Глава 14
Истории некоторых несчастных
В течение этого времени я познакомилась с большинством из сорока пяти женщин в отделении номер шесть. Позвольте мне рассказать о нескольких. Луиза, милая немецкая девушка, о лихорадке которой я упоминала прежде, была убеждена, что души ее покойных родителей всегда следуют за ней.
- Я стерпела немало побоев от мисс Грэйди и ее помощниц, - говорила она, - И я не могу есть ту ужасную пищу, которую нам дают. Меня не нужно заставлять замерзать из-за желания носить нормальную одежду. О, я каждую ночь молюсь, чтобы мама и папа забрали меня к себе. Однажды, когда меня поместили в Бельвю, ко мне пришел доктор Филд; я лежала на кровати, утомленная после осмотров. Тогда я сказала: "Я так устала от этого, я больше не буду разговаривать". "Разве?" - спросил он сердито. - "Посмотрим, смогу ли я тебя заставить". С этими словами он наклонил свой костыль на край постели и, опершись на него, очень сильно ударил меня по ребрам. Я подскочила на кровати и спросила: "Зачем вы это делаете?". "Я хочу научить тебя слушаться, когда я говорю с тобой", - ответил он. О, если бы только я могла умереть и отправиться к папе!
Когда я уходила, она была прикована к кровати из-за жара и, возможно, к этому времени ее желание уже исполнилось.
В отделении номер шесть содержится, или содержалась в то время, француженка, которая была совершенно разумна, по моему убеждению. Я наблюдала за ней и говорила с ней каждый день, исключая три последних, и я не смогла обнаружить никакого заблуждения или мании у нее. Ее звали Жозефин Деспро, если я произношу это правильно, и ее муж и все ее друзья остались во Франции. Жозефин прекрасно осознавала свое положение. Ее губы дрожали, и она начала плакать, когда говорила о своем беспомощном состоянии.
- Как вы оказались здесь? - спросила я.
- Однажды утром, пытаясь позавтракать, я ощутила сильное недомогание и тошноту, и хозяйка дома вызвала двух офицеров, которые отвезли меня в участок. Я не могла понять их вопросы, и они не обратили никакого внимания на мой рассказ о себе. Порядок судебных дел в этой стране был незнаком мне и, прежде чем я осознала это, я была приговорена к приюту для сумасшедших как душевнобольная. Когда меня привезли сюда, я рыдала из-за того, что оказалась здесь без надежды освободиться, и за это мисс Грэйди и ее подчиненные душили меня, пока мое горло не начало болеть, и оно болит почти постоянно с тех пор.
Юная миловидная еврейка так плохо говорила по-английски, что я не могла узнать ничего о ней, кроме того, что рассказывали медсестры. Они говорили, что ее зовут Сара Фишбаум, и что ее муж отправил ее в сумасшедший дом, потому что она заглядывалась на других мужчин помимо него. Допустив, что Сара и впрямь была сумасшедшей и помешанной на мужчинах, позвольте рассказать, как медсестры пытались "вылечить" ее. Они звали ее и говорили:
- Сара, не хочешь ли ты встретиться с молодым красавчиком?
- О, да; молодой красавчик - хорошо, - отвечала Сара теми немногими английскими словами, которые знала.
- Что ж, Сара, если желаешь, мы замолвим за тебя словечко перед кем-нибудь из докторов. Не хочешь ли ты встретиться с доктором?
И они расспрашивали ее, какой доктор ей больше по нраву, и советовали ей заигрывать с ним, когда он посетит отделение, и так далее.
Я беседовала с одной хорошо сложенной дамой в течение нескольких дней, наблюдая за ней, и я никак не могла догадаться, почему ее отправили сюда, настолько рассудительной она была.
- Почему вы оказались здесь? - спросила я ее однажды, после долгого и весьма приятного разговора с ней.
- Я заболела, - сказала она.
- Заболели душевно? - настояла я.
- Вовсе нет; почему вы так решили? Я слишком напряженно работала, и у меня случился упадок сил. Из-за трудностей с семьей, безденежья и отсутствия жилья я вынуждена была обратиться к комиссару, чтобы меня отправили в богадельню до того времени, когда я снова смогу работать.
- Но они не отправляют сюда бедняков, если только те не безумны, - сказала я. - Знаете ли вы, что здесь только сумасшедшие женщины или те, кого считают таковыми?
- Я поняла, когда меня поместили сюда, что большинство этих женщин - слабоумные, но тогда я верила им, и они сказали, что в это место отправляются все бедняки, нуждающиеся в помощи, как я.
- Как с вами обращались?
- Что ж, до сих пор я избегала побоев, хотя с отвращением видела многие случаи и слышала о еще большем количестве их. Когда меня только привезли сюда, они отвели меня в ванную, но та самая болезнь, от которой я должна была лечиться, не допускает купания. Но они силой усадили меня в ванну, и мой недуг весьма обострился в следующие недели.
Миссис МакКартни, чей муж был портным, казалась абсолютно разумной и не выказывала никаких причуд. Мэри Хьюс и миссис Луиза Шанц также не демонстрировали никаких признаков душевных болезней.
В один из дней к нашему списку прибавились две вновь прибывшие. Одна была слабоумной по имени Кэрри Гласс, а другая - довольно молодая и симпатичная немка - казалась здоровой, и когда она прибыла, все пациентки говорили о ее миловидности и очевидной разумности. Ее звали Маргарет. Она рассказала мне, что была поварихой и отличалась безупречной аккуратностью. Однажды, после того, как она вымыла кухонный пол, пришли горничные и преднамеренно развели грязь на нем. Она вышла из себя и начала ссориться с ними; они вызвали офицера, и ее отправили в приют для безумцев.
- Как могут они считать меня безумной лишь потому, что я не смогла сдержать свой гнев? - жаловалась она. - Других людей не запирают как сумасшедших, когда они злятся. Я думаю, все, что можно сделать, - это вести себя тихо и избегать побоев, которые, как я видела, получают многие другие. Никто не сможет замолвить слово за меня. Я делаю все, что мне говорят, и выполняю всю работу, которую они дают. Я послушна во всех отношениях и делаю все, чтобы доказать им, что я здорова.
Однажды привезли сумасшедшую пациентку, которая вела себя очень шумно, так что мисс Грэйди побила ее и оставила черный синяк у нее на глазу. Когда врач заметил это и спросил, был ли синяк до того, как ее привезли, медсестры ответили, что был.
Пока я находилась в шестом отделении, я никогда не слышала, чтобы медсестры обращались к пациенткам, за исключением ругани, криков и поводов подразнить их. Они тратили почти все свое время, сплетничая о докторах и других сестрах в не слишком вежливой манере. Мисс Грэйди почти постоянно вставляла грубые выражения в свою речь и часто начинала фразы с поминания Господа. Пациенток она звала самыми низкими уличными словами. Однажды вечером, когда у нас был ужин, она стала спорить с другой медсестрой из-за хлеба и, когда та вышла, обругала ее последними словами и отпустила несколько мерзких замечаний о ней.
По вечерам женщина, которая, по моему предположению, была главным поваром на кухне для докторов, приносила медсестрам изюм, виноград, яблоки и печенье. Представьте, каково голодным пациенткам было сидеть и смотреть на медсестер, поглощавших еду, которая казалась нам недоступной роскошью.
Однажды доктор Дент говорил с пациенткой, миссис Терни, о каком-то споре, который случился у нее с одной из медсестер или работниц приюта. Вскоре после этого нас отвели на ужин, и та женщина, которая побила миссис Терни и о которой говорил доктор Дент, сидела у двери столовой. Внезапно миссис Терни схватила чашку чая и, выбегая в коридор, швырнула ее в свою обидчицу. Раздались громкие крики, а после миссис Терни вернули на свое место. На следующий день ее перевели к "женщинам на веревке", к которым отправляли самых опасных и наиболее склонных к самоубийству пациенток на острове.
В первое время я не могла спать и не хотела, стремясь не упустить ничего нового. Дежурившие ночами медсестры, судя по всему, были недовольны этим. В любом случае, однажды ночью они пришли и попытались заставить меня принять дозу какого-то лекарства в стакане, которое должно было "усыпить меня", по их словам. Я ответила, что не собираюсь этого делать, и они ушли, как я надеялась, на всю ночь. Мои надежды были напрасны, потому что через пару минут они вернулись с доктором, тем самым, который опрашивал нас в день прибытия. Он настоял на том, чтобы я выпила это, но я поставила себе целью не терять сознание даже на несколько часов. Когда он понял, что меня не уговорить, он рассердился и заявил, что уже потратил слишком много времени на меня. Что если я не выпью лекарство, он введет его в мою кровь посредством иглы. Я подумала, что если лекарство окажется в моей крови, я уже не смогу от него избавиться, а если я проглочу его, надежда еще останется, так что я согласилась принять его. У него был запах опия, и его было довольно много. Как только меня оставили в покое и заперли дверь, я попыталась засунуть палец в собственное горло так глубоко, как возможно, и химикату пришлось оказывать свое действие на что-нибудь другое.
Я должна отметить, что дежурившая по ночам медсестра по фамилии Бернс из шестого отделения обращалась с несчастными больными весьма дружелюбно и терпеливо. Другие медсестры несколько раз пытались выболтать у меня что-нибудь о мужчинах и спрашивали, не нужен ли мне любовник. Они обнаружили, что я не слишком люблю говорить на эту столь интересующую их тему.
Раз в неделю пациентки принимали ванну, и только в это время они допускались до мыла. Одна из больных как-то передала мне кусочек мыла размером с наперсток, и я высоко оценила ее желание сделать что-нибудь бескорыстное, но подумала, что для нее дешевое мыло будет ценнее, чем для меня, так что со словами благодарности отказалась от подарка. В день купания ванну наполняют водой, которую не меняют, пока пациентки моются, одна за другой. Так продолжается, пока вода не становится совсем грязной, и тогда ее спускают, а ванна наполняется снова, не будучи отмытой. Одни и те же полотенца используются всеми женщинами, как теми, у которых есть нарывы, так и здоровыми. Здоровые пациентки настаивают на том, чтобы воду меняли почаще, но им приходится подчиняться воле ленивых и равнодушных медсестер. Платья едва ли меняют чаще раза в месяц. Когда к пациентке приходил посетитель, я видела, как медсестры спешно переодевают ее до того, как он войдет. Это сохраняло видимость хорошего и заботливого содержания.
Пациентки, не способные позаботиться о себе, постепенно покрываются грязью, и медсестры не утруждаются ухаживать за ними, но иногда приказывают другим больным делать это.
В течение пяти дней нас заставляли сидеть в одной комнате с утра до вечера. Время никогда не текло для меня так медленно. Все мы были одеревеневшими, больными и усталыми. Мы рассаживались по скамьям небольшими группками и мучили наши животы, обсуждая, какие блюда съедим в первую очередь, когда выйдем отсюда. Если бы я не знала, как голодны мы были и насколько прискорбным было наше положение, это беседа была бы крайне забавной. Но, зная все это, я лишь находила это грустным. Когда тема еды, бывшая, судя по всему, излюбленной, исчерпывала себя, пациентки говорили об учреждении и том, как их содержат. Мнения о работе медсестер и съедобности пищи совпадали у всех.
С течением времени состояние мисс Тилли Мэйард становилось все хуже. Она постоянно мерзла и не могла есть предлагаемую пищу. День за днем она пела, чтобы поддерживать в себе хорошие воспоминания, но, в конце концов, медсестра запретила ей. Я разговаривала с ней каждый день и с прискорбием видела, как стремительно она слабеет. Наконец, она впала в заблуждение. Она стала думать, что я пытаюсь выдать себя за нее, и что люди, которые приходят, чтобы увидеть Нелли Браун, на самом деле были ее друзьями, ищущими ее, но я неким образом обманывала их, заставляя их верить, что я - искомая девушка. Я пыталась разубедить ее, но это оказалось невозможно, так что я перестала общаться с ней, боясь, что мое присутствие только вредит ей и питает ее фантазии.
Одной из пациенток, миссис Коттер - симпатичной хрупкой даме, - однажды на прогулке показалось, что по дорожке вдалеке идет ее муж. Она покинула колонну, в которой шла, и побежала навстречу ему. За это ее отправили в одиночную палату Ретрита. После она рассказывала:
- Одно воспоминание об этом может свести меня с ума. За то, что я плакала, медсестры били меня ручкой от метлы и садились на меня, чем повредили меня внутренне, и теперь я не смогу оправиться. Потом они связали меня по рукам и ногам и, накинув простыню на мою голову, туго закрутили ее на горле, чтобы я не могла кричать, и так опустили меня в ванну с ледяной водой. Они удерживали мою голову в воде, пока я не утратила силы и не потеряла сознание. В другой раз они держали меня за уши и били головой об пол и о стену. Еще они вырывали мои волосы с корнями, так что теперь я не смогу их отрастить.
Миссис Коттер показывала мне доказательства своего рассказа - вмятину на затылке и голые участки кожи там, где были вырваны пряди волос. Я передаю ее слова так точно, как могу:
- Со мной обращались еще не так плохо, как с некоторыми другими, но мое здоровье подорвано и, даже если я выйду отсюда, я всегда буду болеть. Когда мой муж узнал, что со мной делали, он пригрозил, что вынесет это на суд общественности, если меня не переведут обратно, так что меня вернули сюда. Сейчас со мной все в порядке. Весь прежний страх оставил меня, и доктор пообещал, что разрешит моему супругу забрать меня домой.
Я познакомилась с Бриджет МакГиннесс, которая в то время казалась вполне разумной. Она рассказывала, что ее перевели в четвертое отделение, к "женщинам на веревке".
- Побои, которые я получала там, были ужасны. Меня брали за волосы и окунали в воду, пока я не начинала захлебываться, душили и били ногами. Медсестры заставляли тихих пациенток дежурить у окон, чтобы предупреждать их, когда зайдет какой-нибудь доктор. Жаловаться врачам было бесполезно, они всегда отвечали, что все это - плоды наших больных умов, и, кроме того, нас били за то, что мы им рассказывали. Медсестры опускали пациенток в воду и угрожали, что позволят им умереть, если те не пообещают ничего не говорить врачам. Мы все обещали, потому что понимали, что доктора нам не помогут, и нам оставалось лишь делать все, чтобы избежать наказаний. Из-за того, что я разбила окно, меня перевели в Лодж, худшее место на острове. Там жутко грязно, и стоит просто невыносимая вонь. Летом помещение заполняется мухами. Еда еще хуже, чем в других отделениях, и вся посуда оловянная. Решетки не снаружи, как в этом здании, а внутри. Многие спокойные пациентки удерживаются там годами, потому что медсестры поручают им уборку. Помимо всех избиений, которым меня подвергали, сестры однажды вставали на меня ногами и сломали мне два ребра.
- Во время моего нахождения там привезли красивую девушку, которая страдала недугом и сопротивлялась тому, чтобы ее оставляли в грязном месте. Однажды ночью сестры схватили ее и, избив, удерживали без одежды в ледяной ванне, а потом бросили на ее койку. Наутро девушка была мертва. Доктора решили, что она умерла от конвульсий, и никто не стал разбираться в этом.
- Они делали так много инъекций морфина и разных химикатов пациенткам, что те буквально сходили с ума. Я видела, как больные мучились от дикой жажды из-за действия веществ, но медсестры отказывали им в питье. Я слышала, как одна женщина всю ночь умоляла о глотке воды, но никто не дал ей попить. Я сама просила воды до тех пор, пока мое горло не становилось таким сухим, что я не могла говорить.
Я сама видела подобное в седьмом отделении. Пациентки просили дать им попить что-нибудь перед сном, но сестры - мисс Харт и другие, - отказывались открыть ванную, чтобы те могли утолить жажду.
Глава 15
Случаи из жизни сумасшедшего дома
В палатах очень мало занятий, за которыми можно скоротать время. Вся одежда в приюте сшита руками пациенток, но шитье не слишком занимает ум. После нескольких месяцев в заключении мысли о внешнем мире начинают слабеть, и все, что несчастные могут делать - это сидеть и думать о своей безнадежной судьбе. На верхних этажах открывается хороший вид на плывущие по реке паромы и Нью-Йорк. Не раз я пыталась представить себе, глядя в просветы между решеток на слабо мерцающие огни города, что бы я чувствовала при этом, если бы некому было освободить меня отсюда.
Я наблюдала, как пациентки стоят возле окон и страждущим взором смотрят на город, на улицы которого они, скорее всего, уже никогда не выйдут. Он значил для них жизнь и свободу; он был так близко, и все же даже небеса не так далеко от преисподней.
Тосковали ли женщины по дому? Исключая самые безнадежные случаи, они все осознавали, что заперты в стенах приюта для умалишенных. Единственным их непреходящим желанием было желание освободиться, вернуться домой.
Одна несчастная каждое утро говорила мне:
- Сегодня ночью мне снилась моя мама. Думаю, она придет сегодня и заберет меня домой.
Эта единственная мысль, эта мечта никогда не покидала ее, хотя она содержалась в приюте уже около четырех лет.
Сколько загадок таит в себе безумие! Я видела больных, чьи уста были навеки скованы абсолютным молчанием. Они живут, дышат, едят; человеческий облик на месте, но нечто такое, без чего может существовать тело, но что не может существовать без тела, угасло в них. Я задавалась вопросом, кроется ли за этим молчанием что-то, о чем нам никогда не узнать, или там совершенная пустота.
Не менее печальны случаи, когда пациенты постоянно разговаривают с невидимыми собеседниками. Я видела, что они ничего не осознают об окружающей их реальности и всецело поглощены плодами своего воображения. Однако, как это ни странно, они подчинялись любому приказу, отданному им, так же, как собака подчиняется командам хозяина. Одним из самых ужасных заблуждений страдала голубоглазая ирландская девушка, которая верила, что ее душа навеки проклята за некий совершенный ею поступок. Днем и ночью она жутко кричала:
- Я проклята на веки вечные! - и это вселяло ужас в мою душу. Ее агония казалась частью адских мучений.
Когда меня перевели в седьмое отделение, я еженощно была заперта в палате с шестью безумными женщинами. Две из них, кажется, совсем никогда не спали и бредили всю ночь. Другая выбиралась из кровати и бродила по палате, ища кого-то, кого она хотела уничтожить. Я не могла перестать думать, как она может в любой момент с легкостью наброситься на кого-то из пациенток. Это вовсе не помогало сделать ночной отдых более спокойным.
Женщина средних лет, которая всегда сидела в одном и том же углу комнаты, имела странную причуду. У нее было несколько газетных страниц, и с них она постоянно зачитывала самые удивительные вещи, какие мне доводилось слышать. Я часто садилась неподалеку от нее и слушала. Правдивые истории и выдумки мешались в ее речи.
Пока я была в приюте, я видела одно-единственное письмо, переданное пациентке. Это вызвало сильный интерес у остальных. Все больные жаждали хоть каких-то новостей из внешнего мира, так что они собрались вокруг той, которой повезло получить весточку, и засыпали ее вопросами.