И население Силезии, Домбровского бассейна и районов Краковского воеводства, сохраняя видимость покорности, боролось с оккупантами всеми доступными средствами. Широкое распространение получило пассивное сопротивление и промышленный саботаж. Производительность труда на предприятиях резко упала, инструменты и оборудование изнашивались гораздо быстрее, повысился расход горючего. На железной дороге возросло число столкновений поездов, вагоны с военными грузами неделями простаивали в каких-нибудь тупиках или "по ошибке" отправлялись обратно в Германию вместо того, чтобы следовать на восток.
С самых первых дней оккупации начали появляться конспиративные группы и организации различных политических направлений. Из левых организаций наиболее активными были "Кружок друзей Советского Союза" и "Общество друзей СССР", "Друзья Советского Союза" и "Революционное движение Сопротивления". Многочисленными были также группы "Серпа и молота". Помимо перечисленных, было много других, не всегда имевших названия местных левых группировок. В первые же месяцы 1940 года по инициативе Павла Деды в Хжанове была организована группа из нескольких человек, которая, сохраняя традиционные формы организации КПП, поставила перед собой задачу установить контакт со всеми бывшими активистами партии и проводить так называемый тихий саботаж на производстве. Среди членов группы были Францишек Венцлавек, Ян Дудек и Петр Хжонсцик. В том же самом году возникли и другие группы в Либёнже, Явожно, Плазе, Боленцине, Погожице, с деятельностью которых были связаны имена Томаша Барановского, Станислава Трача, Юзефа и Людвика Трыбусей, Яна Леся, Эугениуша Трепы и Эдварда Цекеры.
После роспуска КПП в 1938 году коммунистическое движение в Польше оказалось раздробленным. Это затруднило выработку единой программы борьбы с оккупантами.
В кругах бывших членов Коммунистической и Социалистической партий Польши царило убеждение, что необходимо вести борьбу с фашизмом. Призыв этот был, конечно, не нов, но новыми были условия, в которых приходилось теперь вести борьбу на польской земле.
Несмотря на то, что Красной Армии приходилось вести тяжелые оборонительные бои, мало кто верил в возможность победы Германии над СССР. Придумывались самые различные аргументы. Вспоминали о Наполеоне, об огромных просторах страны, о суровых зимах и храбрости советских солдат. Каждый придумывал себе утешения, какие только мог. Жилось тяжело. Немцы крикливо праздновали свои победы и со дня на день дожидались вестей о взятии Москвы. В те дни поляки поддерживали себя слухами, сплетнями, различными пророчествами - всем тем, что могло хоть как-нибудь утешить их, позволить забыть жестокую действительность. Но вот прошло несколько месяцев, и немецкое наступление увязло под Москвой - и люди увидели в этом новое неопровержимое доказательство своих предчувствий, что, в свою очередь, подняло новую волну оптимизма и веры в победу.
Первые месяцы 1942 года были для польских коммунистов и деятелей левых группировок поворотным моментом огромного значения. Была создана Польская рабочая партия.
Приблизительно в последних числах января в Домбровский бассейн прибыл член инициативной группы, представитель Центрального Комитета ППР Роман Слива - "Вебер", который после налаживания контактов с коммунистами, действовавшими в рамках прежних нелегальных объединений, приступил к созданию единой политической организации - Польской рабочей партии.
В состав первого окружного комитета ППР Домбровского бассейна вошли такие организаторы и активисты тайных левых организаций, как Ян Солярский, Владислав Смулка, Игнаци Каляга, Юзеф Новак, Чеслав Грущинский, Станислав Кшинувек и Антони Столярский.
В этот же период в хжановском "Фаблоке" коммунисты, пепеэсовцы, сочувствующие КПП и сторонники левых взглядов выбрали из своей среды подокружной комитет ППР, который вместе с подокругами Сосновецким, Домбровским и Стшемишинским образовали округ ППР Домбровского бассейна.
Секретарем Хжановского подокруга стал "Осет" - Францишек Венцлавек, довоенный профсоюзный деятель, а членами комитета были избраны: "Олек" - Томаш Барановский, Владислав Цыган из Бычины, "Огродник" - Ян Рейдых из Мысляховец, братья Лукасики, Стефан Бохенек из "Фаблока", Петр Хжонсцик из Плазы, Павел Деда из Косцельца и Адам Хенек из Серши.
Поздней весной 1942 года во время встречи деятелей "Кружка друзей Советского Союза" с Романом Сливой был создан также окружной комитет ППР в Бельске. Встреча происходила в лесу, в районе Старой Веси. В состав комитета были избраны "Марцин" - Юзеф Мага, "Марек" - Леон Вечорек, "Тварды" - Леон Лясек, "Слоньце" - Станислав Буляж и "Канонир" - Юзеф Клюска.
К несчастью, вскоре после этого выдающегося события в руки немецкой жандармерии попал Станислав Буляж. Он был слишком опытным подпольщиком, чтобы не понимать, насколько важно жандармам раскрыть только что созданную организацию. Возможно, он боялся пыток или считал, что не выдержит следствия. Когда немцы возили его по району, пытаясь заставить раскрыть адреса конспиративных квартир и партийных товарищей, он 24 июля на перроне Хжановского вокзала бросился под колеса подъезжающего поезда.
Весть о создании партии я встретил с огромной радостью. Эту долгожданную новость сообщил мне в июне 1942 года мой давний знакомый из Либёнжа "Макар" - Макар Юрчик. Через несколько дней, 1 июля, я вступил в члены ППР и стал солдатом Гвардии Людовой.
Уже довольно длительное время я поддерживал непосредственный контакт с Юрчиком и теперь через него получал первые задания. Я приходил, а зачастую приезжал к нему на велосипеде, под предлогом какого-нибудь мелкого ремонта. "Макар", помимо того, что трудился слесарем на "Фаблоке", подрабатывал дома ремонтом мелких хозяйственных механизмов, велосипедов, колясок и прочего. Он был старше меня на несколько лет.
Очень часто, обдумывая формы и методы борьбы с оккупантами, я подыскивал в памяти примеры, которые могли бы быть использованы в наших условиях. И неизбежно приходил к одному выводу - партизанская борьба. Это не было открытием. Призыв к организации партизанских отрядов был нам уже хорошо известен. Однако в Силезии, в состав которой входили теперь и хжановские земли, это было связано с невероятными трудностями. Где будет располагаться база отряда? Где отряд будет укрываться? Какими должны быть методы борьбы? К какой тактике должны прибегать партизаны, чтобы не оказаться полностью уничтоженными после первого же выступления? Размышления не очень помогали. Ответы на все эти вопросы могла дать только непосредственная борьба с врагом. После трех-четырех месяцев совместной работы "Макар" свел меня с "Болеком" - Станиславом Бараном, секретарем района Либёнж. Знакомы мы были давно. Теперь нас еще больше сблизила работа в рядах одной организации. Я многому научился у него за те два года.
"Болек" был опытным деятелем рабочего движения еще в междувоенный период. Несмотря на молодость, он дважды эмигрировал во Францию в поисках работы. И каждый раз его депортировали. Была установлена его принадлежность к польской секции ФКП. На родине, будучи коммунистом, он также не мог найти работу. За активную деятельность в рядах КПП "Болек" был заключен на два года в тюрьму святого Михаила в Кракове. После отбытия наказания он продолжал работу в рядах КПП. Раненный во время сентябрьской кампании, он лечился в Лодзи. Затем пробрался в Хжановский район. Он был уверен, что именно здесь найдет благоприятную почву для конспиративной работы.
С первых же дней оккупации он жил и работал на нелегальном положении. В июле 1942 года я тоже последовал его примеру и распрощался с родным домом.
Решение это чисто случайно совпало с вызовом меня в полицейский участок в Либёнже. Не знаю, зачем я понадобился немецкой полиции - возможно, в связи с арестом отца, а может, и по какому-то другому делу. Но я решил, что в полицию не пойду. Слишком жив еще был в памяти образ измученного голодом и издевательствами отца, а также сцены, свидетелями которых я был в Освенциме. На вызов по повестке я не явился. Через два дня за мной прибыл немецкий жандарм. Я перед самым домом занимался починкой велосипеда и не заметил полицейского Либеру. Его узнал мой младший брат. Крик "Сташек, Либера!" заставил меня вскочить на ноги. Я моментально оценил положение. Еще была возможность спастись бегством. Я бросился бежать через луга к близлежащему лесу. Не успел я добежать туда, как раздались выстрелы: в первый раз стреляли в меня.
Либера хотя и считался лучшим стрелком среди полицейских Либёнжа, имея на своей совести уже несколько жертв, на этот раз промазал.
С той поры я пребывал преимущественно в лесу до самого освобождения. Однако я часто наведывался в родной дом и даже некоторое время скрывался там в хитро сделанном укрытии. Оно находилось над каменным потолком погреба и имело два выхода. Один выводил через чердак по длинному туннелю, вырытому в сене, а второй - через кладовку и тщательно замаскированное отверстие в потолке. Этим убежищем, хотя оно было неудобным и низким (ведь, если говорить откровенно, в нем с трудом можно было сидеть, и то только держа голову между коленями), пользовались многие из моих товарищей по борьбе.
До конца дней моих останется в памяти узкая щель в стене, сквозь которую я мог наблюдать крохотную частицу внешнего мира. Днем я не мог покидать укрытие - ведь любой полицейский в округе мог знать мою внешность. В нашем районе у полиции имелись весьма внушительные силы и густая сеть постов. Но не только полиции приходилось нам остерегаться. Первому же попавшемуся немцу в военной форме или переодетому в штатское гестаповцу могло прийти в голову потребовать у меня документы, задержать или отвести в участок. Такой поучительный случай произошел со мною на третий же день после столкновения с Либерой. Я скрывался тогда в лесу, проголодался и присел на полянке, собирая землянику. Слова "Хэнде хох!" прозвучали как гром среди ясного неба.
Я чуть было не подавился ягодами. Оглянувшись, почувствовал, что у меня мурашки забегали по коже, - в нескольких шагах стоял лесничий с двустволкой наизготовку, а большой пес, заходя слева, с ворчанием готовился к прыжку.
"Это конец", - промелькнуло у меня в голове.
Но тут же я услышал мужской голос, говорящий по-немецки:
- Я его знаю. Он из Жарок.
Рядом с лесничим появился Теодор Сивец, мой односельчанин. Он знал, что три дня назад я убежал из дому, преследуемый выстрелами Либеры. Встреча с давним знакомым вселила в меня надежду. И не напрасно. Сивец и в самом деле принялся уговаривать лесничего отпустить меня - он, мол, хорошо знает и меня и мою семью, а особенно Мацея Валаха, моего дядю по отцу, который много лет проработал лесником в Доннерсмарке.
- А что он делает в лесу? - продолжал все же допытываться немец.
Все это время я стоял, подняв руки вверх. Наконец немец дал себя уговорить и отпустил меня. Так в самом начале партизанской карьеры мне был преподан суровый урок. Уже тогда я дал себе слово как можно меньше расхаживать днем, и обещание это я старался не нарушать до самого конца оккупации. Только в исключительных случаях выходил я днем, но и тогда у меня было постоянное ощущение тревоги и напряженности. Зато по ночам я чувствовал себя свободно и почти в безопасности.
Семья Сивецов, которую включили в одну из групп фольксдойч, так как нашли у них какого-то немецкого предка, были людьми порядочными. Они оказали нам немало ценных услуг и всем своим поведением доказали, что никогда не переставали считать себя поляками. Сам Сивец работал мастером на фабрике, его жена Зофья была начальницей почты в Либёнже. Случилось так, что с семьей Сивецов связаны два наиболее драматических момента в моей жизни. Сивец уговорил лесничего отпустить меня и тем самым спас мне жизнь. Подобную же услугу оказала мне и его жена. Работая на почте, она перехватила анонимку, адресованную в полицию, в которой какой-то подлец доносил о том, что я скрываю оружие. Она известила об этом моего дядю Мацея, а он - мою мать. Я находился тогда как раз дома и никак не мог ожидать появления немцев. За несколько лет Зофья Сивец насобирала объемистую пачку доносов и писем, которые, дойди они до адресата, могли бы стоить жизни не одному честному человеку.
Поэтому после освобождения я с особенным удовольствием мог засвидетельствовать сотрудничество семьи Сивец с польским движением Сопротивления.
Не хотелось мне расставаться с хжановской землей, несмотря на то, что именно здесь меня разыскивала немецкая полиция. Некоторые знакомые советовали мне покинуть эти места и заняться какой-нибудь работой, чтобы переждать войну. Я, конечно, не прочь был пережить войну, но предпочитал это делать с оружием в руках. Я все яснее сознавал, что только борьба с оружием в руках может быть ответом на преступления гитлеровцев, обрекших наш народ на уничтожение. В близлежащем Освенциме реализовывался чудовищный план массового истребления. До моей деревни доносило ветром запах сжигаемых трупов. Днем над лагерем стояли тучи черного дыма, ночью пылало неугасавшее зарево. Гитлеровская фабрика смерти работала без остановки. В редкие минуты передышки освенцимские палачи выезжали в близлежащие леса поохотиться. Лесничество в Пжецишуве было хорошо снабжено современными охотничьими ружьями. Мы об этом дознались и твердо решили, что оружие попадет в наши руки, как только нам удастся организовать боеспособный отряд.
Местность, где нам предстояло действовать, была трудной. Здесь не было ни обширных лесов, ни горных массивов. Введенный гитлеровцами порядок изрядно затруднял передвижение. Неудобной для нас была и близость друг к другу населенных пунктов, в которых размещались довольно сильные полицейские участки.
Перечисляя трудности, я вместе с тем хочу подчеркнуть, что положение наше в значительной степени облегчалось патриотическим поведением польского населения, особенно представителей рабочего класса. Это они непрестанно пополняли ряды партии и Гвардии Людовой. И люди, которые формально не состояли в партии или в подпольных организациях, с риском для жизни оказывали нам помощь и поддержку.
Мне хотелось бы особенно подчеркнуть, что за все время оккупации нам не приходилось сталкиваться с врагами из-за угла. Этой проблемы у нас не было. Возникли различные подпольные группировки, которые ставили перед собой разные цели, но враг у всех был только один - гитлеризм! Братоубийственных трагедий у нас не было.
ОТРЯД
Вместе с "Болеком" я приступил к формированию первого партизанского отряда. Начал я с ближайших своих товарищей. Так получилось, что были это преимущественно мои соседи. "Альбина" - Станислава Ловеца, "Сташека" - Станислава Птасиньского и "Повалу" - Тадеуша Косовского я знал с детства. Я чувствовал, что имею на них влияние, а они, в свою очередь, доверяют мне. Гитлеровская оккупация еще больше сблизила нас.
Скрываясь от немцев, я продолжал встречаться с друзьями. И вот, наконец, наступил день, когда я открыл им свою принадлежность к партии и Гвардии Людовой. Радуясь оказанному доверию, они тут же с энтузиазмом объявили о своей готовности бороться вместе со мной в рядах Гвардии Людовой. К сожалению, тогда я еще не мог взять их сразу в лес. По заведенному порядку мм сначала были поручены различные задания. Ребята отлично справились с ними. Вся эта тройка пережила годы оккупации. Они погибли после освобождения, в борьбе с бандитским подпольем краковского воеводства, защищая молодую народную власть .
"Альбину" не очень нравилась отведенная ему роль. Он настаивал на том, чтобы мы взяли его с собой в лес. Я ему объяснил, что пока это невозможно, и пообещал как можно скорей исполнить его желание. Спустя некоторое время "Альбин" действительно оказался в лесу в рядах партизанского отряда. Тадек Косовский и Станислав Птасиньский продержались все время оккупации на положении "легальных" .
Встречи и беседы с "Болеком" в окрестностях дома лесника "Адама" - Винцента Познаньского, в которых затем стали принимать участие "Юзек" - Юлиан Рембеха и "Валек" - Юзеф Шалёнек, привели к тому, что к первым числам ноября 1942 года образовался лесной партизанский отряд Гвардии Людовой. Первыми его солдатами стали "Болек", "Юзек", "Валек", "Адам" и я. Командиром отряда был "Болек", я - его заместителем.
Вскоре я приступил к формированию собственного отряда. В Менткове у меня было много старых друзей. В состав отряда вошли следующие гвардейцы: "Личко" - Юзеф Кумаля, "Казек" - Станислав Бебак, "Тадек" - Францишек Косовский и "Винцент" - Винцент Косовский. Неофициально отряды эти назывались отряд "А" (группа из Либёнжа) и "Б" (ментковская группа). Обычно для их обозначения мы пользовались названием местности, где отряды возникли.
Группы состояли из "нелегальных" солдат. Через несколько недель их численность увеличилась - в каждой из них стало по 12-15 гвардейцев, тесно и непосредственно связанных с партизанской деятельностью. Были это, следовательно, отдельные партизанские отряды, входившие в состав одного соединения и способные вести самостоятельные боевые действия. Эта нигде не виданная структура партизанских подразделений сформировалась в результате необычайных условий борьбы в Силезии. Как правило, отряды действовали самостоятельно, но в случае необходимости они объединяли свои силы.
Обрекая себя на трудности лесной жизни, мы не предполагали, что становимся партизанами первого отряда Гвардии Людовой на всей территории земель, включенных в состав империи.
Первенство это, может быть, и почетно, но положение наше было незавидным. Другие отряды зачастую имели связных, инструкторов, офицерские кадры, им сбрасывали грузы с самолетов, а нас, когда мы единственный раз вглядывались в небо, высматривая контейнеры с обещанным оружием, уже окружили силы вермахта, полиции и гестапо; они-то и организовали эту заброску грузов, чтобы собрать отряд в одно место и уничтожить его окончательно! Даже самолета для нас не пожалели! Однако людей преданных, искренних, горячих у нас всегда было достаточно.
При образовании партизанского отряда нам пришлось столкнуться с такими проблемами, как подготовка укрытий для солдат, добывание оружия, питания и прочего.