К тому времени, когда ты увидел Сонни Боя в ратуше Брама, ты уже считал себя экспертом. Настоящим знатоком, способным проследить истоки материала до самых корней, доходя до малоизвестных африканских мотивов и записей, сделанных в "полевых условиях". Столь же дотошно, как и любой трейнспоттер, ты регистрировал, заносил в каталог и оценивал сокровища в своей растущей коллекции. Каждую неделю ты покупал Melody Maker - единственный музыкальный журнал, охватывавший блюз, фолк, джаз и поп-музыку, - и сидел после школы, читая его от корки до корки. По субботам, если ты не ходил на стадион "Молинью" смотреть матчи Вулвз, то бродил по музыкальным магазинам в Бирмингемском Сохо, в особенности The Diskery, куда заходили только настоящие любители музыки, перебирая выставленное в постоянном поиске чего-то нового. То есть старого. Лучше всего - чего-нибудь стоящего, что до тебя еще никто не слышал, как тебе было известно. Ты был готов ко всему. В одну неделю это было ‘Shop Around’ от The Miracles. В другую - ‘I Like It Like That’ Криса Кеннера - ты никогда не слышал такого исполнения. Хотя сейчас ты уже оставил все это позади. Теперь ты серьезный коллекционер, прочесывающий The Diskery в поисках редких французских сорокапяток играющего на губной гармошке Джаза Гиллума из группы Биг Билла Брунзи или оригинальных долгоиграющих пластинок Сонни Боя Уильямсона с аннотациями Алексиса Корнера. А также немного фолка и джаза. Тебе нужно было услышать все, самому узнать, что это такое. Хотя возвращался ты всегда к блюзу. Это был верх совершенства. Достать деньги, чтобы купить пластинку, донимая родителей, затем принести ее домой, поставить прямо на кремово-красный проигрыватель Dansette и подпевать, смотря на себя в зеркало.
Мама с папой говорили, что ты сошел с ума, но ты был таким с девяти лет, когда подпевал песне Элвиса ‘Love Me’ так высоко, как мог. Стоя за занавесками в гостиной, дергая доведенную до совершенства детскую челку, от которой мама вскоре заставит тебя избавиться. То был первый раз, когда ты осознал, что действительно можешь петь - чуть-чуть. И первый раз, когда понял, что мама с папой действительно не разделяют твоей любви к такой музыке, будто в ней было что-то подозрительное. Они даже не любили Джонни Рэя! Черт возьми! На самом деле ты немного сочувствовал им…
До того как Терри Рид предложил Роберта Планта, Джимми Пейдж всерьез подумывал пригласить Криса Фарлоу присоединиться к The New Yardbirds. Годами позже Крис споет для саундтрека Джимми к фильму "Жажда смерти 2", а еще несколько лет спустя - для его сольного альбома 1988 года Outrider. Однако за двадцать лет до этого Фарлоу был занят постройкой сольной карьеры, уже отметившись в чартах с собственной версией песни The Rolling Stones ‘Out Of Time’, в которой Пейдж играл как сессионный гитарист. В конечном счете в группу вошел Плант, поскольку он был единственным подходящим вокалистом, полностью свободным в тот момент и желающим приступить незамедлительно, единственным подходящим певцом, которому больше нечем был заняться, из тех, о ком мог подумать Пейдж. Тем не менее, он до сих пор питал сомнения. "Мне понравился Роберт, - скажет от мне позднее. - У него была масса энтузиазма и великолепный голос. Но я не был уверен в том, каким он будет на сцене. Каким он станет, когда мы действительно соберем группу и начнем играть".
Все решило появление во всей этой истории приятеля Планта из Брама - ударника по имени Джон Бонэм. Бонэм и Плант вместе играли в группе Band of Joy. Цитируя Джимми: "Тем, в ком я был по-настоящему уверен с первой секунды, был Бонзо". До той поры Пейдж хотел отдать место ударника Би Джею Уилсону из Procol Harum, с которым он не так давно работал вместе на сессии Джо Кокера ‘(I Get By) With A Little Help From My Friends’ - декорированной тяжелой обработки изначально легкой песни The Beatles, спетой Ринго, грубом примере того сорта тяжелой гитарной музыкальной театральности, которую Пейдж намеревался задействовать в своем следующем проекте. Но Уилсон не был заинтересован, разумно оценивая свои шансы на длительный успех с Procol Harum - которые за год до этого произвели сенсацию своим хитом ‘A Winter Shade Of Pale’, занявшим первое место в чарте, - как безгранично более высокие, чем с возрожденной группой, не выдавшей ни единого хита за последние два года.
Другими рассматривавшимися ударниками были Эйнсли Данбар, Митч Митчелл, игравший с The Pretty Things, до того как присоединился к Хендриксу в The Experience, где, по слухам, уже был не в фаворе, и Бобби Грэм - давний приятель Джимми по "хулиганским" сессиям, которому еще никто не предлагал бросить свой неплохой заработок в обмен на ненадежность полноценного участия в группе. Да, к тому же, было похоже, что придется не просто участвовать в какой-то там группе, а стричь голую овцу. В отчаянии Грант пригласил на обед, чтобы "обсудить новый проект", также незаинтересованного Клема Чаттини, еще одного давнего приятеля Джимми по сессиям. Но Клем был так занят, зарабатывая большие деньги, играя на хитах Кена Додда, Сэнди Шоу, Дасти Спрингфилд, Джина Питни, Пи Джея Проби, Marmalade и множества других, что даже не смог найти время, чтобы встретиться с Грантом, который просто отказался вести разговор по телефону. "У меня тогда была семья, - вспоминал позднее Чаттини, - и я думал - и ошибался, - что нашел свое место в качестве сессионного ударника". Клем помнит, как двумя годами позже, когда Zeppelin стали самой продаваемой группой в мире, он однажды встретил Питера и спросил: "Обед тогда… это было насчет…?" Тот просто кивнул.
Итак, по настоянию новичка Планта, Пейдж пошел посмотреть на его друга Джона "Бонзо" Бонэма, который играл с Тимом Роузом в клубе Country в Хэмпстеде, на севере Лондона. Это было 31 июля 1968 года, и Пейдж сказал мне: "[Бонэм] исполнил короткое пятиминутное соло на барабанах, и тогда я понял, что нашел того, кого искал".
"Джимми позвонил мне и сказал: "Я видел ударника прошлым вечером. Этот парень играет невероятно хорошо и громко, мы должны взять его"", - вспоминал Грант. Но Бонэм, которого уже считали одним из лучшим молодых ударников Англии, не был уверен. Имея необходимость поддерживать жену Пэт и двухлетнего сына Джейсона, он не был готов так легко оставить регулярный недельный заработок, который давал ему Тим Роуз. Склонный говорить без обиняков, он был не особо впечатлен идеей присоединиться к The New Yardbirds. "Когда мне предложили вступить в The Yardbirds, я думал, что в Англии о них уже забыли, - объяснял он. - [Но] я знал, что Джимми очень уважаемый гитарист, а с Робертом мы были знакомы несколько лет". Так что в итоге он решил хотя бы встретиться с Грантом и Пейджем. Но лишь после того, как те практически мольбой уговорили его. Будучи неспособным достать Бонзо по телефону, поскольку у него его не было, Грант, по настоянию Пейджа, закидал его свыше чем сорока телеграммами, и почти все они были проигнорированы. Времени оставалось все меньше, а возможности быстро таяли, так что Грант был еще более настойчив, чем обычно. Однажды Джи с Джимми неожиданно появились на пороге Джона и взяли его на обед в паб, где Пейдж, по его собственным словам, "в общих чертах описал ситуацию. Что эта группа не будет похожа ни на одну их тех, в которых тот бывал. Что такое бывает раз в жизни". Тот факт, что его друг Плант тоже участвовал, казалось, привел к согласию. А также то, что не было никаких гарантий, что Роуз возьмет Бонэма с собой, возвращаясь в Америку, или что Бонэм сам захочет туда.
Однако последнее слово было за ударником. Дело было не только в том, что он хорошо зарабатывал, но и в том, что во время тура Роуза имя Джона Бонэма было впервые упомянуто музыкальной прессой, а одно из выступлений - положительно оценено в Melody Maker. Крис Фарлоу, чей последний альбом продюсировал Мик Джаггер, теперь тоже хотел предложить ему работу, как и Джо Кокер. Пейдж пришел в ужас при мысли, что ему придется отойти в сторону и снова наблюдать, как еще один потенциальный участник отвергнет предложение, из-за того что перспектива с кем-то из его знакомых кажется лучшей. И в этот момент, по словам Планта, вступил он. "Я подошел к Бонзо и сказал: "Эй, The Yardbirds!" И [его жена] Пэт сказала мне: "Даже не думай об этом! Джон, ты не будешь снова крутиться с Планти! Каждый раз, когда ты что-то с ним затеваешь, ты приходишь в пять утра с полукроной4 в кармане". Так что я уговаривал и уговаривал. И спросил Джимми: "Что ты можешь ему предложить?""
В итоге, как мне сказал Плант, ему и Бонэму было предложено по 25 фунтов в неделю в Англии, 50 - в Европе и 100 в неделю во время тура по Америке. Он тихо засмеялся и припомнил, как Бонзо сказал: "Мне этого недостаточно". Он заключил что-то вроде дополнительной сделки с Грантом, обязавшись водить грузовик и получать еще 25 фунтов в неделю. При этом нужно иметь в виду, что у него даже не было прав. Наша езда то и дело походила на погони Кистоун-копов5: постоянные съезды с дороги в заборы и живые изгороди…"
Плант впервые встретил Бонэма за четыре года до этого в Бирмингеме, в Oldhill Plaza, где, будучи семнадцатилетним, выпросил работу временного конферансье. В ту ночь, однако, он также пел с собственной группой Crawling King Snakes (названной в честь песни Джона Ли Хукера). Он был на сцене, когда впервые заметил его. "Я увидел, что этот парень смотрит на меня, - вспоминал он. - В конце он подошел ко мне и сказал: "Ты неплох, но твоя группа дерьмо. Тебе нужен тот, кто настолько же хорош, как я"". Это был Бонзо, как его звали друзья - не по какой-то особенной причине, а лишь потому, что это имя отлично ему шло. Этот мускулистый здоровенный парень мог ударить по установке столь сильно, что она буквально разлеталась на куски, и ради забавы он проделывал это, особенно с установками других ударников. Этот неординарный, искренний выпивоха мог в одну секунду быть мягкосердечным, словно девушка, а в следующую - отправить вас в нокаут.
Ты был действительно захвачен - безумная идея, что аудитория на самом деле "заметит" тебя в роли ударника, - когда отец повел тебя на выступление Гарри Джеймса в ратуше Брама. К черту трубу. Ударник Сонни Пэйн - вот от кого ты не мог оторвать глаз. Сонни Пэйн, который бросал палочки в барабаны и ловил их на отскоке за спиной! Черт, только посмотрите! Вот тогда ты все и понял. Ты говорил: "Это, конечно, хорошо - играть тройной парадидл, но кто узнает, что именно ты это делаешь? Быть оригинальным - вот, что имеет значение".
Тебе также не нужны были занятия. Бадди Рич никогда не брал уроки, не так ли? Да, черт возьми, не брал! Гораздо лучше учиться по ходу, тогда все остается в голове, вне зависимости от того, сколько ты выпил ночью. Лучше разузнать, кто самый умелый, стоять, смотреть на них и слушать. Постучаться к ним в дверь, если придется. Именно так ты встретил Гарри Олкока, когда тебе было четырнадцать. Гарри играл на ударных с 1951 года. Он также сходил с ума по машинам, что тоже было неплохо, и вы сидели у него в гостиной с палочками и тренировочными заглушками, болтая о машинах и покуривая, когда становилось скучно. Гарри, бывало, хмурился, когда ты слишком сильно колотил по малому барабану, и кричал: "Ради бога, Джон, полегче!" Он говорил тебе быть осторожнее, чтобы не "пробить пол". Гарри был беспокойным, но неплохим малым. Разбирался в барабанах и машинах. Первоклассный чудак.
Потом был Билл Харви, еще один хороший парень, знающий толк в ударных, которого ты встретил там, в молодежном клубе, когда тебе было пятнадцать. Биллу было за двадцать, он был старше тебя и годами играл на ударных. Билл смеялся над тобой, называл тебя "маленьким мальчиком" и велел тебе возвращаться позже. Но ты и не думал соглашаться с этим. Поэтому ты продолжал, увеличивая усилия и надавливая на него, демонстрируя ему свое упорство, и вскоре Билл зашел в трейлер твоего папаши, чтобы дать тебе "мастер-класс". Отец обезумел от этого шума. "Чтоб вас двоих больше здесь не было - выметайтесь!"
Однажды, когда Билл повздорил со своей группой, The Blue Star Trio, и в порыве гнева свалил оттуда, ты предложил заменить его. Группа засмеялась, но когда ты поднялся и начал стучать по их чертовым барабанам, они быстро заткнулись, так вот. Когда Билл вернулся позже тем же вечером и увидел, как ты колотишь по его установке, он стал забавляться над тобой. Но потом у тебя появилась блестящая идея, и ты сказал ему: "Ну же, давай сыграем соло вместе!" - и вы оба встали за одну установку. Это было великолепно! Пошло так хорошо, что Билл сказал: тебе следует заниматься этим постоянно, вот. С тех пор, когда бы он ни играл, он старался вытянуть тебя, этакого юнца, из толпы. Ты все еще смеялся над этим и годы спустя. "Все недоумевали: "Как это у них с ходу получилось?" Они не подозревали, что мы репетировали часами".
Вы с Биллом стали хорошими товарищами и в других областях. Ты уже тогда любил выпить, садился за руль отцовского кабриолета Ford Zephyr, и вы вместе ходили на бровях. В те дни не было чертовых трубок, тестов на алкоголь, дружище, и вдвоем вы мертвецки напивались. Такие были деньки. Но лучшее, что Билл когда-либо сделал для тебя, - это знакомство с квартетом Дэйва Брубека. Их ударник, Джо Морелло, был известен своей причудливой техникой "пальцевого управления" - тем, что он вытворял своими пальцами, стуча по малому барабану таким образом, что в одно мгновение он звучал подобно рычанию льва, а в следующее - словно лук и стрелы. Ты не мог отказаться от мысли играть на барабанах голыми руками. Ты думал, это было лучшей идеей со времен появления нарезанного хлеба. Потом Билл показал тебе еще один "классный прием" из записи Хамфри Литтлтона, который он называл "Караван", когда ударник играл руками на напольных томах. Ты не мог отступиться и умолял Билла показать, как это делается. "Забудь, у тебя никогда не получится", - сказал он. Но у тебя, черт возьми, получилось, парень. Черт возьми, у тебя получилось!
Поначалу ты кричал и ругался, когда ранил руки и ломал ногти об ободы и тарелки, но будь ты проклят, если б бросил это, ведь в конце концов ты смог. "Фишка не просто в том, чтобы играть руками, - скажешь ты позже, когда все соберутся вокруг, чтобы расспросить тебя об этом. - Из барабанов извлекается приятный тихий звук, которого невозможно достичь палочками. Сначала рукам больно, но потом кожа становится грубее". В итоге ты так привык играть на барабанах руками, что тебе стало казаться, что ты руками ты можешь бить по ним сильнее, чем палочками. И ты мог, ты, черт возьми, мог.
К окончанию школы ты настолько укрепился в своем решении стать ударником, что сказал: "Я бы играл просто так, без вознаграждения. На самом деле, долгое время я так и делал. Но мои родители поддерживали меня". А ты поддерживал их, присоединившись к семейному бизнесу как ученик плотника. Укладка кирпичей и таскание носилок сделали тебя физически крепким, но проклятый подъем на работу в шесть утра едва не убил тебя, особенно когда ты начал выступать с группами в местных пабах, просыпаясь на работу на следующее утро еще пьяным. Но музыка становилась даже более важной, чем крикет. Однажды ты проехал на велосипеде чертовы сорок восемь миль, чтобы увидеть Скриминг Лорда Сатча и взять у него автограф. И начал собирать собственную коллекцию пластинок. Не то чтобы ты был разборчив, нет. Johny Kidd & The Pirates были ничего, так же, как The Hollies и The Graham Bond Organisation, чей ударник, Джинджер Бейкер, нравился тебе больше, чем кто-либо со времен Джина Крупы. На твой взгляд, Джинджер был ответственен за те же вещи в роке, что Крупа - в джазе. "Джинджер был первым, кто выступал с этой "новой" позиции - что ударник может быть ведущим в рок-группе, а не кем-то покинутым и забытым на заднем фоне".
Ты особо не думал об этом, но постоянно учился, постоянно держал глаза и уши открытыми, даже когда бывал пьян. Когда тебе было семнадцать, ты увидел Denny Lane & The Diplomats. Их ударник, Бив Бивэн, был неплохим малым примерно твоего возраста. Иногда во время выступлений он разрешал тебе сидеть рядом, просто наблюдая за его действиями и смотря, не сыграет ли он чего-то такого, что можно будет утащить у него. Американские соул и R&B тоже были хороши, особенно когда ты добился того глубокого, открытого звука ударных, который отличал все эти записи. Как ты полагал, фишка была в том, чтобы приложить руки к самым большим барабанам, какие только были, без всех этих бабских сурдин и шумоглушителей, и просто колотить по ним, бить их, как кирпичи. По твоим же словам, ты был непоколебим в своем желании "получить этот звук".
Прошло немного времени, и ты наконец свалил из пабов, получив первый настоящий шанс в так называемой Сети Мамаши Рейган - The Oldhill Plaza, The Handsworth Plaza, The Gary Owen club, The Birmingham Cavern и прочих подобных местах, - играя в группах вроде Terry Webb & The Spiders, The Nicky James Movement, Locomotive и A Way of Life. Ты даже недолго стучал для The Senators и должен был участвовать в записи трека ‘She’s A Mod’, который завершал сборник Brum Beat. Был 1964 год, тебе было шестнадцать, и если не это сделало тебя настоящим ударником, то ты не знал, что же, черт возьми, сделало, дружище…
"Роберт сказал, что я должен принять его предложение и посмотреть этого парня, который работал тогда с Тимом Роузом, - воспоминал Джимми Пейдж. - Я собирался сначала найти певца, а затем сплотить их. Но когда я услышал Джона Бонэма - хотя и намного менее опытного в сравнении с тем, каким он всем известен теперь, - в его игре сразу чувствовалась эта вдохновляющая энергия. А я привык к ударникам, которые были [очень хороши], еще со времен игры с Neil Christian & The Crusaders. Я хочу сказать, он был едва ли не лучшим ударником в Лондоне. Он был специалистом по ударным и вел себя очень, очень живо за установкой, прекрасно владел игрой на басовом барабане и всем таким. А я привык ко всему этому, ведь в студиях был Бобби Грэм, который играл на всех сессиях Kinks и Dave Clark Five. Бобби тоже был настоящим ударником-хулиганом. Поэтому я привык к такому стилю. И я знал, что ударником должен быть тот, у кого есть три основных качества: поразительный ум за установкой вкупе с силой и страстью. Но я никогда не видел никого, кто был бы похож на Бонзо". Как только Джимми увидел его игру, "это было оно, прямо оно. Я знал, что он будет идеален". Не только из-за тех штук, которые он про себя называл "хулиганскими", но и из-за "этого ощущения использования динамики, света и тени. Я знал, что он станет тем самым, что он сможет все это сделать".