Славянорусский корнеслов - Александр Шишков 5 стр.

СЕМИНАРИЯ. Слово семинария почитаем мы взятым с латинского зеттапит, духовное училище, потому как в нем насаждаются семена учения. Что же, латинец мог его от своего зетеп произвести, а мы от своего семени не могли? Сколько же таких исконно наших слов, которые почитаем мы чужеязычными! Семья, семейство от этого же корня происходят; ибо что иное семьянин, как не одного с другим семени!

Примечатель. А. С. Шишков тысячами слов показывает, как все инязы берут корни от славянорусского, но нет ни одного обратного примера. Не позволяет природный закон яйцам учить курицу. Какое же взаимообогащение языков может быть, а тем более, взаимная выгода? Только взаимное и постоянное опущение ума и нравствености.

Сродники братья-славяне и перезвон родных слов

Когда корень в разных языках один и тот же, то и ветви, произведенные от него, сколь бы ни были особенным выговором и значениями различны, но все сохраняют в себе первоначальное понятие корня, от которого произошли; а если переходят в другое значение, то непременно смежное с первым. На сем основании утверждается единство языков.

Возьмем из многих славенских наречий одно какое-нибудь, например, чехское (богемское) и сличим с русским языком.

Глава, hlava мост, most

Дуб, dub поле, pole

Дубрава, dubrava мышь, mys

Дух, duch мразь, mraz

Колечко, colecko плод, plod

Доколе слова сохраняются без всякой перемены букв, имея то же самое значение, до тех пор язык остается один и тот же. Он пребывает таким только в началах своих, в последствиях же начинает от них уклоняться. Так река, разделившаяся на многие рукава, не перестает быть тою же рекою. Однако во всяком наречии язык приемлет иной ход, иное направление и начинает по многим причинам от первобытного образа своего отличаться. Например, разностью принятой богемцами латинской азбуки, которая не имеет достаточного числа букв для выражения всех звуков славенского языка. Читая слова мыть, яма, веять, иго, превращенные в meyt, gama, wati, gho, узнать их можно, лишь употребив труд и внимание.

Каждое наречие при производстве из корня ветвей своим образом сокращает или растягивает слова, следует собственному своему соображению и сцеплению понятий.

• Изменение гласных: трость, trest; пепел, popel; порядок, poradek; иногда согласных: ось, wos; звезда, hwezda; нрав, mraw; хлыст, klest.

Сокращением слов: молчаливость, mlcawost; волна, wlna; хохот, checht..

Растяжением слов: хладеть, chladnaut; твердеть, twrdnauti; мыльня, mytedlna; сало, sadlo; дикий, diwoky; дичина, дичина, diwocina. Заметим, что в последнем случае не они, но мы выпуском буквы в затмили корень; ибо слово дикий, по старинному дивий, происходит от диво, и следовательно, из дивокий или дивкий (т. е. всему удивляющийся, ни к чему не привычный) сократилось в дикий, откуда слово диковинка, означающее больше дивную, чем дикую вещь.

• Переставкою букв: холм, cylum; пестр, perset; долг, dluh.

• Различными окончаниями: мужество, muznost; заседание, zased; падение, pad (хотя в сложных словах и мы говорим водопад), доказательство, dokaz или dokazliwost.

Переменою предлогов: обвинять, zawiniti; сполна, zaupolna; вблизи, zblizka.

Мы говорим мрак, мрачный, и богемцы тоже mrak, mracny; но они в одинаковом смысле говорят oblak, mracek а мы говорим облако, не употребляя слова мрачек.

Мы говорим трость, и они тоже trest; но они произвели от сего имени глагол trestati (тростати, т. е. наказывать, бить тростью), а мы его не имеем. Они говорят tresti hoden (трости годен) - наказания достоин, а для нас такое выражение дико, хотя и можем разуметь его.

Мы употребляем прилагательное бодливый, говоря только о животном, которое бодается рогами, а они под своим bodliwy разумеют колючий, поскольку бодать и колоть есть одно и то же действие. Мы говорим штык (ружья), а они boden (т. е. чем бодают). Мы говорим точка, а они bodec. Мы говорим крапива, а они, bodlak потому что трава сия колет, бодает.

Слово наше хлеб и у них chleb; но мы под именем хлебник разумеем того, кто печет хлебы, а они под своим chlebnik разумеют место, где хранятся хлебы; хлебника же называют chlebinar.

Мы говорим пахнуть, и они тоже pachnuti; но мы не называем худой запах пахниною (pachnina).

По-нашему вор или тать, а по их kradar (от краду).

По-нашему глоток, а по их lok (наше от глотаю, а их от лакаю).

По-нашему равнина, а по их hladina (от гладкости).

Мы о человеке весьма больном говорим полумертвый, а они nedomrlec (недоумерший).

По-нашему жилище или обиталище, а по их bydlisste (от глагола быть).

При сравнении одного наречия с другим примечаются два обстоятельства. Первое, народ говорящий одним наречием, не может разуметь говорящего другим. По сей причине называем их языками: польский, сербский, чехский (богемский). Но второе, вникая в корни и производство слов сих наречий, видим, что все они составляют один и тот же славенский язык, различно употребляемый, но отнюдь не чуждый тому славянину, кто станет его не по навыку слушать, а разбирать по рассудку и смежности понятий.

Ибо хотя мы не скажем вместо сборное место - zbiradlo; вместо клятвопреступник - kriwopriseznic, вместо чрезвычайный - mimoradny, однако знаем, что такое сбирать, криво присягать, мимо ряду. Следовательно, не учась богемскому наречию, можем по собственному языку понимать его.

Теперь, после сличения двух близких наречий, мы можем на том же основании обратиться и ко всем вообще языкам. Да не поскучит читатель вместе с нами вникнуть в примеры. Дело идет о том, чтобы освободить ум из-под сильной власти навыка и дать ему волю без ложных внушений рассуждать здраво и правильно. Для того нужны ясные доказательства.

Корень один, ветви разные

Возьмем какое-нибудь слово за первообразное, например, славенский глагол бить и присовокупим к нему глаголы, то же самое значение имеющие на других языках, отделим корни от предлогов и окончаний.

слав. бить

англ. To beat или bat-ter

франц. Bat-tre

итал. Bat-tere

Все эти слова, по виду разные, но по корню и значению одинаковые, есть одно и то же слово, доставшееся этим четырем языкам от первобытного, всем им общего отца.

Когда корень один и тот же, то и ветви от него производимые, яко от единого понятия истекающие, должны иметь взаимную между собою связь и сходство. В чем состоит это сходство, и почему так далеко уходит от наших взоров, что при великой разности языков становится совсем неприметно?

Мы из своего бить произвели ветвь битва, англичанин, француз, немец сделали то же самое, а именно к корню bat приставили окончания tle, aille, taglia. Иногда через некоторую перемену этих наращений делаются две ветви одинакового значения: мы от своего бить произвели битва и бой, француз от своего battre тоже две, battaile и combat; составление последнего слова, хотя и различно с нашим, но не нарушает единства языков, поскольку частица сот есть предлог, соответствующий нашему со или с: подобно тому, как мы бы вместо битва, бой говорили со-битва, со-бой. Пока нет никакой перемены в понятиях. Но так бывает не всегда. Итак, пойдем далее искать в единстве разности и в разности единства.

Ветви, производимые в разных языках от общего им корня, все сохраняют коренное понятие ненарушимо. Так например, мы от глагола бить произвели ветви бич, бойница. Но они не имели бы для нас никакого определенного значения, если бы остались только при коренном понятии: мы знали бы только, что всеми сими вещами можно бить, но бить можно и палкою, камнем, рукою. Итак, для точного разумения каждую из них необходимо определить и, сверх того, употреблением утвердить, разумея под словом бич плеть, которой бьют, погоняют лошадей; под словом бойница место, обставленное пушками, из которых бьют приступающего неприятеля.

Часто иноязычные, от того же корня произведенные ветви употребляем мы вместо своих и отнимаем чрез то у собственных ветвей силу, омрачаясь навыком, будто чужеязычная ветвь, одна и та же с нашею, яснее и значительнее своей. Вместо бойница приучаемся говорить батарея, не рассуждая о том, что чужая batterie точно таким же образом произведена от их battre, как бойница от нашего единокоренного с ними глагола бить и означает ту же самую вещь: следовательно, в одном и том же понятии не может быть ни большей ясности, ни большей значительности.

Итак, ум человеческий обращается от коренного к ветвенному понятию; но сей переход не может быть у всех народов одинаков. В извлечении ветвей языки отчасти сходствуют, отчасти разнятся, отчасти один от другого далеко уклоняются. Француз, итальянец, англичанин от своих battre, battere, beat (бить) произвели слова (или лучше сказать слово) baton, bastone, batoon мы сие слово их выражаем ветвями от иных корней (палка, дубина); но между тем и от общего с ними корня имеем ветвь батог, тонкую палочку или прут, употребляемый для битья, нечто подобное их baton.

Но разность языков бывает гораздо больше. Например, французы от корня battre произвели ветвь debat точно таким же образом, каким мы от своего бить произвели слово отбой (ибо их предлог de соответствует нашему от); но их debat не значит наш отбой, а означает спор. Хотя мы отбой не употребляем в смысле спор, но судя по общему соображению, конечно, спор есть не что иное, как отбой или отпор, делаемый друг другу словами. Хотя и выражаем французскую ветвь иною ветвью спор, однако между действиями биться и отбиваться (откуда их debat) и пратъ или препираться (откуда наше спор) мало различия, поскольку оба сии действия представляют некоторого рода битву.

Главная в языках разность в том, что иной имеет тысячу ветвей, а другой из того же корня извлекает их не более десяти. Но и в сей разности должна быть потаенная смежность понятий или связь мыслей.

Ибо человек не иначе дает название вещи, как по какому-нибудь примеченному в ней свойству или качеству; и как одна и та же вещь может иметь разные качества, то часто и называется двумя или больше разнокоренными именами. Связь между ними только тогда можем примечать, когда известно будет коренное их значение. Это видим даже в одном и том же языке. Например, в одинаковом смысле говорим орать и пахать. Когда вникнем, что орать происходит от глагола рыть, а пахать от глагола пхатъ, и когда притом сообразим, что землю нельзя иначе рытъ, как пханием в нее какого-либо орудия, тогда увидим ясно, что орать и пахать, невзирая на происхождение от разных корней, заключают в себе смежное понятие.

Богемец вместо нашего пощечина говорит pohlawek; ибо удар по щеке или по голове есть почти одно и тоже. Наш огород называет он zelnice; ибо в огородах обыкновенно растет зелие или зелень, т. е. травы и овощи.

Француз говорит le battant dlune cloche (язык колокола). Несмотря на разность названий, мы удобно понимать можем: язык у колокола или висящий у дверей молоток француз потому называет battant, от глагола battre (по-нашему биток, от бить), что тем и другим бьют, одним в колокол, а другим в дверь, дабы живущие в доме услышали стук.

Француз наше слово колокол называет похожим cloche, немец тоже glocke, англичанин совсем не похожим bell. Clo и glo могут легко быть сокращением из коло, откуда могло произойти слово колокол потому ли, что он имеет круглое, подобное колесу или колу основание, или по окольности, т. е. окрестности раздающегося от него звука, или наконец потому, что в него колотят (кол о кол), бьют языком. Но откуда англичанин произвел совсем ни на кого не похожее bell? От глагола to beat. Под своим bell разумеет он такую вещь, в которую бьют. Мы от нашего бить произвели подобную ветвь, било, а именно повешенную доску, в которую бутошники бьют часы. Не видим ли здесь, что dell и било сближаются и происхождением, и звуком, и значением?

Дерево слов, стоящее на корне КР, ГР, ХР

Звуки, состоящие из букв кр, гр, хр, слышимые в преломлении сухих вещей, в ударении друг о друга твердых тел, в воздушных трениях, в голосе животных, подали человеку повод к составлению из них слов, означающих разные гласы или шумы. Главное действие в звукоподражании природе производит буква р. Мы приемлем кр или хр или гр за один и тот же корень по той причине, что согласные к, г, х, стоящие переду, все гортанные, и потому легко одна вместо другой произносятся. Мы говорим хрусталь и кристалл, гаркать и каркать.

Приступим к описанию дерева.

КОРА. В слове сем примечается тот же звук кр; ибо оболочка дерева, называемая корою, бывает в старых деревьях обыкновенно сухая, черствая, ломкая, и во время преломления издает сей звук, от которого название свое получила.

Неоспоримым доказательством служат названия коры на других языках, например, по-латински cortex и crustum, по-рагузински korra и hrustaliza, ясно показывающие сходство с нашими хрустеть, хрупко, хрусталь, а именно звукоподражание сухим преломляющимся вещам. Ум человеческий от понятия о шуме перешел к понятию о вещи, издающей его: от кр к кора. Однако различие в одном и том же колене может быть столь велико, что требует особого соображения. Например, находим три таковых слова: кора, коришневый и коржаветъ. Кажется, между ними нет никакой связи, но это не так. Человек, желая отличить от общего слова кора некоторого особого дерева кору, назвал ее уменьшительным именем корица и произвел название цвету ее коришневый. Чтобы отличить подобную же кору на каменьях, плодах, назвал ее другим уменьшительным именем корка (алмазная, лимонная, хлебная корка). Находя, что кора обыкновенно бывает жесткая, он вместо чтоб сказать: она делается, подобно коре, жесткою стал говорить коржавеет (отсюда корж).

СКОРА, ШКУРА. Человек, находя сходство между корою дерева и звериною кожей (ибо она также покрывает зверя и также может быть с него сдираема), для отличия от кора, прибавив букву, назвал ее скора или шкура, и произвел ветви скорняк, скорнячить.

СКОРЛУПА. Ясно, что слово составлено из кора или скора и глагола лупить. Скоро лупится.

КОЖА. Без сомнения, к тому же семейству принадлежит: кора, скора, шкура, кожа есть одно и то же, одинаковым образом покрывает тела растений и животных. Может быть (чему много можно найти примеров), буква р выпущена из середины, так что вместо коржа стали говорить кожа. Глагол коржаветъ значит делаться корою или кожею, т. е. становиться жестким. Латинские слова имеют одинаковое с нашими происхождение: кора, cortex; скора или шкура, scortum; скорняк или кожевник, coriaris; кожа, corium. Их corium, происходя от cortex, сохранило коренную букву r, а наше кожа потеряло; но по всему ясно, что оно от сего же корня происходит.

КОРЫСТЬ. Человек, приметя, что неприятели в сражениях, для хвастовства или прибыли своей, снимают с убитых соперников доспехи, оружие, одежду и обнажают их подобно тому, как обнажают дерево или зверя, сдирая с первого кору, или со второго скору (шкуру), назвал, по сходству, сии приобретения корысть, откуда произвел ветвь корыстолюбие.

КОРЕНЬ. Без всякого сомнения, произведено от слова кора; поскольку вещь, называемая корнем, есть не что иное, как та же самая кора, уходящая в землю и там пускающая от себя множество отраслей.

КРЫЖ. (Сначала корыж, крест). Без сомнения, произошло от слова корень, поскольку нигде не видим мы столько переплетшихся между собою и один через другой переходящих отраслей, как во всяком корне, пускающем от себя множество усиков, находящихся с ним в том перекрестном положении, которое разумеем мы под словом крыж.

КРЕСТ. Может быть, сначала корест. Слово, то же значащее, что и крыж:, без сомнения, оттого же подобия с корнем произведено.

КРЕСТЬЯНИН. Многие думают, что слово сие есть испорченное из християнин; но можно и от слова крест произвести его. Христос на кресте был распят, а потому понятия о Христе и кресте соединены тесно между собой, так что крещение означает уже - христианина.

КОРЗИНА. Происходит от слов кора или корень, поскольку из молодой коры или кореньев сплетается.

КОРОБ. Такой же сосуд, как и корзина, делающийся из тонкой коры.