Батальон нанес удар, прорвал линию фронта, и два бронетранспортера М-17 вышли в немецкий тыл. Замаскировались в кукурузе у дороги, ждут. Им бог послал подарок – колонну легковых машин. Впереди бронетранспортер, сзади – тоже и два десятка машин. Едет начальство! Они как ударили с крупнокалиберных пулеметов – машины горят. Ребята бросились к колонне, набили бронетранспортер портфелями, взяли живыми несколько офицеров: генерала, подполковника и капитана. Подполковник оказался власовцем. Начал им мораль читать: "Я весь мир объездил. Отец у меня профессор. Что вы видели в этой жизни? Вы как жили серыми, так ими и останетесь". Ребята обозлились, исколошматили его, но перестарались – привезли труп. Генерал оказался интендантом – что он мог знать? И капитан тоже не особенно много знал. В разведбате говорили, что ребята из этой группы получат как минимум орден Боевого Красного Знамени, а Катушев, командир группы, – Героя. А им дали по ордену Отечественной войны, и больше ничего! Да еще выговор с разбором поведения. Разведчик не имеет права трогать захваченного пленного!
– Наших солдат, сдававшихся в плен, видели?
Видел. В окружении. Мы лежим, и вдруг смотрю: поднимается один, потом другой и идут сдаваться в плен. Вот тут хочется их шлепнуть. Кто же драться будет? Но стрелять не стал. Черт с ними! Мы знали, видели, как немцы с пленными обращаются.
– В вашем подразделении были люди молодого возраста в основном? Или были люди постарше?
Мне было 19 лет, но были и постарше. К войне все одинаково относились – надо Родину защищать. Вот когда мы из окружения у озера Селигер вышли, меня, младшего сержанта, назначили командиром взвода. Я должен был готовить пополнение из людей, годившихся по возрасту мне в отцы, 40–45 лет. Я учил их стрелять, но что я, танкист, мог им показать в плане тактики? Управлять солдатами я не мог.
– Как была поставлена эвакуация танков?
Практически всю войну штатных тягачей не было. Мы их делали сами из танков, снимая с них башни. Надо сказать, что тягач из Т-34 плохой, поскольку на танке не устанавливался редуктор пониженных передач. Часто для вытаскивания нужны были бы такие шасси, как ИС или КВ, где есть пониженная передача. Из "Валентайна" тягач не сделаешь – слабоват движок, чтобы что-то таскать.
– Как вам Т-34?
Я считаю, что это была нормальная скоростная машина. Если мы прошли на Т-34 от Ясс и до конца войны, это значит, что Т-34 надежнейшая машина, ремонтопригодная, эксплуатационно-технологичная, простая в обслуживании. Если у Т-34 главный фрикцион неисправен, то можно и на бортовых завестись и поехать. Включил 3-ю передачу, выжал бортовые фрикционы, включил стартер. Да, нагрузка на аккумуляторы будет большая, но ничего, заведется. После этого рычаги на себя – оп! Рычаги вперед – и пошел! В мирное время я был старшим офицером по вождению и технической подготовке. Когда был зампредседателя комиссии по присвоению классности, мы принимали экзамены на мастера вождения. Если механик-водитель не умеет трогаться с неисправным главным фрикционом, значит, он мастера не достоин.
– Воздушные фильтры нормально работали?
В пыли – не особенно. А вот в Европе, когда мы шли по асфальтовым дорогам и только для боя разворачивались, пыли как таковой нет, тут проблем не было.
– Со временем Т-34 становились надежнее или, наоборот, качество сборки падало?
Мы добивались повышения качества. Когда принимали танки на заводе, то их проверяли и составляли дефектные ведомости. На каждый танк бывало 100–150 недостатков: нет шайбы под болтом, коронная гайка не закреплена штифтом, недовернут болт, торсион неправильно отрегулирован – вот такие мелочи. Все записываем и даем тому, у кого мы принимаем танк, на исправление. После этого мы по списку проверяем, чтобы все было сделано.
– Были ли случаи преднамеренного выведения танка из строя?
У меня в роте был такой случай. Это было под Кривым Рогом на Днепре. На катках "Валентайнов" стоял колпак, в центре которого была пробка, завернутая гайкой. Для смазки катков в это отверстие набивали солидол. Один механик-водитель взял, повыворачивал эти заглушки и выбросил, а мне докладывает:
– Я не могу идти в атаку. У меня нет заглушек.
– Где они?
– Не знаю.
Тут разбираться некогда было. Я просто взял ветошь, забил дырки:
– Иди в бой!
После боя спросил командира танка, почему он не следил. Разумеется, доложил командиру роты, но не знаю, что было с экипажем.
Был еще такой случай. На подъеме механик-водитель на большой скорости не плавно выжал педаль главного фрикциона, а рывком – все диски коробятся, фрикцион ведет. Я такому умнику сразу сказал:
– Меня это не касается. Трогай на бортовых и иди в атаку.
О подобных случаях я докладывал командиру роты, командиру батальона и зампотеху батальона. Когда танки актируются на списание, то тут нужна еще и подпись смершевца. Он все время двигался со штабом батальона. Нужно мне списать, я подхожу: "Танк сгорел". Он подойдет, посмотрит, подпишет акт. Только сгоревшие танки считались безвозвратной потерей, остальные танки ремонтируются.
Был еще случай – механик-водитель во время бомбежки выскочил из танка, смандражировал. Я его понимаю, сам несколько раз был под такими бомбежками, что думал, уже все. После бомбежки чувствуешь полное опустошение, безразличие и хочется спать. Но надо уметь себя держать в руках. Страх – это такое чувство, которое можно контролировать. Я всегда говорил: "Ребята, не выскакивайте из танка во время бомбежек. За всю войну на моих глазах было только три прямых попадания в танк авиабомб. Только три! А сколько было бомбежек!"
– Были ли повреждения авиационных пушек?
Практически не было.
– Механики-водители могли только водить танки или все же были способны их обслуживать?
Четко было установлено, что каждый механик-водитель должен получить не менее 13 моточасов вождения, прежде чем сдать на права. Кроме этого, он должен сдать экзамен по технической подготовке и обслуживанию танка. Он обязан знать танк, регулировки.
Если механик-водитель не умеет обслуживать машину, как он будет на ней воевать? Он должен заправить машину, смазать, подтянуть, например, ленивец. Если на Т-34 ленивец опущен, то гусеница на ведущем колесе будет проскакивать, не цепляясь гребнями.
Помню, когда мы атаковали под Кривым Рогом село Красная Константиновка, много танков потеряли, но так ее и не взяли. В ней три "Тигра" стояло. Село наверху, а внизу – речушка с заболоченной поймой. Наши танки спускались вниз, а потом медленно ползли по раскисшей земле, а их в это время лупили. Позже, ночью штрафной батальон без единого выстрела захватил это село и вырезал всех немцев, которые там оборонялись.
– Горючее было все время?
Наверное, проблем не было. Если бы даже были – нам бы не сказали. Абсолютно. В этом отношении строго было.
– Какое настроение было у курсантов в 41-м году?
Настроение было всяким, но открыто высказывать сомнения или опасения люди боялись. Панического настроения не было и быть среди курсантов не могло – возраст. Когда наступать начали, то тут стало получше. Помню, у моего близкого товарища Саморукова Вадима освободили родной город Ростов. Мы так радовались!
– На фронт рвались?