Вельможа, сидевший перед столом товарища Медведева, поднялся и вытянулся с тем же выражением суеверной жути, которую внушал и товарищ Берман и все его постройки. Вельможа отступил на шаг назад, пропуская Бермана к креслу и слегка поклонился, не слишком подобострастно и не слишком по-товарищески. Товарищ Берман посмотрел на вельможу, как на пустое место и легким движением большого пальца правой руки указал вельможе на дверь. Вельможа, путаясь руками по столу, наспех собрал бумаги своего доклада Медведеву, посмотрел на того вопросительным взглядом, но не получив никакого ответа, пятясь, отступил к двери и вышел в коридор. В коридоре он кое-как запихал бумаги в портфель и рассеяно провёл рукой по лбу. По деревянному лицу часового промелькнуло сочувственно- соболезнующее выражение. Вельможа обозлился на то, что рядовой красноармеец подсмотрел минуту его слабости и испуга и, распрямив плечи, величественной походкой зашагал по коридору.
Товарищ Берман сел в кресло, только что освобождённое вельможей и еще тёплое от прикосновения его тучного тела, вынул портсигар и, не предлагая Медведеву, закурил крепкую и очень ароматную папиросу. Запах папиросы напомнил Медведеву о некоторых слухах, пытавшихся внести некоторый свет в таинственную и жуткую атмосферу, окружавшую товарища Бермана – о морфии, гашише и чём-то ещё, о том, как сидя в своем московском уединении, товарищ Берман расплетает (а также и сплетает) нити заговоров и контрзаговоров, и, как в центре гигантской паутины, опутывающей весь СССР, сидит близкий и страшный мозг, протягивающий свои амёбооидные отростки вот даже сюда, в Неёлово… Медведев знал, что обо всём, что делается в Неёлове, Берман осведомлён, во всяким случае, не хуже его, Медведева. В некоторых случаях даже и лучше. Здесь, в Неёлове, Медведев сидит в центре своей паутины, но вся она пронизана и иными нитями, Медведев сидит не только в центре паутины, но также и в паутине. Он следит за всем, но кто-то, следит за ним. Вот только кто именно?
Медведев закурил собственную папиросу и стал ждать. По личному опыту он уже знал: в беседах с товарищем Берманом не имеет никакого смысла ничто, выходящее из точных рамок данной деловой темы. Он был рассержен на самого себя даже за свое "очень рад" – вот, тоже, дёрнула нелёгкая за язык! Не имело смысла даже ни "здравствуйте", ни "до свидания". Это было так же ненужно и нелепо, как редактировать алгебраическую формулу в стиле "дорогой мой икс и милый мой игрек". Ничто не имело смысла. Иногда Медведеву казалось, что в глазах Бермана и он сам не имеет ровно никакого смысла. Так, может быть, только передаточная шестерёнка мыслей и велений товарища Бермана…
– Вызовите, пока что, товарища Чикваидзе, он, кажется, уже вернулся, – сказал Берман.
Медведев снял телефонную трубку и издал туда соответствующее распоряжение. Даже и о Чикваидзе Берман уже знал! Вероятно, прилетел с утренним самолётом, как всегда, нежданно-негаданно, и кое-кто уже здесь, в Неёлове, доложил ему все последние новости из дома страха. Медведев смотрел на Бермана так, как степная рысь смотрит на скорпиона: ни когтей, ни зубов, ни силы, а как ужалить может… В высоких партийных кругах Бермана называли советским Фуше. Берман об этом знал и где-то в глубине своей таинственной души презрительно улыбался: нет уж, только не Фуше. Фуше был мелочью, кустарём- одиночкой, как и вся эта кустарно сработанная французская революция. Правда, Фуше умер маркизом и оставил своим наследникам одиннадцать миллионов. Но ему, Берману, не нужны ни наследники, ни миллионы, ни, тем более, титул. Ему нужна власть. И он её будет иметь. Если… впрочем, об этом "если" лучше не думать…
– У вас не создалось никакой гипотезы по поводу исчезновения этого Светлова? – спросил Берман.
Медведев пожал плечами:
– Все распоряжения по этому поводу были даны непосредственно товарищу Кривоносову, и все они, кажется, исчезли. Руководство отделом не было поставлено…
– Это я знаю. И тем не менее, гипотеза могла бы быть.
– Товарищ Иванов выдвинул гипотезу, связанную с Нарынским изолятором.
– И это я знаю, я спрашиваю о вашей гипотезе.
Медведев ещё раз пожал плечами.
– Я, собственно, ждал вашего приезда. Ваши распоряжения относительно изолятора выполнены целиком и полностью.
Берман слегка поднял брови, как они могли бы быть не выполнены? На письменном столе раздался тонкий-тонкий звонок – это был сигнал, означающий просьбу разрешить войти в это святое святых дома № 13. Медведев нажал какую-то кнопку. В дверях возник товарищ Чикваидзе, слегка помятый после бурно проведенной ночи, а, может быть, и дня, и слегка пахнувший водкой. При виде товарища Бермана Чикваидзе чуть-чуть запнулся на пороге, такой высокой инспекции он всё-таки не ждал. От волнения сивушный дух пошёл ещё сильнее. Берман, предельно экономным движением руки, предложил Чикваидзе сесть. Осторожно пробираясь между креслами, Чикваидзе присел на одно из них. Сидеть было неудобно: кресла были мягки и низки и приноровлены для того, чтобы сидеть развалившись, но сидеть развалившись Чикваидзе не посмел.
– Рассказывайте, – лаконически сказал Берман.
Чикваидзе набрал в грудь побольше воздуха. Несколько запинаясь от неожиданности этой беседы, он стал излагать гипотезу мадам- товарища Гололобовой, гипотеза, в общем, была глупа, и сейчас, без водки и закуски, без тучной плоти товарища-мадам Гололобовой, Чикваидзе и сам почувствовал, что несёт ерунду: из-за романтической любви какой-то Дуньки к какому-то научному работнику товарищ Берман сюда бы не прилетел. Но товарищ Берман слушал внимательно и не прерывал… Короткая и бессмысленная "шортстори" с любовью, кровью, золотом и голодом скоро пришла к концу.
– Так, – сказал Берман безвыразительно. – Скажите, знает ли товарищ Гололобова девичью фамилию этой Жучкиной?
Такой вопрос в голову тов. Чикваидзе не приходил, кому нужна девичья фамилия Жучкиной?
– Не могу знать. И, вот ещё, товарищ Берман, её муж, товарищ Гололобов, он тоже пропал.
– То есть, как это так, пропал?
– Исчез. Пошёл на охоту и не вернулся. Я послал колхозников на поиски, пока ничего не нашли…
Медведев даже приподнялся на своём кресле, но не сказал ничего. В глубине своей души он был бы очень доволен, если бы товарищ Берман провалился совсем, со всеми своими талантами, розысками, гипотезами и прочим, провалился бы ко всем чертям. По мере возможности прямо в преисподнюю, если таковая существует. И если она согласится принять такое сокровище, как товарищ Берман…
– Вызовите сюда эту Гололобову, – приказал Берман Чикваидзе.
– Я сию минуту, она здесь в Неёлове.
– Знаю, пошлите авто, пусть её сюда привезут.
"И даже это он знает," – озлобленно подумал Медведев. "А этот дурак бабу сюда приволок. Может быть, вместе и мужа на тот свет отправили. Ну, пусть Берман разбирается сам. Его, Медведева, ни о чём не информировали, ни о чём не спрашивают, пусть сами и расхлебывают". Теперь Медведев очень рад был тому, что о секретном пакете он не имел и не мог иметь никакого понятия, пусть теперь за всё отвечают другие.
– Ну, позвоните, – сказал Берман.
Медведев услужливо протянул трубку Чикваидзе. Тот позвонил в гараж, потом вызвал телефон своей квартиры, Медведев отметил в уме и эту подробность: так и есть, зарезали они этого Гололобова, а бабу этот дурак с собою приволок. Ну, и дела!
– Товарищ Гололобова, – говорил Чикваидзе в трубку. – С вами говорит Чикваидзе, да, да, я знаю, не прерывайте, пожалуйста. За вами приедет авто, так вы с ним приезжайте сюда, очень важный разговор, тут приехал товари… – Но даже не поднимая глаз, Чикваидзе почувствовал запретительный взгляд Бермана, – Тут приехал один товарищ из Москвы… ну, да, потом расскажете, не прерывайте, пожалуйста, приезжайте сейчас же. Ах, я же вам сказал, потом расскажете. – Чикваидзе раздраженно положил трубку:
– Минут через пять она будет здесь.
– Так что же всё-таки с Гололобовым? – нейтрально спросил Медведев.
Чикваидзе развёл руками:
– Пошёл на охоту и не вернулся, может быть, найдут; поиски ещё продолжаются…
– Да, у вас там занятная станция, – сиронизировал Берман. – Какая гипотеза создалась по этому поводу лично у вас?
– Я вам, товарищ Берман, уже докладывал, что…
– Да, вы докладывали гипотезу Гололобовой. А ваша собственная?
Чикваидзе слегка развёл руками. Берман закурил ещё одну папиросу, и в комнате наступило молчание, которого не смел прервать ни Чикваидзе, ни даже Медведев. Снова раздался тонкий звонок, и в рамке двойных дверей показалась товарищ, она же мадам, Гололобова.
По дороге от квартиры Чикваидзе до дома № 13 Гололобова пережила ряд довольно стремительных ощущений. На автомобиле она ездила первый раз в жизни. Огромная блестящая машина, неслышной стрелой мчалась по пыльным улицам Неёлова и казалась Гололобовой символом той новой, "образованной" жизни, в которую введёт её Чикваидзе. "Товарищ из Москвы!" Видимо, какая-то шишка! Наконец-то ей удастся показать своё настоящее образование и, вообще… Сопровождавший Гололобову лейтенант государственной безопасности соскочил у подъезда дома № 13 и услужливо распахнул дверцу автомобиля – совсем, как в кино. Потом Гололобова проследовала через длинную вереницу каких-то коридоров и очутилась на пороге Медведевского кабинета. Следы бурно проведенной ночи, а, может быть, и дня, были наскоро замазаны чем попало. Тонкий сивушный запах перегара был кое-как затушёван дешёвой парфюмерией. Парадная блузка распирала тучный бюст. "Ну, нет, – подумал с некоторым разочарованием Медведев, – из-за этакого чучела никто никого резать не станет".
– Здравствуйте, товарищи, – весёленьким голоском сказала мадам Гололобова, – очень мне приятно.
Даже Медведев, и тот удивился: никто никогда и никакой приятности в этой комнате не испытывал и уж, конечно, не выражал. Удивление Медведева возросло ещё больше от неожиданно любезного тона Бермана.
– Заходите, заходите, товарищ Гололобова, – сказал он, – усаживайтесь вот сюда.
Мадам, она же товарищ, Гололобова, теребя в руках свой допотопный ридикюль и не зная к кому именно ей следует обращаться, вертела тазом посредине комнаты и потом ни с того ни с сего сделал что-то вроде книксена. "Ну, и дурища же, прости Господи", – подумал Медведев.
Гололобова своим женским глазом сейчас же установила тот факт, что Чикваидзе – невеликая, оказывается, шишка. Вот, сидит на самом краюшке стула. Самый начальник, видимо, вот тот, здоровый, за столом сидит такой важный и всё молчит. А этот шибзик, надо думать, секретарь или что там. Мадам Гололобова жеманно присела на край кресла.
– Ну, что это у вас там делается, товарищ Гололобова? – самым дружеским тоном спросил Берман.
– Ах, и не говорите. Один ужас, ужас! Я и сон совсем потеряла, такая стала нервная…
– Ну, расскажите же нам подробно, мы вместе, может быть, кое-как и разберёмся…
– Ах, я, конечно, но что же я могу, я только думаю, что…
За время, проведённое товарищем Гололобовой в размышлении, вишнёвке и кровати её гипотеза обросла кровью, плотью и даже штанами. В ней смешались и личные переживания и редкие впечатления от кино и скудная пестрота воображения, засушенного годами таёжной жизни. Сейчас даже Чикваидзе ругал самого себя самыми последними словами, имевшимися в его грузинско-русском словаре: как он мог принять всю эту нелепицу мало-мальски всерьёз? Но Берман выслушивал всю эту нелепицу с самым серьёзным и участливым видом и только время от времени перебивал Гололобову вопросами:
– А вы с Жучкиной были хорошо знакомы?
– Ну, какое там знакомство, женщина совсем без понятиев, так, по соседству, там что по хозяйству одолжить или…
– А вы её девичью фамилию знаете?
– Ну, это когда Жучкина девицей была, она и сама забыла, эта Дунька, как только увидит мужчину…
– Но девичью фамилию вы всё-таки, может быть, знаете?
– Как же, это я знаю, Дубина будет эта фамилия.
– И знаете, может быть, где именно живет её семья?
– Это я, вправду, не могу сказать. Где-то у сойотов, в тайге, на заимке, недели две, или больше, от нас ходу, так Дунька говорила, она, вообще, всё против советской власти выражалась.
– А как именно выражалась?
– Ну, да всякое такое… и то ей плохо, и то ей нехорошо, и в Бога верила, и иконы на стенах…
– А не было там фотографии её семьи?
– Как же, и фотографии были. Отец ейный – чемпионный такой мужчина.
– Как это вы сказали – чемпионный?
– Да, силач. Борода – как у барана шерсть, мужик, видно, кулак из кулаков, поперёк себя толще. У нас в Тамбове…
– Ну, о Тамбове мы как-нибудь после поговорим. Вы этого Дубина в лицо узнали бы?
– Его-то? Его из миллиона узнать можно, плечи – как у медведя, борода – как баранья шерсть… Такой, если на ногу наступит…
– А этого Светлова вы в лицо видали?
– Да, этого тоже видала, так, через забор, можно сказать, по случайности, образованный такой, осанистый, обращение, тоже…
– Ну, а этого бы вы узнали?
– Его бы тоже узнала, бородка такая интеллигентная, не даром Дунька всё языком трепала…
– А что же с вашим мужем случилось?
– А что ему делается? Пошёл на охоту, попал под дождь, завернул в какую-то заимку и хлещет там самогон. Проспится – вернётся…
– А что, он сильно пил?
– Пил. Вы сами, товарищ, посудите, какая это жизнь для интеллигентной женщины, которая с понятиями: глушь, образованного разговора…
– А Жучкин сам никогда не говорил о родителях своей жены?
– Говорил. Он тоже выражался. Брошу, говорит, всё, пойду к Дунькиному папаше, на заимке там, говорит…
– А что, собственно, вы слыхали об этой заимке?
А что слыхать-то? Ну, тайга, озеро там какое-то…
Озером Берман почему-то заинтересовался, но об озере Гололобова ничего путного сообщить не могла: большое озеро, рыба есть, река там какая-то. Люди подати китайцам платят, одна контрреволюция… По-медвежьи, видимо, живут, как раз для Дуньки…
– Всё это очень интересно, товарищ Гололобова; ну, мы с вами ещё поговорим. А пока, уж извините, тут у нас всякие дела ещё, – Берман поднялся и протянул Гололобовой руку, а он даже и Медведеву руки не подавал. Чикваидзе сидел в недоумении. Неужели же Гололобова не такая дура, как даже и ему казалось? Гололобова сделала ещё один книксен, ткнула через стол свою руку Медведеву и оглянулась на Чикваидзе.
– Ну, я потом… – неопределённо сказал Чикваидзе.
– Вы тоже можете идти, товарищ, – сказал ему Берман, – я потом вас вызову.
С сияющим лицом Гололобова покинула комнату. И вместе с ней вышел Чикваидзе.
– Ну, остался ещё ваш Иванов, давайте и его сюда, – сказал Берман.
Иванов вошёл подтянутой механизированной походкой, сдержанно поклонился Берману и Медведеву и стал почти на вытяжку, ожидая вопросов и распоряжений, и всем своим видом показывая полнейшую готовность ко всему, чему угодно. Зрительные органы Бермана сейчас же сняли моментальную фотографию с ничего не говорящего лица товарища Иванова. "Аппаратчик", – подумал Берман и почувствовал нечто, отдаленно напоминающее профессиональную солидарность, он тоже был аппаратчиком, человеком-винтиком, безраздельно верящим в силу организации, аппарата, администрации и, вообще, кузькиной матери со всем её потомством. Разница была только в том, что Иванов был винтиком, а Берман – целым винтом, он – то уж мог завинтить!
– Почему вам пришла в голову идея об изоляторе? – спросил Берман, тем же скудным жестом пальцев указывая Иванову на кресло. Иванов сел прямо, как кукла, и ответил кукольным голосом:
– В радиусе около пятисот километров нет ничего, что бы могло кого бы то ни было заинтересовать.
– А китайская граница?
– Беглецы через границу избирают или Темноводскую, или Наринск, оттуда идут перевалы. Из Лыскова нужно сделать трёхсотверстный обход или идти прямо через хребты.
– Но всё-таки можно пройти?
– С большим затруднением. Сейчас, может быть, и вовсе нельзя, в горах уже снег.
– А гипотеза о каких-либо золотых россыпях вам в голову не приходила?
– Для золотых россыпей нет необходимости вести бой с целым взводом, взвод не имел никаких шансов разыскать Светлова в тайге. Если бы речь шла о россыпях, то и Кривоносов не придавал бы всему этому тайного значения.
– А он придавал?
– Точно так.
– Гм… Расскажите, что это говорил Кривоносов относительно своей знакомой в изоляторе.
Страницы своего думсдейбук-а*) Иванов уже успел вызубрить заново. "Что у этого сукиного сына обо мне записано?" – подумал Медведев. "Вот, пусть только Берман уедет, я уж этого Иванова возьму в оборот…"
*) Книга Страшного Суда – перечень добрых и злых дел.
Иванов кратко и механизировано передал скудное содержание своей записи: там какая-то Верочка, "шикарная женщина", как говорил Кривоносов. Берман перелистал в своей памяти списки заключенных Нарынского изолятора: Верочка, Вера? И потом его сразу осенило – не Вера, а Вероника, Вероника Сергеевна, жена вот этого самого Светлова, заложница по делу атомных профессоров. Ах, вот оно что! Это была очень существенная нить. И почему она шла от Кривоносова? Берман перебрал в памяти и то, что ему было известно о биографии Кривоносова, а ему было известно всё, или почти всё. Гипотеза Иванова не была новостью для Бермана, конечно, Светлов нацеливался на изолятор. Но Кривоносов был, конечно, новостью, жаль, что его трудно будет допросить…
– Вы, кажется, намекали на то, что у товарища Кривоносова была какая-то связь с этим бродягой Стёпкой, или как там его.
– Никак нет, товарищ Берман. Я не намекал. – Медведев раздраженно пожал плечами:
– Вы, ведь, сами мне говорили?
– Смею доложить, товарищ Медведев, я излагал вам обстоятельства вечера; обстоятельства можно повернуть так, но можно повернуть и иначе.
– Н-да, – сказал Берман, – обстоятельства, действительно, можно повернуть! Но у вас всё-таки такая мысль возникла?
– Конкретно говоря, не могу сказать определённо. Рассуждая в общем и целом, нужно констатировать, что не будучи поставленным в известность относительно генеральной линии данного события в его совокупности, определённые подробности могут дать несоответствующее освещение.
"Ишь ты, как его загнул," – подумал Медведев. Иванов, выдавив из себя эту тираду, продолжал сидеть кукла-куклой и не выражать на своем лице решительно ничего. Берман поднял брови: "Ого, этот, кажется, умнее, чем думает Медведев"…
– Мы, товарищ Иванов, оставим стиль провинциальных передовых, вы знаете, когда редактор пишет и не знает, что, собственно, ему следует писать. Говорите толком: есть ли какие бы то ни было факты, которые могли бы указывать на какую бы то ни было связь Кривоносова с этим Стёпкой?
– Здесь могут быть случайности, – сказал он неопределенно.
– Какие же именно?
– В рассуждении чисто отвлечённой конструкции товарищу Кривоносову ездить в Лысково незачем было вовсе.
– Почему вы так думаете?
– Потеря времени. Нужно было послать десяток самолётов на разведку и дивизион кавалерии. Для разговоров с Гололобовым – Гололобов с этим бродягой могли быть вызваны в Неёлово!