Это письмо было написано 13 ноября. На следующий день разразился ураган, который унёс много ценного имущества, и беспокойство генерала Филдера ещё более усилилось. Так, например, он потерял двадцатидневный запас одного только сена.
Лорд Раглан отреагировал на произошедшее очень быстро. "Я настоятельно прошу, - писал он герцогу Ньюкаслскому, - срочно предпринять необходимые шаги для пополнения армейских запасов. Потери тыловых служб чрезвычайно велики. Генерал Филдер считает, что очень скоро армия будет испытывать недостаток в боеприпасах, продовольствии и фураже… В настоящее время необходимо срочно отправить в Крым судно с ружейными патронами".
На следующий день командующий с генералом Эйри выехали в Балаклаву, чтобы лично оценить ущерб от урагана. От увиденного в городе генералы пришли в ужас. По приказу командующего пострадавших поместили в госпитали; шкуры убитых животных было решено сохранить и использовать при постройке домов в качестве крыш; суда были срочно отправлены для закупки брёвен. Следующим утром Раглан вновь обратился к герцогу Ньюкаслскому. "Вы не сможете обеспечить нас всем необходимым, - писал он, - ведь нам нужно так много разнообразного имущества".
18 ноября майор Ветеролл отправился в Константинополь с длинным списком того, что должен был там закупить. Филдеру было дано разрешение закупать сено и солому где угодно, по всему Черноморскому побережью, после того, как он в течение двух месяцев не мог получить фураж из Англии.
Раглан и Эйри оба понимали, что наличие необходимых запасов бесполезно при отсутствии хорошей дороги. Бэргойну поручили определить необходимое число рабочих для её строительства. Он заявил, что для этого потребуется труд тысячи человек и два месяца времени. Но даже если бы людей удалось найти, добавил он, этого недостаточно - нужны инструменты, которых нет. За инструментами тотчас был отправлен в Константинополь офицер службы генерал-квартирмейстера. Оставалось решить проблему нехватки людей.
"Не в моих силах заставлять людей, - писал Раглан герцогу Ньюкаслскому, - которые с первого дня высадки работали на пределе своих сил, ещё и строить дорогу. В госпиталях в Крыму находится около 3 тысяч человек, в Турции - ещё 8 тысяч. В отдельные дни количество способных держать в руках оружие, даже с учётом вернувшихся в строй, не превышает эти 11 тысяч. Из вернувшихся многие настолько слабы, что едва ли могут считаться полноценными солдатами. Люди несут службу в заполненных грязью траншеях, иногда по шестнадцать часов и даже целыми сутками. Они проводят там по пять-шесть ночей в неделю".
Англичане попытались привлечь к строительству дороги турок. Те собирали камни и рыли ямы. Но турки были до такой степени истощены, что лопаты буквально выпадали из их рук. Они умирали сотнями. Попробовали нанимать рабочих, но те умирали ещё быстрее, чем турки.
Обратились за помощью к французским союзникам. Но, как заявили те, у них достаточно собственных проблем. Раглан, по его словам, пытался оказать на них давление, насколько это позволяли правила вежливости. Те были непоколебимы. Он обратился лично к Канроберу, но и это не помогло.
Дорога тогда так и не была построена. Почти все телеги и повозки пришлось бросить, животных стало нечем кормить. "Наши лошади быстро умирают, - писал Раглан, - но мы будем держать их столько, сколько сможем прокормить". Итак, тысячи тонн продовольствия гнили в Балаклаве на складах и в корабельных трюмах, в то время как солдаты были вынуждены носить на себе мимо разбитых телег, трупов животных, умерших и умирающих турок то немногое, что едва позволяло выживать. В госпитальных бараках и палатках стала ощущаться нехватка мест для растущего числа бледных, грязных, измученных болезнями людей, которые больше не могли выполнять свои обязанности.
Как и тыловая служба, медицинский департамент оказался не приспособленным для выполнения тех задач, которые ставила перед ним эта война. Раглан тратил много времени на попытки реорганизовать и сделать более эффективной его работу, на посещения больных и раненых, перед которыми чувствовал себя в неоплатном долгу.
Встречая полное непонимание со стороны главного инспектора госпиталей доктора Холла, который считал, что в работе его службы нет и не может быть серьёзных недостатков, Раглан минимум один, а иногда и более раз в неделю объезжал госпитали. Во время каждой такой поездки он находил новые свидетельства равнодушия и некомпетентности персонала.
Доктор Джон Холл получил среди солдат прозвище Рыцарь Крымских Похоронных Команд и, как об этом с горечью отозвалась Флоренс Найтингейл, вполне её заслуживал. Это был желчный, упрямый и самовлюблённый человек, который считал, что заслуживает более высокого поста, чем должность главного медика экспедиционной армии. Раглан не любил и не уважал его и вскоре после высадки армии в Крыму отправил назад в Скутари для составления доклада о состоянии тамошних госпиталей. Флоренс Найтингейл ещё не приехала туда и не успела посетить эти заведения, где больные, как она позже обнаружила, "жили в грязи и нищете". Сам доктор Холл докладывал, что госпитальная служба на должной высоте и что больные там не испытывают нехватки ни в чём.
Затем он вернулся в Крым, где снова прокомментировал некомпетентность.
С 19 ноября в балаклавском порту стояло транспортное судно "Эйвон", прибывшее туда, чтобы забрать раненых. Через две недели оно было переполнено. Раненые и больные лежали на палубе, укрытые лишь собственной шинелью, иногда одеялом, под присмотром единственного молодого хирурга. Их страдания были ужасающими; было невыносимо грязно. Офицер, навещавший там одного из своих знакомых, был настолько рассержен и ошеломлён увиденным, что немедленно отправился с докладом к Раглану.
Он приехал в штаб после полуночи. Командующий послал за доктором Холлом и потребовал от него немедленных объяснений. Вскоре Раглан, решивший поднять медицинскую службу армии до должного уровня, уволил главного медика Балаклавы доктора Лоусона. Доктору Холлу был объявлен выговор в приказе от 15 декабря. В ответ на это Холл, уязвлённый вмешательством командования в дела его службы, назначил доктора Лоусона начальником военного госпиталя в Скутари.
Получив в очередной раз свидетельства неудовлетворительной работы медицинской службы армии, Раглан писал:
"Командующий армией вынужден с сожалением отметить плохую организацию работы службы медицинского департамента, в чём он вчера имел возможность убедиться лично. Из расположения одной из частей больные были направлены в госпиталь в Балаклаву, о чём был заблаговременно предупреждён офицер медицинской службы. Однако службы госпиталя не сделали никаких приготовлений к приёму больных. В результате больные были вынуждены провести несколько часов на улице при очень холодной погоде. Имя ответственного медицинского офицера известно командующему. Сейчас он не намерен называть его, однако требует от этого офицера не допускать подобного пренебрежения к своим служебным обязанностям в будущем. Заместителю главного инспектора госпиталей доктору Думбраку надлежит в дальнейшем оформлять все свои приказы медицинскому персоналу, ответственному за организацию приёма больных, только в письменном виде. Впредь все больные будут следовать в госпитали Балаклавы или на госпитальные суда в сопровождении не только офицера медицинской службы, но и адъютанта штаба командующего, наделённого всеми полномочиями для организации их надлежащего приёма и размещения".
Но, как признался в беседе со своим адъютантом сам Раглан, все эти меры напоминали попытку залатать решето: с каждым днём обнаруживались всё новые и новые вопиющие недостатки. Приказы, рекомендации, новые правила, предложения по улучшению работы поступали из штаба во все армейские департаменты. Однако почти всегда они попросту игнорировались. Ведь невозможно с помощью бумаг изменить природу человека и мгновенно реформировать организацию работы армейских служб. Конечно, все понимали, что такие реформы необходимы, что они придут, но пока многие люди страдали, дожидаясь необходимых всем изменений. Что можно сделать, в отчаянии восклицал Раглан, если тыловик недоумённо пожимает плечами в ответ на указание командующего армией упростить процедуру получения шинелей для солдат, которая предусматривает заполнение двух десятков бумаг в двух экземплярах? Что делать, если офицеры-тыловики всеми силами цепляются за букву уставов мирного времени, согласно которым солдат должен был получать новую шинель не чаще чем один раз в три года?
"Если бы даже Раглан обладал гением герцога Веллингтона, - сочувственно заявлял капитан Кемпбелл, - то и тогда он ничего не смог бы улучшить в материальном снабжении армии. Для этого ему пришлось бы ежедневно присутствовать в Балаклаве, которая была в руках "банды сумасшедших"".
III
Какой бы страшной ни была царившая в Крыму неразбериха, в Лондоне дела обстояли во сто крат хуже. Для того чтобы попасть в нужные руки, любой армейский документ проходил по сложнейшему лабиринту столичной бюрократии. Например, срочный запрос на получение имущества должен был преодолеть до восьми различных инстанций, прежде чем выяснялось, имеется ли необходимое на складах. Если имущество не могло быть поставлено немедленно, чиновники начинали поиск среди армейских поставщиков и вели с ними бесконечные переговоры, которые продолжались до тех пор, пока сторонам не удавалось договориться о приемлемых ценах и сроках. Наконец все были удовлетворены, комиссионные уплачены, споры разрешены. Теперь приходил чер`д недель и даже месяцев ожидания, пока удавалось получить выполненный заказ.
Но даже наличие необходимого имущества на армейских складах вовсе не означало, что запрос экспедиционной армии будет выполнен без задержек. Зачастую у Адмиралтейства не было транспортных судов для доставки его в Крым. Как ни удивительно это звучит, но у величайшей морской державы, владевшей половиной мирового морского транспорта и имевшей крупнейший в мире флот, не хватало судов для выполнения срочнейших военных перевозок. Об этом лучше, чем кому-либо другому, было известно генералу Эйри. По мнению многих, неустанный труд генерала Эйри на тыловом поприще позволял ему добиться того, что "было бы не под силу никому другому". Однако многие считали, что "энергия генерала была бы более уместна в окопах".
28 ноября 1854 года Эйри отправил в Англию запрос на 3 тысячи армейских и 100 госпитальных палаток и другое имущество, в частности штыковые и совковые лопаты и кирки. 4 апреля 1855 года эта поставка всё ещё была предметом обсуждения в Уайтхолле.
Секретарь Управления вооружений тщательно объяснял ситуацию помощнику государственного секретаря по военным вопросам:
"Поставщики оказались не в состоянии обеспечить необходимое количество запрошенных армией палаток… Они объясняют это отсутствием достаточного количества квалифицированных рабочих, так как до войны потребности рынка в этом товаре были минимальными. 28 марта пароходом "Уильям Беккет" в Крым была доставлена тысяча армейских палаток. Судно было предоставлено Адмиралтейством по запросу нашего управления от 13 января… ещё тысяча палаток всё ещё не поставлена в армию, в связи с чем направляем в адрес вашего управления повторный запрос".
В следующем письме, отправленном помощнику секретаря 23 апреля, сообщалось, что Адмиралтейство всё ещё не предоставило транспортное судно для доставки армейского имущества в Крым.
После войны, выступая перед комиссией в Челси, генерал Эйри приводил и другие случаи задержек военных поставок. Например, запрос на поставку 2 тысяч тонн сена от 13 сентября 1854 года был выполнен только через восемь месяцев, когда почти все лошади в армии погибли. Раглан указывал правительству на недопустимые задержки в поставках имущества в трёх официальных депешах и четырёх частных письмах. Так, например, запрошенная 8 ноября плавучая пекарня прибыла в Крым только в конце мая следующего года. 24 июня 1854 года Раглан обратился в Лондон с предложением о создании в крымской армии штатной транспортной бригады. 20 января герцог Ньюкаслский прислал командующему депешу, из которой следовало, будто бы идея создания этой части исходила из правительственных кругов.
"Видя тот беспорядок, который царит даже в столице торговли Лондоне, - заявил генерал Эйри с понятным негодованием, - правительство, несомненно, верно оценит трудности, которые приходится преодолевать тем, кто внезапно оказался в Крыму, среди снегов и грязи".
Но, несмотря на значительные усилия, предпринимаемые Рагланом, Эйри и генерал-адъютантом Эсткортом, нападки на них и на весь штаб становились с каждым днём всё более ядовитыми. Ведь кто мог быть лучшим объектом для критики, чем сам командующий и его "трусливый штаб"?
17 ноября корнет Фишер пишет: "Лорд Раглан потерял доверие армии. Даже генерал Канробер пользуется у английских солдат и офицеров лучшей репутацией, чем собственные генералы: ведь он ещё не успел выставить себя глупцом".
"Каждый знает Канробера, - вторит ему капитан Шекспир, - будь то англичанин или француз… Он на всё имеет собственное мнение и никогда не теряет присутствия духа. Британские солдаты приветствуют его с большим энтузиазмом, чем кого-либо другого".
Во многом виной этому был сам Раглан. Он всегда пытался проскакать через лагерь своих солдат незамеченным, в сопровождении не более трёх офицеров. Он предпочитал перемещаться в темноте, одетый в неизменный длинный плащ, присланный ему из Вены леди Уэстморленд. Солдаты, которые встречались с командующим и даже общались с ним, были зачастую убеждены, что разговаривали с гражданским лицом, с гостем. Леди Фримантл однажды спросила своего родственника, молодого офицера, вернувшегося с Крымской кампании, верно ли то, что пишут в газетах, будто "Раглан недостаточно известен собственным подчинённым". Молодой человек ответил, что в армии, как и в газетах, обсуждали подобные слухи. Он лично разговаривал с офицером, который заявил, что понятия не имеет о том, как выглядит командующий.
"Я никогда не видел его", - говорил тот офицер. Тогда я сказал ему: "Да вот же он, его везут в госпиталь". - "Так это и есть лорд Раглан? - в изумлении воскликнул офицер. - Да я видел его сто раз, но понятия не имел, что это наш командующий". Раглан, на самом деле, предпочитал перемещаться по лагерю в сопровождении всего одного адъютанта. Никому из тех, кто его не знал, и в голову не приходило, что этот незаметный джентльмен в тёмном платье был их командующим".
Генерала Канробера, который не был столь тщеславным, как маршал Сент-Арно, тем не менее постоянно сопровождали 6–8 штабных офицеров, 1 или 2 ординарца-спаги и эскорт из 20 гусар под французским флагом. Увидев его, солдаты как французской, так и британской армии поднимались и вытягивались в приветствии. А как раз этого Раглан постоянно избегал. Поэтому офицеров нельзя было винить за то, что они пребывали в уверенности, что командующий ни разу не наведался в их расположение. Они писали об этом родственникам и знакомым.
Вначале от этого не было особого вреда. Но вскоре эту тему подхватили газеты, она стала обрастать всё новыми подробностями, а затем этим слухам начинали верить так же, как официальным сообщениям.
25 ноября корреспондент "Таймс" начал свою депешу в газету следующими словами:
"Льёт дождь. Небо покрыто облаками чернильного цвета. Ветер с завываниями пробует на прочность палатки. Траншеи наполнены грязной жижей. В палатках воды по колено. У солдат нет тёплой осенней и зимней одежды. Они проводят в траншеях по 12 часов без перерыва, испытывают на себе все бедствия зимней кампании. Но никому нет дела до того, чтобы позаботиться об их комфорте или хотя бы об их жизнях".
Это было началом нападок прессы на командование.
Глава 15
Война глазами частного лица
Наконец, я обрушился на лорда Раглана и на генеральный штаб.
Джон Делейн
I
Главный военный корреспондент "Таймс" Уильям Говард Рассел, крупный неунывающий чернобородый ирландец тридцати пяти лет, большой любитель вкусно поесть и выпить бренди, находился в экспедиционной армии с самого начала войны. Он заслужил репутацию "своего парня" на солдатских пирушках; рассказы о его многочисленных нелепых злоключениях на войне, сдобренные богатым ирландским юмором, пользовались неизменным успехом у британских военных, не избалованных развлечениями. Рассел находил самый тёплый приём в палатках молодых офицеров. В его присутствии те всегда открыто высказывались о своих бедах и страданиях, об опасениях за исход кампании. В отличие от большинства говорунов, сосредоточенных только на собственной персоне, Рассел умел слушать других. Кроме того, он умел хорошо излагать свои мысли на бумаге. Его репортажи, написанные простым, ясным и острым языком, живые и язвительные, охотно читали все мало-мальски грамотные жители Лондона.
Конечно же были и такие, кто не любил его и не доверял его статьям. Их раздражал неизменный оптимизм Рассела, они находили едкий сарказм репортёра проявлением дурного вкуса. Их обижали прямые высказывания Рассела в адрес генералов и офицеров штаба. Такие люди старались не замечать его, избегая даже здороваться с ним. "Если сообщить миссис Диксон, - писал отцу офицер 7-го полка, - что корреспондент "Таймс" Рассел ирландец по национальности, она сразу же поймёт, можно ли доверять его рассказам".
Капитан Клиффорд высказывался ещё более открыто: "Это вульгарный ирландец, католик (которого, впрочем, мало заботят вопросы религии). Но этот человек, несомненно, обладает хорошо подвешенным языком и имеет бойкое перо, прекрасно поёт, с удовольствием пьёт чужой бренди, готов выкурить столько чужих сигар, сколько ему позволят эти глупые молодые офицеры. Большинство в лагере считает его весёлым и компанейским парнем. У него несомненный дар выуживать информацию, особенно у тех, кто помоложе. И я уверяю вас, что не один дворянин задумывался над тем, стоит ли протянуть руку для пожатия джентльмену с такой сомнительной репутацией. Откровенно говоря, он не принадлежит к числу тех, кто пользуется авторитетом и уважением в нашем кругу".
Рассел не скрывал своей неприязни к генералам, которые не удостаивали его даже рукопожатия, и в особенности к лорду Раглану. И у него были все основания для такой неприязни. Так, например, перед поездкой в Крым редактор Джон Делейн уверял Рассела в том, что лорд Хардиндж лично распорядился предоставить ему место на пароходе вместе с гвардейцами. Но когда журналист прибыл в Саутгемптон, выяснилось, что никто понятия не имел о его прибытии. Поэтому Расселу пришлось самостоятельно добираться до Мальты. С большим трудом, с помощью одного из служащих порта Рассел получил место на транспортном судне, отправлявшемся в Галлиполи. В Турции ему отказали в жилье и питании, а когда он обратился к армейскому командованию с просьбой предоставить ему место на пароходе, то вновь получил отказ. "Мне приходится голодать, - жаловался Рассел Делейну, - на случай, если армия остановится лагерем вне населённого пункта, у меня нет даже палатки. Но если бы она у меня и была, я очень сомневаюсь, что сэр Джордж Браун позволит мне установить её в расположении войск. Все мои попытки получить лошадь не увенчались успехом… Мне приходится жить в свинарнике".