Статьи из журнала Медведь - Быков Дмитрий Львович


Публицистические, критические статьи, интервью и лирический рассказ опубликованы в мужском журнале для чтения "Медведь" в 2009–2010 гг.

Содержание:

  • Новая сказка о мистере Вальдемаре 1

  • Черный ящик 1

  • Посмертно репрессированному от посмертно реабилитированных 2

  • Лето в городе 4

  • Преступники нового типа 5

  • САС 7

  • Школота 9

Дмитрий Быков
Статьи из журнала "Медведь"

Новая сказка о мистере Вальдемаре

У Эдгара По я больше всего люблю рассказ "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром". Там про месмеризм, в который По очень верил. История такая: мистер Вальдемар умирает от чахотки. Поскольку все равно в ближайшее время помрет, на нем, с его разрешения, решают провести опыт. Погружают его в глубокий гипнотический транс - и, не живя и не умирая, он в этом трансе проводит полгода, хотя должен был умереть, по всем прогнозам; так и лежит, с комнатной температурой тела, не разлагаясь, но и не на что не реагируя. Через полгода решили его разбудить. Вызвали гипнотизера. Дальше все очень страшно, и я не буду расписывать подробности, отсылая желающих к этому очень жуткому и вдобавок чрезвычайно неаппетитному рассказу. Скажу лишь, что когда мистера Вальдерама разбудили, он разложился буквально под руками присутствующих и превратился в гниющую полужидкую массу.

Вот что-то подобное случилось и с российской экономикой, да и не только с ней, а со всеми российскими идеями, институциями, даже гражданами. Не нужно подверстывать это к мировому кризису - наш кризис отдельный, сугубо индивидуальный. И случился бы он вне зависимости от Америки с ее ипотекой или где у них там надулся пузырь. У нас - не пузырь. У нас нормальный месмиризированный покойник, который при первом же падении цен на нефть разложился и отвратительно завонял.

Ведь что произошло в девяностые годы? Все, что было твердого, порубили в фарш. Фарш этот постепенно загнил. Тогда из него вылепили прежние символы государственности и заморозили все это дело, но было, в общем, видно, что все - из фарша. Рубленое все какое-то. А удерживается только за счет подморозки. Демократию представили культом потребления, выхолостив весь ее гуманистический смысл. И тогда эту развороченную страну, в которой ни одна реформа не дошла до конца - просто потому, что в случае успеха этой реформы Россия изменилась бы необратимо, - решено было погрузить в гипнотический транс, для чего идеально сгодился гипнотизер Путин.

Есть такая тактика - вас гипнотизируют стремительным мельканием световых пятен на компьютерном мониторе. Пятна появляются, исчезают, выстраиваются в концентрические круги, накладываются друг на друга, носятся, пульсируют - так же носился в первое время Путин. На фоне почти неподвижного, работающего с документами Ельцина это являло поразительный контраст и внушало определенные надежды. Но главное - это усыпляло: вот он в Чите, а вот в Новороссийске, а вот вообще в Украине: невидимой иглой сшивает разобщенные пространства. Жуткое дело, какой мобильный! Это мелькание погрузило страну в благодетельный сон, и все ее нерешенные проблемы застыли, и даже румянец выступил на щечках, как у мистера Вальдемара. И некоторые заговорили, что больной спит сладким сном выздоравливающего, не понимая, что перед нами классический случай комы.

Ни одна задача не решена. Ни одного открытия - ни в науке, ни в культуре. Все отлично понимают всю меру социальной несправедливости в новой России, всю степень ее разобщенности, весь идиотизм цензуры, всю наглость так называемого путинского гламура и всю реальную некомпетентность непомерно раздувшегося среднего класса (это беда всемирная, но у нас степень его некомпетентности вообще зашкаливает). Все играют в нефтяную сверхдержаву. Всем хорошо. Мистеру Вальдемару снится, что он здоров и бегает, как юноша.

При этом у него и армия мало способна к затяжным и серьезным боевым действиям, и Кавказ отваливается, и вообще бардак по всем фронтам, и разложение идет полным ходом, потому что все органы мистера Вальдемара разъедены коррупцией. Но он спит, весь такой хорошенький, и окружающий мир даже начинает думать, что, может быть, он теперь вечно будет так спать? Ведь ему даже пищи не нужно - он сыт гипнотическими сеансами, которые периодически устраивает главный месмеризатор. Четыре часа подряд общения с народом. И народ еще год лежит в своем саркофаге, как спящая царевна. Но проблема ведь в том, что всякая спящая царевна после поцелуя принца пробуждается не в прежнем своем виде, а в виде мистера Вальдемара. Гниющая масса, лепечущая "Ах, как долго я спала".

Ну вот, кризис ее и поцеловал. А всего-то и случилось, что миру теперь нужно чуть меньше нефти по причинам промышленного спада, и стоит эта нефть не 150 долларов за баррель, как мы уж надеялись, раскатав губу, - а 50 и даже 40. Это ненадолго. Скоро она опять подорожает, и мистеру Вальдемару хватит этого запаса еще лет на десять месмерического счастья. А потом изобретут заменитель - либо уже изобрели, да стесняются, - и мистеру Вальдемару придется месмеризироваться либо за счет никеля, либо за счет пресной воды, которой у нас тоже до фига. Не ждите только, чтобы он жил, активно действовал, выдавал на гора философию, искусство и политические бури. Ничего этого больше не будет. Он давно полумертв.

Выбор у нас, по сути, только один: разбудить его сейчас - когда он не совсем еще разложился и внутри него осталась, может быть, пара жизнеспособных клеток, из которых в перспективе что-то может развиться, - либо через двадцать лет, когда он сможет уже только невыносимо пахнуть, без всяких перспектив нового цивилизационного проекта.

Я думаю, никто его сейчас не разбудит. Потому что все усвоили: любые перемены - к худшему, любые социальные проекты - к репрессиям, а любые попытки народа взять свою судьбу в собственные руки - к триумфу быдла и полной утрате национальной культуры. Все слишком привыкли, что из любого семнадцатого года всегда получается тридцать седьмой. И, следовательно, лучше гнить, чем жить.

А поскольку никакого адекватного ответа на все эти глупости никто так и не дал, люди продолжают в них верить и разлагаться.

А кризиса никакого нет. Это у них кризис, который спокойно себе закончится весной 2009 года (первая волна) и зимой 2010 (вторая, тоже неизбежная). И никакого конца капитализма не будет - подумаешь, лопнул пузырь. Нормальная практика. Почти каждое десятилетие что-нибудь подобное сотрясает ихнюю западную цивилизацию, и ничего, живут. Мощность сотрясения зависит от размеров пузыря. Кризис - это то, что бывает с живыми, перефразируя Бродского.

А у мистера Вальдемара не бывает никакого кризиса. Он либо спит, либо гниет - третьего не дано. Потому что лечиться надо было вовремя.

№ 3, март 2009 года

Черный ящик

Однажды один первоклассный писатель и вдобавок коллега по журналистскому цеху высказал поразившее меня соображение: как это власть намерена внедрять в школах преподавание Закона Божьего, в то время как существует телевизор?

Я сначала не понял.

- То есть ты хочешь, чтобы эти уроки шли не в школе, а по телеку?

- Нет, - сказал он безнадежно. - Я просто не понимаю, как это будет совмещаться в детских мозгах. Вот это - Закон Божий и телевизор.

Такая постановка вопроса не встречалась мне с тех полузабытых времен, когда я впервые читал "Жизнь Клима Самгина", сильно возбуждался по поводу этого романа - вероятно, самого откровенного в русской литературе - и наткнулся там на фразу Лидии Варавки, которая после очередного соития с Климом ходит голая по комнате, вся такая в лунном свете, и вдруг говорит: "Послушай, но это же ужасно - Бог и половые органы!"

Многие решительно не поняли бы, что тут ужасного, особенно в 10-е годы прошлого века, когда религиозное возрождение и сексуальная революция шли, страшно сказать, рука об руку и ключевой фигурой в обоих процессах был Распутин, который не просто устраивал в Питере оргии с великосветскими истеричками, но еще и заставлял их при этом молиться. Розанов, тысяча извинений, вообще напрямую увязывал религию с теми самыми, ну да, что такого, вот именно, с половыми органами и даже гордился тем, что первым в русской философской традиции установил эту связь по образцу любимого-ненавистного "юдаизма", где она куда более отчетлива. Но Лидия Варавка в "Самгине" - другого поля ягода, это женщина принципиальная и чистая, невыносимого, но всегда желанного типа: сначала с вами спит, а потом вас за это презирает. То есть она делает вид, что вы оказались ее недостойны, а на самом деле презирает, конечно, себя - вам достается по смежности; но в манихейском, черно-белом мировоззрении таких чистых людей - чаще всего девушек - действительно невозможно совместить, допустим, религию и секс. Или Закон Божий и телевизор. Или, как ни ужасно об этом говорить, всякие земные трагедии вроде детской смертности в вооруженных конфликтах и все ту же идею Бога, якобы всеблагого и всемогущего. Как допустил?!

На этот жестокий, хотя довольно наивный вопрос я могу ответить только одно: Бог и телевизор превосходно совмещаются. Бог - как образ абсолютного блага, чтобы было к чему стремиться. А телевизор - как символ абсолютного зла, чтобы было от чего отталкиваться.

Поверьте, я сам долго проработал на телевидении, периодически появляюсь там до сих пор и далек от мысли считать так называемый зомбоящик средоточием абсолютного зла. Ящик был задуман совсем для другого - для развлечения, а в первую очередь - для информирования. Вот он и информирует - но рассказывает не только о положении дел, но и о состоянии умов. Естественно, что по своим медийным законам он нуждается в непрерывной эскалации, игре на повышение - сегодня надо быть страшней, жестче, непристойней, чем вчера. Человек так устроен, что привлечь его внимание святостью очень трудно - он начинает завидовать, напоминания о хороших людях его раздражают, тогда как о фриках он готов слушать сутками и платить за это деньги. На фоне фриков он в совершенном шоколаде. Чужая беда и тем более чужое уродство - источник нашего самоуважения в эпоху, когда больше уважать себя не за что. Раньше вам показывали в ярмарочном балагане бородатую женщину Юлию Пастрану, обросшую волосами, согласно легенде, вследствие таинственного клятвопреступления. Сегодня вам демонстрируют Глеба Пьяных, а Глеб Пьяных демонстрирует кого-то еще более ужасного, хоть это и нелегко. Телевизор предъявляет вам мир абсолютного зла, и заметьте, что это зло связано прежде всего с утратой вкуса. То есть эстетический критерий - последний бастион морали, о чем предупреждал в 90-е Андрей Синявский: если вы не можете сострадать нищей старухе на улице, говаривал он, вы по крайней мере понимаете, что нищая старуха на улице - это некрасиво. Эстетика вывезет даже того, у кого безнадежно ампутирована этика. Так вот, то, что мы видим в телевизоре, - прежде всего некрасиво. Это аксиома телевизионного искусства, краеугольный камень эстетики репортажа: чтобы человеку хотелось на что-нибудь смотреть, это что-то должно быть достаточно омерзительно, чтобы приковать его внимание. На статую можно смотреть в музее, на красивые страсти - в кино, на классический танец - в театре, а телевизор, занятый в основном рассказыванием новостей, подносит зеркало к вашему собственному лицу. Ведь вы - человек? Вот и оцените, чего ваш биологический вид наворотил за сутки.

Телевизор, конечно, можно использовать для пропаганды добра - но, согласитесь, лобовая пропаганда добра и в повседневном-то общении не очень удается, а из зомбоящика звучит вообще непростительным фарисейством. Телевизор "проповедует любовь враждебным словом отрицанья", или, иными словами, внушает чувства добрые от противного. Концентрация отвратительного здесь настолько высока, что единственным порывом всякого адекватного человека - ребенка в особенности - становится как-то очиститься после этого душой. Лучше бы всего, конечно, пойти в церковь или по крайней мере почитать из Священной истории.

Зарождение религиозного чувства, я думаю, лучше всего показал Герман в "Хрусталеве": мне поначалу не нравилась эта трудная и жестокая картина, но с годами, да еще посмотрев ее на хорошем видео, где слышны все слова, я многое понял. Ведь там мальчик почему начинает молиться? Почему именно это - а не финал, довольно, по-моему, искусственный, - служит там эмоциональной кульминацией, выходом в иное пространство? Ведь не только потому, что его отец только что пережил чудовищную трагедию и был вдобавок предан собственным сыном, чуть было не позвонившим в органы, когда папа - опущенный и отпущенный, простите за кощунство, - ненадолго вернулся домой. Не трагедия и не предательство выталкивают его в веру - хотя и они тоже, - а вот эта удушающая плоть мира, которой в картине так много и которую Герман изображает лучше всех в мире. Казалось, больше нельзя, такая густота, что не продохнешь, - однако в "Трудно быть богом" все еще страшней и мрачней, чистое средневековье, и потому эффект отталкивания еще больше. Там просто нельзя не стать богом - потому что все остальное очень уж омерзительно.

Я вообще против того, чтобы ребенка закутывать в вату. Нечего прятать от него серьезные книжки и тяжелые фильмы, незачем запирать в теплицу, бессмысленно отгораживать от мира - Россия и так давно живет в режиме отсроченной катастрофы, и надо помнить, что отложенный удар всегда больней. А потому, думается, невредно, чтобы ребенок, послушав о божественном, приходил домой и включал телевизор - где ему прямо в лицо усмехался бы князь мира сего. На ящик ополчаться не надо - он всего лишь транслирует. Но что поделать, если в силу специфики жанра этот самый ящик Пандоры вбирает главным образом ужасное, сгущает, преувеличивает его и в таком виде отрыгивает в лицо потрясенному зрителю? Пелевин сформулировал гениально: телевидение должно быть таким, чтобы его хотелось смотреть и ненавидеть, смотреть и ненавидеть…

Ведь для веры - истовой, пламенной, готовой не только на слова, но и на поступки, - необходимо умение ненавидеть, концентрироваться на объекте этой ненависти, с предельной ясностью воображать, как ты его крушишь и топчешь. Любовь - дело хорошее и даже лучшее на свете, но одной любовью религиозность не созидается. У нас есть Враг, мы знаем его серный запах и его клыки. Он нужен нам не для страха - страх вообще чувство дурное, почти стопроцентно вредное, иногда спасительное для тела, но неизменно губительное для души. Он нужен нам для ненависти, омерзения, отталкивания обеими руками. Телевидение добровольно взяло на себя функцию прямой трансляции из ада. И когда я смотрю "Дом-2", я почти уверен, что вот именно так в аду и обстоит. Меня даже отчасти восхищает героизм людей, отправляющихся туда добровольно. Думаю, место им уже забронировано, хотя, конечно, для Бога никто не потерян - всякий может прозреть и покаяться, никогда не поздно.

Так что Закон Божий и телевизор не противоречат друг другу. Больше того, на месте умных священников, богословствующих в школах, я бы не запрещал, а настоятельно рекомендовал детям ежевечерний просмотр парочки телевизионных программ, а "Время" сделал бы даже обязательным, как в армии.

Чтобы на ночь горячее молиться.

№ 4(129), апрель 2009 года

Посмертно репрессированному от посмертно реабилитированных

Сталин убил людей больше, чем Иван Грозный. Поэтому его у нас любят больше - загадочная русская душа. В ее глубинах попытались покопаться наши эксперты.

Русский Сталин

Случилась вещь предсказуемая, но интересная: русские начали осторожно открещиваться от Сталина.

Конечно, не все русские, и началось это не вчера, но не далее как неделю назад знакомый интеллектуал втолковывал мне, что Сталин - какое-то совершенно не наше явление. Азиатчина-с. Да и было ли в нашей истории что-то подобное до или после этого чудесного грузина? Разве что Иван Грозный, но и он был скорее исключение, нежели правило; а в сценарии Алексея Иванова и снятом по нему фильме Павла Лунгина "Иван Грозный и митрополит Филипп" главной злодейкой выступает уже Марья Темрюковна, собою, как известно, черкешенка.

Критик Владимир Бондаренко, один из самых противных представителей условно-почвенного (в действительности попросту антикультурного) лагеря нашей литературы, в своем блоге вопрошает: почему мы, русские, обязаны отвечать за всех большевистских палачей, включая Сталина? Ведь империи в прежнем виде больше нет. Почему же нам вновь ответствовать за украинские, грузинские, латышские (в подтексте, конечно, и еврейские) зверства? Нет уж - или империю возвращайте, или сами впрягайтесь за своего Сталина.

Первой ласточкой "реабилитационного проекта" стала трилогия единоросса Владимира Мединского при активном участии историка Андрея Буровского, посвященная развенчанию национальных мифов: "О русском пьянстве, лени и жестокости", "О русском рабстве, грязи и тюрьме народов", "О русском воровстве, особом пути и долготерпении". Все три объемистых тома строятся по одной схеме: берется какой-нибудь штамп на темы русской истории или национального характера и с треском развенчивается с помощью нехитрого приема. В Англии и Франции тоже лилась кровь, в Америке тоже пьют, в Африке тоже ленятся. То есть все негативные черты нашего национального характера универсальны да, пожалуй что, еще и выражены у нас послабей, чем у прочих.

На самом деле Мединский, конечно, не защищает русский характер, а обирает его. Да, русское воровство, пьянство и бездорожье - не уникальные наши черты, как и женолюбие - не главная примета французов, а салолюбие - не эксклюзивная мания украинцев; однако ж почему-то нация именно эти черты выбрала для своего мифа, без всякой помощи злобствующих соседей. Может, эти пороки показались ей наиболее безобидными (так евреи охотно трунят над своей робостью и релятивизмом, чтобы тем вернее прикрыть воинственность и догматизм); может быть, миф о веселом и героическом пьянстве больше льстит национальному самосознанию, чем миф о вполне трезвом и сознательном раздолбайстве - с пьяного и спросу нет. Да, во всем мире пьют и подчас поклоняются идолам, но нигде больше эти качества не являются доминирующими, системообразующими, государственно необходимыми. Имело бы смысл подробно разобраться в генезисе этого мифа и в том, что он на самом деле собою маскирует, - но это значило бы слишком многого требовать от единоросса Мединского и автора книги "Арийская Русь" Буровского. Тут важно заметить тенденцию: "все плохое - не наше". В каком-то смысле это тоже реакция на опять-таки предсказуемые, но неприятные результаты опроса "Имя России": Сталин занял там одно из ведущих мест.

Дальше