Сказка о Востоке у каждого своя, и эта о моей Японии. Простым языком о загадочном…
Год в Японии. Без чайных церемоний, без самураев, без восхищения "великим чудом", ну или почти без всего этого…
Это рассказ о том, как она шепчет утренним ветром, как загорается первыми лучами солнца, как зацветает цикламенами, как спешит по утрам миллионами в офисы, как механично танцует в ночных клубах, как глубоко убеждена она в своей высокомерной исключительности и как ежегодно привлекает к себе сотни тысяч иностранцев, слетающихся мотыльками на красный круг ее флага, а затем улетающих прочь. Я была одной из них.
Содержание:
Введение 1
Глава 1. О том, как все начиналось 1
Глава 2. Мифы о Японии, которой нет 2
Глава 3. Городская жизнь 6
Глава 4. Трудно ли быть японцем? 10
Глава 5. Потребительское общество 13
Глава 6. Японцы и мир 16
Глава 7. В моем квартале 18
Глава 8. Маленькие несуразности, имевшие место быть 21
Глава 9. Когда наступают холода 23
Глава 10. Путешествуя по Японии 24
Глава 11. Гейши 28
Глава 12. Во что верят японцы? 29
Заключение 32
Словарь 32
Примечания 33
Юлия Ковальчук
Наблюдая за японцами. Скрытые правила поведения
Посвящается моему самому дорогому человеку, моей маме, Ковальчук Наталье Васильевне
Введение
Каждый из нас в душе немного Афанасий Никитин. Многим моим знакомым хочется бросить все и уехать за три моря в поисках чудных открытий и приключений. Лучше всего – на Восток, загадочный, манящий, сказочный. У меня есть своя история о Востоке, и это сказка о моей Японии. Насколько смогла, я простым языком рассказала о чарах этой замечательной страны. О том, как она первой встречает восходящее солнце, покрывается осыпающимися под утренним ветерком белыми лепестками сакуры и цветущими цикламенами. О том, как миллионы японцев спешат по утрам в свои офисы, как механично танцуют в ночных клубах, как глубоко убеждены они в своей исключительности.
Сотни тысяч иностранцев ежегодно слетаются, подобно мотылькам, на красное солнце ее белого флага. И я была одним из этих мотыльков.
Однако весной 2011 года цветение сакуры стало далеко не самым заметным событием для Страны восходящего солнца. Великое Восточно-Японское землетрясение! Именно под таким названием узнают из своих учебников о бедствиях этого года будущие поколения японских школьников. Эхом отозвалась трагедия Фукусимы во всем мире, и вещие сны о радиоактивном заражении, столько лет мучившие пожилых японцев, теперь перешли по наследству к японской молодежи.
"Ядерные самураи" Фукусимы, ликвидируя последствия катастрофы, пожертвовали своими жизнями ради спасения людей. В горниле страшных испытаний японцы, как никакая другая нация мира, сумели сохранить лицо и чувство собственного достоинства. Они не только помогали попавшим в беду людям и спасали друг друга, но и проявили величие духа: не было ни мародерства, ни массовой паники! Об этом не могло быть и речи, ведь это – Я-по-ни-я! И почему все произошло именно так, а не иначе, вы тоже узнаете из моего рассказа.
Жизнь продолжается. Японцы помянули в буддистских храмах души тех, кто ушел в иной мир, но жизнь берет свое. "Надо смотреть в будущее, а не оглядываться назад" – так считает большинство жителей Японии, и я думаю, что они правы.
Глава 1. О том, как все начиналось
Однако на той земле было много богов, светящихся, как огоньки светляков, и много дурных богов, жужжащих, как мухи.
И всякая трава, и все деревья были наделены речью.
"Нихон-Сёки", свиток II. Эпоха богов
Воспоминания детства
Всегда непростыми были, есть и, наверное, будут отношения между Россией и Японией. Я родилась на Сахалине и поэтому с самого детства чувствовала присутствие этой нашей непонятной соседки. Находила выброшенные на берег после тайфунов яркие детские туфельки – привет с японского побережья. Слышала радиостанции, вещавшие на непонятном языке. Видела несколько оставшихся в городе японских зданий и знала о запрете наших властей на запуск новогодних салютов и петард.
А ведь по обе стороны границы жили и живут обыкновенные люди, россияне и японцы, которые волей судьбы родились на соседних островах, любят эти острова и океан…
Из воспоминаний моих дедушки и бабушки о Сахалине 1946 года мне особенно запомнились два рассказа. По словам бабушки, всех японцев к этому времени уже депортировали, но из разоренных японских храмов ветер уносил и гнал по улицам вместе с пылью разноцветные шелковые мешочки, предназначенные для пепла, оставшегося после кремации.
В то жуткое время, гонимые голодом, на рыбный остров приезжали русские с материка. Наши женщины, которым нечего было носить, собирали эти тонкие полупрозрачные паутинки и шили из них себе нарядные блузки.
Дедушка воевал на Сахалине и остался там после войны. Среди его рассказов о японцах один особенно поразил мое воображение.
Оказывается, в японском городе Тоёхара, сейчас это Южно-Сахалинск, всегда существовала высокая вероятность пожара, поскольку дома строились из дерева и соломы.
Каждая японская семья в ночное время обязана была назначать дежурного, следившего за печкой-буржуйкой в своем доме, чтобы случайно выпавший уголек не перекинулся красным петухом на другие дома и кварталы. Так вот, в том случае, если кто-то из семьи все же не уследил за огнем, семья виновника пожара уничтожалась целиком и полностью!
Из-за подобных воспоминаний о войне и тяжелом послевоенном времени на острове выработались обостренное чувство границы и более настороженное отношение к ближайшим соседям, чем у россиян на материке, для которых Япония так и осталась очень, очень далекой и в большой степени закрытой страной.
Непонятные знаки на камне
Ходили слухи, что когда-то на сопке в восточной части города находился большой храмовый комплекс. Именно сюда чуть ли не со всей Азии были привезены для посадки ценные сорта деревьев. Говорили, что рядом с храмом было японское кладбище, и высокие каменные ступени вели вверх, на сопку, к синтоистскому святилищу, а в крошечном домике, служившем в советское время складом угля для бани, когда-то давным-давно хранились какие-то синтоистские регалии. Зимой, когда дети, накатавшись с горы на санках, расходились по домам, смех и звон детских голосов сменялись пасмурной тревожной тишиной, раздираемой криками огромных черных ворон, рассевшихся на ветвях лиственниц и сосен.
В те дни я была ребенком и жила в доме напротив этой самой сопки. Когда я смотрела из своего окна на крутую каменную лестницу, которая вела в гору к "даче Леонова", белоснежному двухэтажному особняку секретаря областного комитета партии, мне было совершенно не понятно, зачем нужна эта лестница, если вход на эту дачу всем простым смертным был запрещен, а начальство возили туда на черных "Волгах" по объездной дороге?
Позже выяснилось, что так называемая дача Леонова стоит на том самом месте, где ранее возвышалась главная святыня японского губернаторства – храм Карафуто. Его строительство началось в восточной части Тоёхара, на склонах горы Асахигаока, то есть Холма восходящего солнца, еще в 1910 году. Вот оказываются, куда вели каменные ступени, которые я видела из окна своего дома!
В августе 1911 года префектурный храм Карафуто дзиндзя был открыт. Храм считался покровителем севера японской империи, и главным храмовым праздником значилось двадцать пятое августа – дата образования японского губернаторства на Южном Сахалине. В августе 1925 года Карафуто дзиндзя посетил принц Хирохито. Вместе со свитой он посадил саженцы сосны, лиственниц и пихт около храма. Позже, в 1931 году, Карафуто дзиндзя получил уже от императора Хирохито в дар священные синтоистские реликвии: бронзовый колокол, золотой меч, лук, шелковое полотно и скульптуру черной лошади.
Для хранения реликвий и было построено маленькое бетонное здание хоммоцугураден , то самое, которое после войны было переоборудовано под угольный склад. Здесь же в 1911 году была установлена пушка, захваченная в Порт-Артуре и подаренная храму министром военно-морских сил Японии бароном Минору Сайто. Сейчас пушка находится на территории краеведческого музея, и на нее залезают любопытные дети…
Размещение военных трофеев на территории синтоистских храмов в знак уважения перед героями – защитниками страны – это еще одна японская традиция. В 1943 году правительство Страны восходящего солнца выделило значительную сумму, и храм Карафуто дзиндзя был реконструирован. Сейчас я смотрю на фотографию святилища. Лиственницы на Асахигаока заметно выросли… Наверное, тогда, после пожара, они были совсем еще молодыми деревцами. В прошлом на юге Сахалина часто случались пожары, когда выгорали целиком сопки и поселки.
Сколько же было всего синтоистских храмов на Сахалине? Карта Карафуто 1935 года – по японской хронологии, это десятый год Сёва – содержит условные обозначения храмовых ворот тори, которых к этому году на Южном Сахалине было отмечено двести тринадцать. На Сахалине было много храмов ямамия, то есть расположенных на горе, а также придорожных храмов и храмов на скалах над морем. Ведь люди, которые выполняли свои профессиональные обязанности, скажем рыбаки, нуждались в оплотах веры и покровителях, которые помогут и принесут удачу в трудную минуту. А удача в этих северных широтах – необходимое условие выживания.
Самое большое количество храмов, тридцать восемь, было посвящено Аматерасу о-миками; великому хозяину земли Окунинуси – восемнадцать, и богу войны Хатиман – пятнадцать храмов. Во имя бога удачи Дайкоку было освящено тринадцать храмов, как и богини земледелия Инари. Божеству обильной пищи и воды Тоёукэ посвящалось восемь храмов и покровителю мореплавателей Конпира – четыре храма. Были также храмы, посвященные императору Мэйдзи и погибшим японским военачальникам.
Эта ценная информация стала доступна нам благодаря работам сахалинского исследователя Игоря Анатольевича Самарина, автора множества статей и книг по истории японского присутствия на Сахалине и островах Курильской гряды. Конечно, данный географический расклад определялся прежде всего тогдашней политической ситуацией и условиями жизни на Карафуто. В тридцатые и сороковые годы XX столетия японское правительство широко использовало государственные рычаги для утверждения и пропаганды синтоизма.
Синто переводится как путь богов, в основе этой религии лежат традиционные японские верования в души предков. Возведенный в ранг национально-государственной идеологии, синтоизм призван был служить укреплению и сплочению японского общества с опорой на традиции, историю и мифологию Японии. По сути, это было переосмысление и приспособление старой религии к новым задачам, стоявшим перед японским правительством.
Будучи уже школьницей, я ходила во Дворец пионеров, где сохранился пригорок, обсаженный по кругу японским тисом, с пустым пьедесталом посередине.
– А почему здесь нет памятника? – спрашивала я взрослых.
– А кому памятник-то ставить? Вроде как Сталину раньше был здесь постамент, времена-то сменились…
– А до Сталина? – снова спрашивала я.
– Ну а до Сталина вроде как здесь давно Будда был, – почесывая затылки, словно ища ответ в своей памяти, отвечали мне старожилы.
Очень быстро я обнаружила еще одно такое же место, где высаженный меж огромных, аккуратно уложенных камней японский тис обрамлял, словно оберегая, пустой пьедестал в городском парке им. Гагарина. Это место находилось вдалеке от города, меж двух рек, стекающих в одно озеро, и потому оно казалось мне особенно загадочным. В самом дальнем уголке моей детской памяти осталось воспоминание, как по этому озеру плавали белые лебеди. Тогда же на одном из больших камней, приподняв ветку тиса с яркими красными ягодами, я нашла иероглифы.
Позже я слышала такую историю об этом камне. Вроде бы надпись посвящалась японскому принцу. В советское время камень было приказано выкорчевать и аккуратно перенести в краеведческий музей для сохранения исторической памяти края. Во второй половине дня рабочие на полуметровом расстоянии обнесли камень с четырех сторон дощатой опалубкой и залили в форму бетон, чтобы аккуратно, не расколов камня, вынуть его и отвезти в музей. То ли рабочим в сумерках померещилось, то ли и правда это случилось, но они увидели, как взметнулась перед ними тень самурая с мечом, убежали и вернулись только к утру. Залитый накануне бетон, словно вода, ушел в землю, а камень как стоял, так и стоит на том месте до сих пор.
В моем детском сознании запечатлелись эти следы чуждой, изгнанной культуры, она притягивала, будила интерес и к самой Японии, и к ее религиозным верованиям. Это были сказочные образы, совершенно непонятные, манящие, со своей тайной и историей.
То, что я чувствовала и видела в детстве на Сахалине, то, что воспринимала на уровне сказочных архетипов, по мере взросления перерастало в устойчивый интерес к Японии и истории, а главное, подкреплялось огромным желанием посетить саму колыбель японской культуры с ее центрами в Киото, Нара, Камакуре и Токио, чтобы насладиться этой сказкой в ее наиболее чистом и совершенном виде.
Однажды мне посчастливилось непосредственно соприкоснуться с традицией синто во время Праздника переноса трех святилищ о-микоси, который традиционно отмечается в Асакусе весной. Конечно, я не участвовала в переносе о-микоси в центральном храме, когда в Асакусе собирается до миллиона участников, причем иногда ритуал этот сопровождается несчастными случаями из-за толкотни и давки. Кроме этого ежегодно транслируемого по телевидению центрального события, каждый район в Асакусе также проводит свои празднования и переносит свой маленький переносной храмик, покровительствующий данному кварталу города.
Меня пригласила на праздник переноса о-микоси японская семья. Отец семейства был состоятельным человеком, многие поколения его предков жили в Асакусе и были купцами, он этим гордился. Было очевидно, что в этот день ему и его жене было приятно принимать у себя дома гостей. Стол был уставлен дорогими угощениями и полон молодежи. Приглашение также было на руку членам семьи, которые не прочь были попрактиковаться в английском. У состоятельных японцев в последние два десятилетия XX века, да и сейчас тоже, было принято посылать своих детей на курсы английского языка в Оксфорд. Вот оттуда-то и вернулась их младшая дочь Мисато, хрупкая, миловидная девушка. Она с удовольствием общалась с иностранцами и была уже одета к нашему приходу в специальный костюм цвета индиго с белыми волнами. Сын хозяина активно участвовал в общественной жизни района и в этот праздничный день принес несколько костюмов для гостей, чтобы и они смогли понести на своих плечах храм, поскольку участвовать в церемонии могли только те, у кого было соответствующее одеяние.
На развешанных повсюду фонариках значились три иероглифа эн-дзяку-чё – район молодых обезьян, первые два иероглифа "обезьяна" и "молодой" также были написаны на костюмах всех участвующих. О-микоси, храмик черного цвета, был богато украшен: на крыше о-микоси сидели золотые птицы фениксы, обращенные на четыре стороны света, на шелковых жгутах висели бубенцы, а самое главное, по этому великолепному храму "лазали" золотые обезьянки. На вид о-микоси вовсе не казался тяжелым, он стоял на толстых деревянных жердях под лиловым навесом и ждал своего часа, когда десятки крепких рук подхватят его, положат жерди на плечи и под бой барабанов и крики "хэй-хэй!" понесут по улицам района.
У меня мелькнула мысль, что накануне, когда я регистрировалась в университете, мне купили именную печать ханко по первому слогу моей фамилии ко, выбрав из нескольких десятков сочетание комия – маленький храм. Странное совпадение: ханко комия и мое участие в переносе такого же маленького храма в Асакусе неделей позже…
Храм на плечах несли по очереди. Поскольку ноша была тяжела, то люди, его несшие, постоянно подменяли друг друга. Процессия двигалась в едином ритме шагов в такт издаваемых носильщиками звуков. Впереди процессии шли барабанщики и предупреждали свидетелей процессии о приближении о-микоси. Люди верили, что божество, переселившееся в этот священный предмет, исполнит желания и чаяния всех, кто его нес, наполнит их благодатью. Люди верили, и их лица были прекрасны… Храмик поднесли к главному храму квартала и на какое-то время выставили на всеобщее обозрение, затем убрали до следующего года.
Глава 2. Мифы о Японии, которой нет
Миф о гомогенной нации
Япония вовсе не так однородна и монолитна, как это изображают власть имущие этой страны. Точнее, официальный Токио. Руководство стремится унифицировать языковое и культурное пространство, но это еще не означает, что Япония на самом деле везде одна и та же.
Кроме четырех крупных островных территорий Япония занимает также семь тысяч маленьких, едва заметных из космоса островков. Эти клочки суши с их рыбацкой культурой, малонаселенный и раздольный остров Хоккайдо, совершенно не японский остров Окинава, регион Канто (Токио, Йокогама) с его самурайской культурой и западный торговый регион Кинки (Осака, Киото, Кобэ) в сумме дают нам то, что принято называть Японией. Однако в качественном отношении это далеко не одно и то же. На деле следует говорить о наличии множества вариантов образа жизни, психологических особенностей, языковых диалектов и культурных ориентиров жителей этих территорий. Даже их антропологические типы разнятся в разных префектурах.
Противопоставление запада и востока, видимо, явление глобальное, не миновало оно и Японию. В феодальную эпоху Эдо Токио был средоточием власти военных правителей – сёгунов, в то время как Осака уже тогда считался известным центром торговли. И до сих пор для Токио характерен самурайский стиль мышления, который выражается в нормализации всех сторон жизни, строгой иерархии, культе субординации и соблюдении принципа сохранения лица. В свою очередь, для жителей Осаки характерны более свободный образ жизни, меньший формализм и свойственные торговому сословию практичность и прагматизм.