* * *
Но вопросы, поднятые Ждановым, не заинтересовали участников Пленума.
В прениях выступило всего 16 человек. Первые секретари обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий упорно пытались перевести разговор на другую тему – на предстоящую, по их мнению, борьбу с "врагами народа", которые якобы оживились в связи с принятием новой Конституции.
Р. И. Эйхе, первый секретарь Западно-Сибирского крайкома: "Мы встретимся… во время выборной борьбы с остатками врагов, и надо изучить сейчас и ясно уяснить, с какими врагами нам придется встретиться, где эти очаги врагов".
С. В. Косиор, первый секретарь ЦК ВКП(б) Украины, все внимание в своем выступлении сосредоточил на необходимости усилить агитационную работу, дабы выяснить "источник чуждых нам влияний".
Н. С. Хрущев, первый секретарь МК: "В связи с большой активностью, которую мы имеем на предприятиях, в колхозах, в учреждениях, среди рабочих и служащих, мы имеем безусловно оживление некоторых враждебных групп и в городе, и на селе. В Рязани не так давно выявлена эсеровская группировка, которая также готовится, что называется сейчас уже, к выборам на основе новой Конституции".
Л. И. Мирзоян, первый секретарь ЦК КП(б) Казахстана: "Наметилось большое оживление работы враждебных элементов… В целом ряде мест духовенство так ловко подделывается под советский лад, что частенько разоружает наши отдельные первичные организации".
Я. А. Попок, первый секретарь ЦК КП(б) Туркмении: "По всем линиям мы чувствуем рост активности враждебных элементов".
И. Д. Кабаков, первый секретарь Свердловского обкома (его появление на трибуне Сталин встретил издевательской репликой: "Всех врагов разогнали или остались?"): "Та активность, которая выливается в форму усиления участия масс в строительной работе, зачастую используется враждебными элементами как прикрытие для контрреволюционной работы".
Е. Г. Евдокимов, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома: "Вскрыта у нас группа так называемых промежуточных элементов, которая в индивидуальном порядке обрабатывает неустойчивых людей… Дальше, эсеровская организация в трех донских районах на границе с Украиной, сейчас арестовано сорок человек из эсеровской организации. Они тоже самым энергичным образом подготовляются к выборам".
И все же при голосовании члены ЦК не могли не поддержать предложенную резолюцию. Тем более что они, собственно, должны были проголосовать всего лишь за точное и неукоснительное соблюдение устава партии, а не за новое положение о выборах, которое весьма интересовало их, но о котором они так ничего и не узнали.
В прениях, правда, этот вопрос все же прозвучал. Р. И. Эйхе заметил, что "следовало бы начать со скорейшего ознакомления с избирательным законом. До сих пор мы ничего не знаем". Однако Жданов не стал углубляться в не предусмотренную темой доклада проблему. Предоставил ответить М. И. Калинину. Все "вопросы, – сказал Михаил Иванович, – будут разрешены, когда будет обсуждаться проект… Опубликовать раньше проект нет оснований. Обсуждаться проект, очевидно, будет на сессии, и вы тогда внесете поправки". Единственной неудачей для Жданова оказалась попытка настоять на быстрейшем проведении выборов во всех парторганизациях, завершив их не позже конца апреля. Ссылаясь на незнание новых, демократических норм избирательной системы, Пленум поддержал предложение, высказанное С. В. Косиором и М. М. Хатаевичем, – "надо несколько оттянуть сроки окончания партийных выборов".
Жданов вынужден был внести поправку в проект резолюции – отнести завершение восстановления уставных норм в партии на 20 мая.
Неожиданно возникший в ходе Пленума второй доклад Ежова носил сугубо ведомственный характер. Ежов прежде всего попытался обосновать пересказанную им телеграмму Сталина и Жданова от 25 сентября 1936 г. об "опоздании на 4 года" в деле разоблачения троцкистского подполья. Виновным в "четырехлетнем отставании" Ежов объявил Г. А. Молчанова, известного своими давними связями с троцкистами. Молчанов с ноября 1917-го по июнь 1918 г. служил ординарцем в штабе Антонова-Овсеенко, открытого сторонника Троцкого, а затем, вплоть до лета 1920 г., служил в рядах Красной армии, опять же под непосредственным командованием Троцкого.
Наконец, Ежов сообщил и о принятых в подведомственном ему наркомате мерах: об аресте 238 чекистов высокого ранга, в том числе 107, работавших в Главном управлении госбезопасности.
Выступившие в прениях сотрудники НКВД признали, что именно в 1931–1932 гг. резко ослабли действия по разоблачению вражеского подполья. Вместе с тем они разошлись во взглядах на то, кто повинен в этом. Только Ягода поддержал Ежова, назвав ответственным за все одного Молчанова. Остальные настаивали на виновности прежде всего бывшего наркома, то есть самого Ягоды. Ту же позицию заняли выступавшие в прениях нарком здравоохранения СССР Г. Н. Каминский, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома, в прошлом отдавший четырнадцать лет ответственной работе в ОГПУ Е. Г. Евдокимов, секретарь ЦИК СССР, в 1931–1932 гг. заместитель председателя ОГПУ, а в 1933–1935 гг. прокурор СССР И. А. Акулов.
Затем слово взял А. Я. Вышинский, который выступил с резкой критикой работы органов НКВД. Он поведал о том, что слишком часто следователи НКВД, проводя допросы, демонстрируют непрофессионализм, вопиющую неграмотность, сознательно допускают преступные подтасовки. Он, в частности, сказал: "Качество следственного производства у нас недостаточно, и не только в органах НКВД, но и в органах прокуратуры. Наши следственные материалы страдают тем, что мы называем в своем кругу "обвинительным уклоном". Это тоже своего рода "честь мундира" – если уж попал, зацепили, потащили обвиняемого, нужно доказать во что бы то ни стало, что он виноват. Если следствие приходит к иным результатам, чем обвинение, то это считается просто неудобным. Считается неловко прекратить дело за недоказанностью, как будто это компрометирует работу".
Вышинский пояснил, что такой "обвинительный уклон" нарушает инструкцию ЦК от 8 мая 1933 г. (которую не раз поминал в докладе Ежов, извращая ее истинный смысл). Подчеркнул – документ этот направлен на то, "чтобы предостеречь против огульного, неосновательного привлечения людей к ответственности". И добавил: "К сожалению, до сих пор инструкция от 8 мая выполняется плохо".
* * *
Сталин выступил за два дня до окончания Пленума. В своем докладе он сказал об "одуряющей атмосфере зазнайства и самодовольства, атмосфере парадности и шумливых восхвалений" в партийных органах, риторически приведя мнение неких неназванных оппонентов: "Партийный устав, выборность парторганов, отчетность партийных руководителей перед партийной массой? Да есть ли во всем этом нужда?"
Уже ближе к концу доклада Сталин еще раз намекнул на тех же оппонентов: "Современные вредители, обладающие партийным билетом, обманывают наших людей на политическом доверии к ним как к членам партии…. Слабость наших людей составляет… отсутствие проверки людей не по их политическим декларациям, а по результатам их работы".
И, лишь завершая речь, он опять вернулся к той же, явно главной для него теме. И прямо назвал тех, кто должен быть готов лишиться своих постов. Партийных руководителей: 3–4 тыс. – высшего звена, 30–40 тыс. – среднего и 100–150 тыс. низового. Указал и срок – шесть месяцев, когда придется "влить в эти ряды свежие силы, ждущие своего выдвижения", то есть как раз до выборов в Верховный Совет СССР и местные Советы.
С началом прений опасения Сталина стали понятны. Он, как оказалось, наткнулся на глухую стену непонимания, нежелания членов ЦК, услышавших в докладе лишь то, что захотели услышать, обсуждать то, что он предлагал. Из двадцати четырех человек, принявших участие в обсуждении, пятнадцать говорили в основном о "врагах народа", то есть троцкистах. Говорили убежденно, агрессивно. Все проблемы сводили к одному – необходимости поиска "врагов". И практически никто из них не вспомнил об основном – о недостатках в работе партийных организаций, о подготовке к выборам в Верховный Совет СССР.
Так, Е. Г. Евдокимов сразу же, с готовностью признал свои ошибки, правда, не вдаваясь в детали, и тут же заговорил о засилье "врагов" в Азово-Черноморском крае. "Везде в руководстве сидели враги партии – и первые, и вторые секретари… Почти все звенья затронуты, начиная с наркомзема, наркомсовхозов, крайвнуторга и так далее. Крепко, оказалось, засели и в краевой прокуратуре… Две организации чекистов возглавлялись врагами партии. Весь огонь враги сосредоточили на захвате городских партийных организаций".
Вину за такое положение Евдокимов целиком и полностью возложил на своего предшественника – Б. П. Шеболдаева. Да еще на А. Г. Белобородова, принципиального и твердого троцкиста, работавшего перед арестом 15 августа 1936 г. уполномоченным комитета заготовок по краю.
Недалеко от Евдокимова по образу мышления ушел и П. П. Постышев. Снятый недавно с поста второго секретаря ЦК КП(б) Украины, он нашел единственное весомое и бесспорное оправдание своим ошибкам. С гордостью заявил:
"Мы ведь на Украине все-таки одиннадцать тысяч всяких врагов исключили из партии, очень многих из них посадили". Сходными, по сути, оказались выступления Б. П. Шеболдаева, И. Д. Кабакова, Я. Б. Гамарника, А. И. Угарова, А. В. Косарева.
Изменить столь агрессивный дух Пленума попытался Я. А. Яковлев. Ссылаясь на данные КПК, он сделал все возможное, дабы пресечь репрессивные устремления членов ЦК, настойчиво убеждал их, что число исключенных из партии далеко не равнозначно количеству врагов, что большинство бывших членов ВКП(б) пострадало не из-за своих троцкистских убеждений, а по иным, более простым, прозаическим причинам – из-за казенщины, бюрократизма и равнодушия к людям. Яковлев рассказал: "Когда мы, Комитет партийного контроля, познакомились со 155 исключенными на трех предприятиях (Москвы. – Ю.Ж .), из них 62 исключили за пассивность. Из этих 155 две трети работают на производстве больше десяти лет. 70 – слесари, токари, шлифовальщики, инженеры, техники. Из этих 155 122 – стахановцы. В чем же здесь дело? Мне кажется, дело в том, что здесь имело место… отсутствие внимания к людям".
Не ограничиваясь примером по столице, Яковлев привел данные по НКПС. "На сети железных дорог – сообщил он, – насчитывается около 75 тысяч исключенных из партии" при общем числе коммунистов там 156 тысяч. Столь удручающий результат чистки он объяснил так: "Исключена очень большая часть за пассивность, политнеграмотность и неуплату членских взносов".
Далее слово пришлось взять заведующему отделом руководящих партийных органов Г. М. Маленкову. Он говорил практически о том же, о чем уже сказал Яковлев, – о невнимании, равнодушии партсекретарей к рядовым членам партии. Подчеркнул, что настоящие, а не мнимые троцкисты составили, в общем, не более одной десятой исключенных. Указал, что бездумные, формальные чистки повсюду привели к резкому уменьшению областных и краевых организаций – почти наполовину. Что первые секретари создают чуть ли не повсеместно своеобразные личные кланы партбюрократии, даже при переводе в другой край или область тянут за собой "хвост" из лично преданных людей, с кем они давно сработались. По его мнению, те же первые секретари потворствуют открытой лести в свой адрес, что порождает подхалимаж, зазнайство, самодовольство.
Дав столь нелицеприятную оценку партократии, Маленков уточнил округленные цифры, приведенные в докладе Сталиным. Дал справку, что в целом к номенклатуре ЦК или к руководителям высшего звена относятся не 3–4 тысячи человек, а значительно больше – 5860 первых и вторых секретарей горкомов, райкомов, обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий. К низшему же – не 100–150 тысяч, а всего 94 145 секретарей парткомов первичных организаций. Тем самым он как бы продемонстрировал явную раздутость руководящего звена и намекнул о вполне возможном сокращении его.
* * *
Речи Яковлева и Маленкова несколько охладили пыл членов ЦК, однако так и не заставили их выступать по теме доклада Сталина. Участники Пленума перестали говорить о "засилье врагов", но тут же нашли себе иных противников – в лице друг друга. С. Е. Кудрявцев, член ЦК и ПБ компартии Украины, и П. П. Любченко назвали нового виновного во всех ошибках, допущенных в республике, – Постышева. А. А. Андреев обрушился на Шеболдаева, В. И. Полонский, секретарь ВЦСПС, – на Н. М. Шверника. Н. С. Хрущев, упорно защищая свой метод чистки, вступил в полемику с Яковлевым, пытался опровергнуть его. Такой поворот в ходе Пленума позволил Сталину в заключительном слове 5 марта сказать гораздо больше и яснее, нежели в докладе.
Прежде всего Иосиф Виссарионович объявил о том, что, несомненно, считал для себя наиважнейшим, – необходимости вскоре разграничить функции партии и органов исполнительной власти.
"Партийные организации будут освобождены от хозяйственной работы, хотя произойдет это далеко не сразу. Для этого необходимо время. Надо укомплектовать органы сельского хозяйства, дать туда лучших людей. Промышленность, она крепче построена, и ее органы не дадут вам подменить их.
И это очень хорошо.
Надо усвоить метод большевистского руководства советскими, хозяйственными органами, не подменять их и не обезличивать, а помогать им, укреплять их и руководить через них, а не помимо их".
Затем Сталин выразил свое отношение к тем, кто пытался последние десять лет подменять собой исполнительную ветвь власти: к левым – троцкистам и зиновьевцам, к правым – бухаринцам. Не поленившись подсчитать, сколько же в партии изначально имелось убежденных идейных троцкистов и зиновьевцев, а также правых, он пришел к выводу, что не более 30 тысяч человек, в чем полностью сошелся в подсчетах с Троцким. Но сразу же уточнил: из них "уже арестовано 18 тысяч", а из тех, кто остался на свободе, многие "перешли на сторону партии, и перешли довольно основательно. Часть выбыла из партии".
Сталин несколько раз возвращался к данной проблеме. Пытался убедить членов ЦК, что необходимо разделять бывших оппозиционеров на две категории – лидеров и рядовых участников, думая и заботясь притом о судьбе последних. Он вспомнил о тех полутора миллионах человек, которых "вычистили" из партии по различным причинам с 1922 г. И счел сохранявшееся негативное отношение к ним неверным, ничем не оправданным. "У нас, – бросил в зал Иосиф Виссарионович, – развелись люди больших масштабов, которые мыслят тысячами и десятками тысяч. Исключить 10 тысяч членов партии – пустяки, чепуха это… В речах некоторых товарищей сквозила мысль о том, что давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с троцкистом или кто когда-либо в одной общественной столовой где-то по соседству с Троцким обедал… Это не выйдет, это не годится".
Третьей для Сталина – по смыслу, а не по построению доклада – стала проблема партократии, которую он вполне преднамеренно разделил на три неравные как по численности, так и по властным полномочиям группы. К первой отнес 102 тысячи секретарей первичных организаций, но сразу же отметил, что к ним особых претензий не имеет и требует от них лишь одного – повышения политического уровня. Вторую группу, три с половиной тысячи секретарей райкомов и горкомов, он счел чрезмерной по численности, почему и предложил сократить ее за счет совместительства должностей секретарей райкомов, обкомов, крайкомов. Главное же внимание Сталин уделил третьей группе, включавшей свыше ста секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий, к которым причислил еще и наркомов. Именно о них он выразился донельзя презрительно.
"У нас, – заметил Сталин, – некоторые товарищи думают, что если он нарком, то он все знает. Думают, что чин сам по себе дает очень большое, почти исчерпывающее знание. Или думают: если я член ЦК, стало быть, не случайно я член ЦК, стало быть, я все знаю". И добавил: "Неверно это".
Подчеркнув именно такую определяющую черту и партократии, и бюрократии в целом, Сталин предложил обязать всех секретарей трех групп пройти обязательное обучение или переподготовку на полугодовых курсах, которые скоро будут созданы. Но до отъезда на учебу секретари всех трех групп должны "выдвинуть двух заместителей себе, настоящих, полноценных, способных заменить их". Такое настоятельное требование он объяснил в реплике, брошенной во время выступления М. М. Хатаевича: "Многие из вас боятся конкуренции, потому замухрышек выдвигают, а они вам дают плохую помощь, не могут быть настоящими заместителями".
Секретари как первой, так и второй групп отлично понимали, что после курсов их, скорее всего, переместят, направят на какую-нибудь должность, но не обязательно на партийную. Сталин постарался подсластить горькую пилюлю: "Мы, старики, скоро отойдем, сойдем со сцены. Это закон природы. И мы бы хотели, чтобы у нас было несколько смен".