезде Царя, который нередко ужинал в их батальоне – тогда из-за высокого отделявшего нас забора слышались нескончаемые тосты, сопровождавшиеся криками "ура!" и звуками "Пьяного марша". Оба Притвица, особенно Филофей старший, явились уже под градусом, и нам пришлось тотчас же послать за Pommeric Ser – шампанским их любимой марки…
– Поверьте, не пили целых две недели, – уверяли они со смехом. – Напились мы у гусар до зеленого змия и возвращаемся к себе через парк. Вдруг он толкает меня под локоть: "Ты… видел?!."
– Я – нет!.. А ты видел?
– Я – нет!
Через две недели не выдержали, опять поехали к гусарам.
– Что вас давно не видно? Ведь вы знаете, сейчас же после вашего визита весь полк выходил по тревоге. Сбежал белый слон, подаренный императрице Чекрабенем, и мы его загоняли всю ночь.
– Слон! Так это же наш слон: чего ж ты уверял, что его не видел?
– А ты-то что мне морочил голову? Я ведь был уверен, что мы напились до белого слона!
– Ну так сегодня выпьем за вашего слона! – Зедергольм ликовал. Видимо, желая создать еще более интимности, он, слегка пошатываясь, начал чокаться со всеми по очереди, предлагая каждому выпить за то, что привлекает его в женщине более всего.
– А вы что находите в ней лучшего? – спросил его Филофей, слегка сощуривая глаз и почесывая свою русую бородку. Ответ Зедергольма воскресил во мне самые циничные кадетские анекдоты.
– А вы? А вы?.. – Старых стрелков уже не было никого, остальные повторяли то же гадкое слово.
– А вы? – он обратился ко мне последнему. – Что вы считаете в женщине самого лучшего?
– Сердце, – отвечал я, не задумываясь.
– Ну, вы!.. Неисправимый идеалист!
В пьяной компании бесполезно было бы отстаивать свою точку зрения.
Но я знал, откуда явилось это презрение у самого Зедергольма. Как-то раз в своем кабинете он показал мне большой портрет, написанный масляными красками.
– Вот из-за нее я пустил себе пулю в сердце, – проговорил он задумчиво. – И этот клок седых волос в бороде остался у меня на память. Но когда я очнулся, жажда жизни охватила меня… Никогда не хотелось мне жить, как тогда! И все из-за нее…
Вот откуда является цинизм у мужчин.
В заключение попойки на мою долю выпала задача доставить в свою семью наиболее пострадавшего, Бутковского. Но бедняга так накачался, что то и дело падал на землю.
– Опять ты свалился, – говорил он мне. – Ну, давай руку. Ох, какой ты тяжелый, да как же ты назюзился… Ну, держись за меня крепче, я как-нибудь постараюсь доставить тебя домой… А куда мы идем?
– Идем к твоей благоверной. Она тебя сразу приведет в чувство.
– А, пожалуй, ты и прав, – согласился он, когда я, наконец, прислонил его к калитке их дачи. – Пьян-то ведь я, а не ты.
Бедная женщина всплеснула руками и положила мужа на кушетку. Он уже совсем присмирел под ее руками. Я помог его раздеть, и она стала отпаивать его всякими зельями… Больно было смотреть на все это!
Они поженились всего несколько месяцев назад. Оба маленькие, прехорошенькие, с румянцем на щеках и блестящими глазами, перед аналоем они производили впечатление игрушечной свадьбы. Никто не мог смотреть на них без улыбки, даже герцог. Хотелось посадить их к себе на колена обоих и любоваться ими. И вот!.. Что за талант обращать людей в свиней, и где та Цирцея, которая умела бы сделать обратное?
На солдат это произвело отвратительное впечатление: "До сих пор между нашими господами офицерами такого не было", – хмуро повторяли они, качая головами. И это был первый и последний раз.
Первое лето мы с Марусей провели в Леонтьевском. Это был единственный случай, что я не был в лагере. Весной следующего года мы урвали месяц, чтоб начать осуществление давнишней мечты и построить хуторок на культурном участке в Красной поляне на Кавказе. Маруся осталась там еще на два месяца. Она приехала в конце лета, и мы сняли дачку недалеко от Бутовских. Я исчезал там все свободное время. Бутовская очень подружилась с нею… Она горько плакала, провожая Марусю на место последнего упокоения… Плакали и все мои близкие!
– Мне легче умереть, – говорила она в последние минуты, – но мой Заинька остается один… что с ним будет?