– Я его разрешил. Только попросил моего первого заместителя Лазуткина посмотреть монтаж этого репортажа, поскольку сам поехал домой хоть немного поспать. Сюжет, который Медведев показал Лазуткину, был длиной около 2 минут, а тот, который оказался в эфире "Времени", – 3–3,5 минуты. Медведев просто обманул Лазуткина: показал ему усеченную версию, а в эфир дал полную. Мне на дачу тут же раздался звонок из ЦК, что нет, мол, никакого управления телевидением… В общем, попросили вернуться на работу…
– Что ведь не спасло ситуацию, Леонид Петрович: 20 августа в той же программе диктор вдруг начал зачитывать сообщения международных информагентств о том, что лидеры мировых держав осуждают введение ГКЧП, а Ельцин поручил прокурору России возбудить в отношении них уголовное дело…
– Дело было так. Накануне ко мне зашли ребята из службы внешних связей и рассказали о том, что в Москве работает огромное количество информационных международных компаний: "Они снимают, а у нас с ними договоры на трансляцию, поэтому могут быть неустойки". Я дал тайное распоряжение пустить их через другой, девятнадцатый, подъезд в телецентр. Они и передавали по спутниковым системам те сюжеты, которые снимали. Почему я так поступил? Дело в том, что к тому времени для меня все стало ясно. Я дозвонился до Янаева, который одно время был моим соседом по дому и с которым мы были знакомы семьями. Спрашиваю: "Геннадий! Что за бестолковщина происходит? Все идет как-то не так, глупо… У меня под окнами стоят 140 человек из "Трудовой России", требуют студию, чтобы заявить о поддержке ГКЧП. Что мне делать?" Молчание. "Давай я открою им студию? Надо во что бы то ни стало сломать этот телевизионный день!" Вместо согласия во всех студиях вдруг возникли цензоры, которые взяли все папки под свой контроль. Это все, что они смогли сделать. Но важно помнить, что к моменту возникновения ГКЧП только на Первом канале определенное количество общественно-политических программ еще оставалось под моим, Гостелерадио, контролем, а целый ряд передач, таких, как, скажем, "Взгляд", были неуправляемы. Российский канал уже полностью был самостоятельным, ельцинским; ленинградское телевидение было ельцинским и Собчака. На это телевидение союзный центр к моменту введения чрезвычайного положения не мог оказывать никакого административного влияния. Борьба, которая велась между политическими деятелями, втянула в себя в лице известных и влиятельных журналистов средства массовой информации, многие из которых стали опорой Ельцина.
Кроме того, ГКЧП мне не доверял. Не доверяли они мне изначально, потому что боялись, что я "настучу" Горбачеву. Считали меня человеком Михаила Сергеевича. В чем-то они, конечно, были правы, но, в принципе, с их стороны это была большая ошибка. В данном случае речь ведь шла не о наших отношениях с Горбачевым, а о судьбе великой страны. К этому времени я был противником Горбачева, потому что он вместе с Ельциным – хотел он того или не хотел – становился главным разрушителем великого государства. И ради сохранения СССР я бы пошел на союз с кем угодно. А меня, по существу, взяли в плен, но как профессионала не использовали. Вот и началась эта нелепость с телевидением с точки зрения его профессиональной подготовки и использования в период чрезвычайного положения. Ночные привозы, увозы, "Лебединое озеро"… Да что там "Лебединое озеро"! Когда я с документами о введении чрезвычайного положения – первым среди них, кстати, было рукописное заявление Лукьянова – рано утром приехал в Останкино, меня и всех пришедших на работу сотрудников телецентра не пустили в здание! А в круглосуточно работающем телецентре тогда, между прочим, числилось 9200 работников. Ночная смена не может уйти, а дневная войти. Пока мои охранники из "девятки" – все трое подполковники – не решили эту проблему, я сидел в машине.
– Это был просто хаос, саботаж власти или ее паралич?
– Был полный паралич власти. Приведу яркий пример. Во вторник, 20 числа, состоялось заседание ГКЧП. Я настоял на своем присутствии там, чтобы попытаться решить главный вопрос: рассинхронизации каналов. В среду должен был собраться Верховный Совет СССР, и предстояло вести прямую трансляцию его заседаний. Пуго (в то время министр МВД. – Авт.) мне позвонил и пригласил в Кремль. Я захожу в главное здание, как говорили раньше, "с уголка" – откуда когда-то входил Сталин. На втором этаже, в приемной Янаева, стоит мой сосед по дому Юрий Харламов. Спрашиваю, как дела. Он: "Хуже некуда!" В этот момент выходит сам Янаев. Обнялись. Спрашиваю: "Ген, как дела?" – "Хуже некуда! Сейчас будет заседание, пошли на третий этаж". Идем пешком по лестнице, на которой нет света, и вдруг напарываемся на строительные "козлы": кто-то днем занимался отделочными работами и не убрал их. И вот исполняющий обязанности президента СССР и я ныряем под эти "козлы", с трудом выбираемся на третий этаж и начинаем помогать друг другу стряхивать с костюмов пыль и грязь. Перед самым началом заседания я встречаю Ахромеева. Он начинает возмущаться: "Все проваливается! Все идет в высшей степени бездарно! Сегодня из-за бездарных людей, скорее всего, будет уничтожена великая страна! Как мало для этого понадобилось денег ЦРУ…" А мы действительно знали, что ЦРУ стало вдруг гораздо меньше тратить денег на СССР – оно стало просто покупать людей. Ахромеев продолжает: "Даже здесь, я уверен, все будет записываться для Ельцина! Здесь каждый четвертый – ельцинист. Тут не хватает Варенникова, которого специально сослали. Был бы он здесь – в течение суток без жертв все встало бы на свои места". Я говорю: "А что же вы?" Ахромеев: "Я не такой человек. Я не могу. Мне интеллигентность мешает". Наконец начинается заседание. Янаев неожиданно зачитывает заявление: "Ходят провокационные слухи, что мы в грядущую ночь намерены взять под жесткий контроль Белый дом, арестовать российское правительство, применить силу… Но все это вздорные слухи, не имеющие никакого отношения к тому, что происходит на самом деле. Поэтому я прошу Кравченко передать сейчас в эфир, в программе "Время", мое заявление…" И отдает мне бумагу. Но в этот момент заговорил Крючков и ряд других членов ГКЧП: "А зачем это делать? Зачем давать такие обещания? Тогда уж давайте просить по телевидению вернуться Михаила Сергеевича…" Янаев тут же мне: "Леня, отдай назад бумагу!" Возникла жесткая дискуссия.
Представители депутатской группы "Союз", которые тоже принимали участие в заседании, начали требовать изоляции Ельцина и его команды, чтобы избежать крови в стране. В это время в помещение заглядывает женщина-секретарь: "Леонида Петровича Кравченко к телефону!" Звонит первый зампредседателя правительства Щербаков: "Леонид Петрович! Надо срочно разместить в ближайшей программе "Время" мое заявление о том, что в связи с болезнью председателя правительства Павлова руководство правительством СССР возлагается на Догужиева Виталия Хусейновича…" Я созваниваюсь с телецентром, даю соответствующие указания. В этот момент объявляется перерыв заседания и в приемную первыми выходят заместители председателя правительства Догужиев и Маслюков. Оба мрачные. Я предлагаю им задержаться у телевизора: "Сейчас будет важное сообщение". Диктор зачитывает текст о назначении Догужиева исполняющим обязанности главы правительства в связи с болезнью Павлова. Догужиев, никого не стесняясь, громко выругивается матом, а Маслюков его обнимает: "Виталий, ну чего ты расстраиваешься? Пойдем отсюда. Поехали ко мне, выпьем по стакану и на том закончим всю эту комедию". И они действительно ушли. Заседание продолжалось, но поскольку главного я уже добился – было принято решение, что каналы должны работать автономно, – уехал и я. Утром дал распоряжение послать телевизионную технику к Белому дому и давать в эфир информацию со всех сторон и точек зрения.
– Вот вы говорите, что с точки зрения использования телевидения ГКЧП все делало не так. А как, по-вашему, должно было работать Центральное телевидение в дни чрезвычайного положения?
– Понедельник надо было делать днем открытого телевизионного марафона. Ведь с самого утра уже стали приходить "перегоны" с заявлениями в поддержку ГКЧП. Кстати, в том числе от первых лиц Украины и Казахстана: Кравчука и Назарбаева. Их кассеты пролежали у меня в сейфе до вечера, а потом они же и попросили их вернуть. (Смеется.) Нужно было включить все студии СССР и пригласить туда людей разных возрастов и профессий: от военных до работяг, чтобы они высказывали свое мнение по поводу положения в государстве. Провести телереферендум. У ГКЧП ведь по стране была абсолютная поддержка – минимум 92 % населения. Таким способом ГКЧП с помощью телевидения одержал бы легкую победу.
Между прочим, сразу после краха ГКЧП Ельцин лично распорядился возбудить в отношении меня уголовное дело. У меня до сих пор хранится этот документ; его мне подарил Полторанин со словами: "Вот, написано лично его рукой". И с должности руководителя Гостелерадио меня тоже сначала пытался снять Ельцин. И даже издал специальный указ. Но этот указ не имел никакой силы, потому что назначал меня на этот пост не Ельцин, а Горбачев, к тому же формально Советский Союз еще существовал и, соответственно, указы президента России для союзных министров были нелегитимны. Спустя четыре-пять дней ельцинский указ о моем освобождении продублировал Горбачев. Но сделал это юридически грамотно, без каких-либо жестких мотивировок о моей политической позиции, в спокойной, нейтральной форме: освободить и все. Не знаю, обращался ли по моему поводу Ельцин к Горбачеву, думаю, так оно и было. Горбачев после августа 1991 года был очень послушным Ельцину.
– За год до смерти Ельцин в интервью сообщил о Горбачеве: "И во время путча он был информирован обо всем и все время ждал, кто победит, те или другие. В любом случае он примкнул бы к победителям – беспроигрышный вариант…"
– Могу по этому поводу сказать, что весной 1991 года мы с Болдиным (член ЦК КПСС. – Авт.) случайно оказались на дне рождения Михаила Сергеевича, где Горбачев с теми же самыми людьми, которые позже оказались в списке ГКЧП, открыто обсуждал три варианта введения чрезвычайного положения в стране.
Долго наблюдая Горбачева, я за пару лет до ГКЧП пришел к выводу, что в его природе, в его психологии заложен опаснейший для большого политика изъян. Об этом мне рассказали и те, кто с ним долго работал в Ставропольском крае, его ближайшие сподвижники тех лет. Они говорили, что Горбачев умел подбирать команду, впитывать интересные инициативы, но для того, чтобы лавры этих инициатив были записаны за ним, возглавлял сам процесс их внедрения и, ввиду отсутствия всяких организаторских качеств, тем самым губил дело. А потом разгонял всю команду, перекладывая на нее свою вину. Так было всегда. Мураховский мне прямо говорил: "Леонид Петрович, пожалуйста, не обожествляйте Горбачева, рано или поздно вы тоже станете его жертвой". И действительно, Горбачев много раз пытался "сдать" и меня. Так что цитата Ельцина, которую вы мне привели, – правильный вывод.
– "Она (перестройка. – Авт.) привела к таким катастрофическим последствиям, которых не могли вызвать ни мировые войны, ни революции. Советский Союз был взорван изнутри небольшой группой влиятельных лидеров партии". Кого именно из лидеров партии вы имели в виду?
– Безусловно, Яковлев, безусловно, Шеварднадзе… Это главные действующие лица по разрушению Советского Союза. Очень талантливые люди. Влиятельные люди. Они смогли не только сами, лично, объединиться в своих разрушительных устремлениях, но и смогли породить множество своих сторонников в этом деле, и прежде всего с помощью средств массовой информации. Целый ряд газет того времени были практически их штабами. К примеру, "Московские новости". Была даже карикатура по мотивам известной картины "Совет в Филях", где Яковлев с Шеварднадзе занимали главные места в редакционном совещании этой газеты. В своих разрушительных целях они очень тонко использовали национальный вопрос. Самый тонкий в СССР. Начали с Карабаха, столкнув Азербайджан с Арменией. Шеварднадзе вообще "хорошо поработал" на Кавказе. Там они предали блестящего командующего Закавказским военным округом генерала Родионова. Его молодых 18-летних пацанов-солдат откровенно избивали в апреле 1989 года в Тбилиси; военнослужащие, выполняя приказ, просто стояли в оцеплении, а их, без страха получить сдачи, жестоко били грузины – мастера-самбисты, боксеры, борцы – сбивали их с ног. В этот момент из Америки, кажется, прилетает Горбачев. Я его всегда встречал и провожал, поэтому лично видел, как ему тут же доложили, что в Грузии произошла беда. Лигачев (в то время секретарь ЦК КПСС, член политбюро. – Авт.) говорит: "Давайте туда направим Шеварднадзе, он же все знает на Кавказе". Шеварднадзе категорически отказывается. Яковлев его поддерживает: "Лигачев сейчас летит на отдых в Сочи? Ну, вот пускай заодно и в Тбилиси заедет, там близко, и во всем разберется". Я это слышал своими ушами. Наглая, грубая подстава. Кончилось все тем, что пролилась кровь, и весь мир стал возмущаться.
Удачно и практично спекулировали Яковлев с Шеварднадзе и на политической непросвещенности населения. Яковлев, к примеру, возглавив комиссию по расследованию обстоятельств подписания пакта Молотова – Рибентропа, законодательно протащил приятную для прибалтов оценку того, что произошло в 1939 году. После этого удержать прибалтов в составе СССР стало практически невозможно.
– Созданный "идеологом перестройки" Александром Яковлевым в пику западным "голосам", которые в конце 1980-х как раз перестали глушить, "Взгляд" тоже способствовал развалу страны?
– В вашей формулировке "созданный Яковлевым "Взгляд" есть некоторое преувеличение. В 1987 году секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев пригласил к себе первого зампредседателя КГБ Бобкова, Афанасьева от "Правды" и меня и объявляет нам: "Через три месяца мы прекращаем глушить западные радиоголоса. Поэтому сейчас самое главное: уберечь молодежь от тлетворного влияния Запада" – эту фразу Яковлева я записал в блокнот, который у меня цел и сегодня, – "и поэтому мы должны за короткое время создать свои программы, особенно для утреннего и вечернего эфира". Я, в свою очередь, собрал у себя в кабинете талантливых ребят из молодежной редакции и предложил им сделать эти музыкальные информационно-развлекательные программы. Смелые по сюжетам и фактам, неожиданные по интерпретации этих фактов.
Да, безусловно, "Взгляд" помогал в разрушении Советского Союза, но, с моей точки зрения, происходило это позже, когда эти ребята уже были народными депутатами РСФСР и входили в оппозиционную союзному центру партию. Конечно, это был бесподобный феномен, примеров которому в мире нет и не было. Я и сейчас не скрываю, что я подал идею "Взгляда", так же как, скажем, и идею "Прожектора перестройки", и помогал этим ребятам. Но когда "Взгляд" стал самодостаточной передачей, он тут же стал откровенно политизироваться, ребята ушли от своих изначальных интересов и целей: от бытовухи. "Взгляд" стал сугубо антипрезидентским, и было понятно, что сделать с ним уже ничего нельзя. Приведу красноречивый пример. В конце 1990 года Горбачев решил ввести пост вице-президента и назвал Шеварднадзе одним из кандидатов на него. Но на ближайшем съезде народных депутатов СССР Шеварднадзе делает громкое заявление об угрозе демократии в Советском Союзе и уходит из официальной политики. У нас же на следующий день был запланирован "Взгляд", в котором Шеварднадзе должен был выступить в качестве вице-президента; все были уверены, что он согласится на этот пост и его на него изберут. Я побежал к Горбачеву: "Михаил Сергеевич, что делать?" Тот только выругался матом. Тогда в телецентре мы садимся на телефоны и весь вечер ищем Шеварднадзе, чтобы уговорить его прийти завтра на передачу. Находим его помощника Игоря Иванова – будущего министра иностранных дел России. Он говорит: "Леня, можешь не стараться – не найдешь, его сам Горбачев четвертый раз ищет. Зарылся в листья", – шутит. Что делать? Листьев с Любимовым предлагают: "А может, повторить летнюю программу о том, как Шеварднадзе летал в Африку?" В этом полете, прямо в самолете, они взяли у него большое интервью. Я отвечаю: "Нет, ребятки, чепуха получится! Это же не музыкальная программа по заявкам телезрителей". Они не согласились. В назначенное время на экране появляется известный диктор Игорь Кириллов и читает официальное заявление "взглядовцев": "В связи с тем, что мнение сотрудников "Взгляда" на итоги работы последнего съезда народных депутатов СССР резко расходится с оценками этого события председателя Гостелерадио СССР Леонида Кравченко, "Взгляд" сегодня в эфир не выйдет". Для всех, и прежде всего, конечно, для меня, это было полнейшей неожиданностью. Игорю ведь все доверяли и полагали, что он в прямом эфире, как это и планировалось, лишь формально объявит о переносе программы на следующую неделю, а тут такое… А все дело было в том, что Кириллов получал от "взглядовцев" хорошие деньги. И давно получал. К этому времени была создана телекомпания "ВИД", с громадными средствами на счетах.
– "Считать генсека идеалистом, сражающимся за свободу вопреки всему, впрочем, тоже не стоит – бесцензурное телевидение было его надежным соратником в борьбе внутри Политбюро". По вашим словам выходит, что мотивы у горбачевской гласности, оказывается, были вполне прозаические…
– Более того, как только телевидение начинало задевать лично Михаила Сергеевича, он воспринимал гласность весьма условно. Но сначала он действительно всячески поощрял все новаторское в телевидении, в частности программу "Проблемы. Поиски. Решения". Еженедельный выход в прямой эфир по пять-шесть министров во главе с заместителем председателя правительства, где они два с половиной часа отвечали на вопросы. Вопросы, как правило, острейшие. Вознесенский – его отец был расстрелян по знаменитому "ленинградскому делу" – был ведущим этой телепередачи. Все кассеты с записями этих программ я отправлял Горбачеву – прямой эфир он мог смотреть не всегда, и они с Раисой Максимовной их смотрели дома. Она же подсказала Горбачеву, что эти просмотры могут быть мотивом для пересмотра его оценок некоторых министров. А когда произошел случай с Шеварднадзе, о котором я вам рассказал, и я поставил Михаила Сергеевича в известность о желании Листьева и Любимова дать повтор летнего "Взгляда" с интервью Шеварднадзе в самолете, Горбачев мне резко сказал: "Хватит "Взгляду" издеваться над президентом и правительством! Если бы я себя не считал демократом, я бы его уже давно закрыл! Они последние полтора года, являясь рупором Демократической партии России, являясь членами депутатской группы этой партии, на федеральные деньги воюют со мной и правительством. Ты им это разъясни! Это недопустимо! Это не демократия!"
Раньше бы он, может, и не обратил бы на все это внимания, но поскольку наступил период острейшего противостояния с Ельциным, Горбачев такие вещи уже терпеть не мог. При этом важный нюанс: "Взгляд" я не закрывал. Я потребовал от них заключения договора, где было бы записано, что у "Взгляда" остается полная свобода выбора проблематики, что они могут критиковать все, что угодно, но "Взгляд" не должен позволять себе откровенных антипрезидентских выпадов. Договор они не подписали. Ушли с телевидения, но продолжали готовить на деньги государства программу "Взгляд" и показывать ее на различных московских вечерах. Развешивали объявления: сегодня там-то и там-то "Взгляд" из подполья"; к примеру, в "Доме кино". Вместе с ними выступали какие-нибудь артисты или музыканты. Вход платный. Кроме того, они стали продавать за рубеж довольно грязные сюжеты о советской действительности.