Революция: слово и понятие
Позднелатинское revolutio произошло от глагола revolvere, означавшего "возвращаться", "превращаться", "откатываться". То есть термин revolutio первоначально означал циклическое движение, возвращение к первоначальной точке, на круги своя. Именно в этом смысле он использовался в названии знаменитого трактата Николая Коперника De revolutionibus orbium coelestium ("О вращениях небесных сфер") 1543 г.
Аналогично – для обозначения круговорота политических форм – термин "революция" применялся и в общественно-политической жизни. Итальянцы словом rivoluzioni называли чередование аристократических группировок у власти. В частности, флорентийцы так именовали мятежи 1494 г., 1512 г. и 1527 г., восстановившие во Флоренции прежние политические порядки.
Во Франции словом révolution было названо возвращение короля Генриха IV в католичество 25 июля 1593 г. В Англии revolution стало восстановление монархии в 1660 г. Роялисты приветствовали возвращение Карла II словами "Да здравствует революция!". В то время как предшествующее двадцатилетие, известное нам под именем "Великой английской революции" или "Английской буржуазной революции", современники называли мятежом и гражданской войной.
Так или иначе, до XVII в. включительно революции означали изменение политического строя в рамках широко взятой традиции. Как правило, традиция подразумевала монархию, религию и обычаи (социальный порядок). Характерно, что даже радикальный лидер пуританской революции Оливер Кромвель, при котором был казнен король и провозглашена республика, выступал в защиту традиционного социального порядка – "разрядов и чинов, которыми Англия славилась веками… Дворянин, джентльмен, йомен; их достоинства, они важны для нации, и в величайшей степени!".
Другими словами, то были политические, а не социальные революции. Они не посягали на масштабные социальные изменения, не говоря уже о кардинальном разрыве с прошлым и противопоставлении ему. Более того, в понимании самих революционеров цель перемен состояла именно в возвращении к некоему исконному "правильному" положению дел. Хотя они пускали стрелы из лука вперед, голова их при этом была обернута назад.
Понимание революции решительно переменилось в XVIII в., что и зафиксировала идеология Великой французской революции. Отныне революционеры не чувствовали себя связанными религией, монархией, обычаями. Более того, в воинствующей манере они отвергали эти фундаментальные основания старого мира, провозглашая окончательный и бесповоротный разрыв с ним, и заявляли о радикально новом этапе человеческой истории.
Понимание революции как социального катаклизма было подхвачено марксистской традицией и окончательно закрепилось в ней после Великой русской революции 1917 г. И живо до сего времени. Причем не только среди выживающих из ума профессоров-марксистов, но и среди массы "русских людей старого поколения", то есть тех, кто прошел социализацию в советскую эпоху. Вот они как раз считают, что революция – это непременно смена политического и социально-экономического строя, причем сопровождающаяся потоками крови, насилием и разрухой. Все остальное для них не революция.
Парадоксальным образом эта квазимарксистская трактовка активно поддерживается и развивается современной российской пропагандой. И понятно почему. Если вы подаете революцию как кровавую вакханалию с тотальным переделом собственности, то лучшего способа демонизировать саму идею революции как способа перемен и запугать ею общество просто не существует.
Однако грандиозный масштаб и глубина социальных перемен характерны в первую очередь для так называемых "великих" революций, открывавших переход от одной социоэкономической системы к другой и вызывавших всемирную динамику. А таких революций в мире было только две: Великая французская и Великая русская 1917 г. (Иногда к великим относят и Китайскую революцию 1949 г.) Вот они действительно оказались кровавыми.
Однако даже в те далекие времена не все революции были кровавыми. А в современном мире они, как правило, мирные. Даже распад Советского Союза и переход страны в новое политическое и социоэкономическое качество – а то была беспримесная революция большой социальной и политической глубины – прошли относительно бескровно. Хотя и небезболезненно. Впрочем, переход этот в России не завершился и до сей поры.
Современная социальная наука, определяя революцию, оперирует понятиями, достаточно широкими для включения всех типов революций, а не только великих. При этом смысловое ядро различных академических определений более-менее совпадает, и вряд ли оно вообще менялось на протяжении последних пятидесяти лет. Достаточно сравнить несколько определений. Революция – это "вызванная использованием силы смена правительства и/или режима и/или изменение в обществе". "В самом общем смысле слова революция – это попытка радикального изменения системы правления. Она часто связана с нарушением существующих конституционных установлений и использованием силы".
И, наконец, два концептуально близких и хронологически самых свежих определения корифея революционоведения Джека Голдстоуна. Формулировка 2001 г.: "Это попытка преобразовать политические институты и дать новое обоснование политической власти в обществе, сопровождаемая формальной или неформальной мобилизацией масс и такими неинституционализированными действиями, которые подрывают существующую власть". И формулировка 2013 г.: "Революция – это насильственное свержение власти, осуществляемое посредством массовой мобилизации (военной, гражданской или той и другой, вместе взятых) во имя социальной справедливости и создания новых политических институтов".
В определениях нет ни намека на цену революций, масштаб и глубину революционных преобразований, результаты революций. Говорится лишь о насильственном свержении власти посредством массовой мобилизации. В этом смысле революции последних двадцати лет ничуть не менее революционны, чем великие революционные трансформации.
Насильственное свержение власти указывает, что революция и легитимность – это антиподы. Революция как раз разрывает со всей предшествующей легитимностью и стремится утвердить новую. Поэтому ламентации на нелегитимный характер революции столь же жалки и нелепы, что и жалобы на приход зимы.
Ради чего свергается власть? Все революции совершаются во имя справедливости. Но вот что именно понимается под справедливостью и способность ее достичь остаются открытыми вопросами. Лично моя позиция в данном случае может быть выражена фразой из "Мастера и Маргариты": царство справедливости "никогда не настанет".
Однако исторический опыт и вольтерьянский скепсис периодически пасуют перед смутным, но подлинным, а потому сильным стремлением людей прорваться в царство любви и истины. В любой революционной идеологии справедливости принадлежит ведущая роль: эта идея составляет мифологическое и моральное ядро всякой революционной доктрины.
Ну, а что касается новых политических институтов, которые по замыслу революционеров должны обеспечить справедливость, то их формирование и успешное функционирование – еще один большой открытый вопрос.
Однако – и это очень важно понимать – вне зависимости от того, скромны революционные цели или грандиозны, достигнуты они или нет, это никак не отменяет право события/процесса называться революцией.
В дальнейшем, говоря о революции, я буду опираться на определение Голдстоуна. Его важное достоинство помимо ясности и лаконизма также в том, что оно позволяет отсечь от революции события и процессы, которые часто смешиваются с революцией, но революцией сами по себе не являются. Хотя могут порою выступать ее составными частями.
Не революции
В данном случае речь идет об общественных и реформаторских движениях, государственных переворотах и гражданских войнах. При определенных условиях они могут привести к революциям, что, однако, не предопределено.
Общественные движения суть массовая мобилизация в интересах отдельных групп или конкретных целей. Движения за права человека, против расовой дискриминации, за права геев – классические примеры. Понятно, что у таких движений мизерные шансы перерастания в революцию.
Зато реформаторские движения обладают в этом отношении несравненно большим потенциалом. "Реформаторские движения открыто выступают за изменение существующих государственных институтов, принятие новых законов, направленных на борьбу с коррупцией, расширение избирательных прав или более широкую автономию отдельных регионов. Однако своих целей они достигают не посредством свержения существующей власти, а с помощью законных методов, добиваясь своего в судах или через избирательные кампании, проводя новые законы или внося поправки в конституцию". Не правда ли, один к одному может быть наложено на чаяния и планы либерально-демократической оппозиции в России?
Однако вот что пишет Голдстоун дальше: "Революционными такие движения становятся лишь тогда, когда власть сопротивляется разумным переменам или медлит с ними и преследует реформаторов". Здесь обращает на себя внимание следующее: к революциям ведут не действия реформаторских движений, а глупое упрямство и наглость властей.
Чаще всего законопослушные реформаторы преображаются в пламенных революционеров, когда власть пытается украсть у них результаты выборов, что вызывает массовое возмущение. И это понятно: если власть не оставляет шансов на легальное эволюционное изменение ситуации, то даже законопослушные люди начинают невольно радикализироваться. И эта теоретическая выкладка как нельзя лучше объясняет возникновение массовых протестов в России на рубеже 2011 и 2012 гг.
В отличие от движений, обеспечивающих массовую мобилизацию, но зато не нацеленных на свержение власти, государственные перевороты направлены на ее свержение, но не сопровождаются массовой мобилизацией. В то же время, аналогично движениям, перевороты могут привести к революциям, "если лидеры переворотов или их сторонники выдвигают идеи преобразования общества на новых началах справедливости и общественного порядка, принимаются за мобилизацию масс, чтобы обеспечить поддержку своих идей, а затем воплощают свой замысел в новых институтах".
Гражданские войны, возникающие вследствие внутренних конфликтов, могут порою привести к революциям. Но и некоторые революции вызывали гражданские войны.
И, наконец, шуточная эпиграмма Самуила Маршака (перевод с английского) "Мятеж не может кончиться удачей, – В противном случае его зовут иначе" оказывается важным положением теории революций. "Любая попытка совершить революцию, – пишет Голдстоун, – есть по определению мятеж, поэтому мятежами часто называют усилия, направленные на свержение режима, но не завершившиеся успехом". Правда, противоположная мысль неверна: далеко не всякий успешный мятеж носит революционный характер: свержение власти не влечет автоматически институциональную ломку.
Итак, революция как процесс должна непременно включать в себя все четыре элемента: насильственное свержение власти, массовую мобилизацию, идею социальной справедливости, создание новых институтов. События, не обладающие подобной полнотой – движения, перевороты, гражданские войны, – не революции. Однако некоторые из них при определенных условиях могут перерасти в революции. Также они могут оказаться составными частями революционного процесса.
Типология революций
Революции не одинаковы по своим целям, масштабам, глубине, влиянию и последствиям. Что с необходимостью влечет за собой необходимость их классификации.
Деления на "великие" и "ординарные" революции в данном случае явно недостаточно. Французская и русская революции, сформировавшие для отечественного читателя представление о революции вообще, возвышаются двумя одинокими пиками. Однако судить по этим вершинным проявлениям о революциях – все равно что судить о шоферском деле по пилотам "Формулы-1".
Да и сами две эти революции укладываются в общий тип "социальных революций", предполагавших смену социальной гегемонии и массированное перераспределение собственности и национального богатства. Что, по понятным причинам, вызывало сильное сопротивление и требовало консолидированной, даже диктаторской власти. К "социальным революциям" помимо французской и русской также относятся мексиканская (1910–1917 гг.), китайская коммунистическая (1949 г.), кубинская (1959 г.), эфиопская (1974 г.), исламская иранская (1979 г.).
Еще один распространенный тип революций – "антиколониальные революции". Их содержание составило восстание против иностранных государств, контролирующих ту или иную территорию, и создание нового независимого государства. Эти революции радикально изменили политическую карту мира, начиная с середины XX века.
Однако мало кто задумывается, что первой антиколониальной революцией в действительности была Американская война за независимость (1775–1783 гг.) – борьба 13 североамериканских колоний за свою независимость от Великобритании. Кстати, в американской историографии это событие так и называется: "Американская революционная война" или "Американская революция". К нему еще можно добавить Гражданскую войну в США 1861–1865 гг., имевшую, по мнению ряда ученых, важные черты буржуазной революции.
Так что у США немалый революционный опыт. Еще важнее, что американская революция и гражданская война привели в конечном счете к формированию эффективной государственной системы, динамичной экономики и ориентированного на успех общества. Однако в том, что касается последствий революции, США скорее стоят обиняком. Да и в любом случае на каждую революцию с общим позитивным результатом приходится дюжина революций с негативным исходом.
Третий тип революций – "демократизирующие". Он в нашем случае наиболее важен и заслуживает того, чтобы целиком привести пространную и содержательную характеристику Голдстоуна. Эти революции "нацелены на свержение авторитарного режима – коррумпированного, неэффективного и нелегитимного – и замену его более вменяемым и представительным правлением. Они не мобилизуют своих сторонников, взывая к классовым антагонизмам (крестьяне против землевладельцев, рабочие против капиталистов), но заручаются поддержкой всего общества. Демократизирующие революции могут начаться с избирательной кампании или с протестов против мошенничества на выборах. В них отсутствует идеологическая страсть, присущая революциям, вожди которых считают себя творцами нового общественного строя или нового государства. Поэтому они обычно носят ненасильственный характер и не приводят ни к гражданской войне, ни к радикальной фазе, ни к революционному террору. […] Эти революции обычно плывут по течению; лидеры оказываются во власти коррупции и междоусобных разборок, а конечным результатом таких революций становится псевдодемократия, которая характеризуется либо часто сменяющимся руководством, либо возвращением авторитарных тенденций".
Из этого определения может показаться, что речь идет исключительно о революциях, разворачивавшихся последние 25–30 лет. Однако в действительности первыми "демократизирующими" революциями стали события почти двухсотлетней давности – европейские революции 1848 г.! "Демократизирующей" была китайская республиканская революция 1911 г. Само собой, в этот ряд целиком и полностью вписывается волна антикоммунистических революций, снесших на рубеже 80-90-х годов прошлого века советский блок в Европе и его оплот – Советский Союз.