Посттравматический синдром
"Я свой осколок храню в жестяной банке из-под кофе. Он мне дорог, как первый молочный зуб, который у меня перед первым классом выпал. Вот он, смотрите… Болтик без шляпки. Большой, да? Красивый. Да, вроде бы медь… Похоже по цвету, по крайней мере. Эта штука у меня в шее была. Еще полмиллиметра - и я бы лежал со всеми остальными на кладбище. Так что мой болт оказался недурным парнем… Знал, где нужно остановиться. И я его за это берегу. Пол миллиметра, - представьте! - и я покойник. Вот он, мой трофей. Врач на память подарил. А пацаны поменьше вообще помешались на своих осколках, друг перед другом хвастают, у кого он больше. Ужас, как в душевой прямо! Я же говорю, все пацаны посходили с ума: разговоров только про осколки, оружие и спецназ. Это называется, как его… Мам, скажи, как психолог сказал? А, посттравматический синдром это, вот".
Заурбек, 13 лет
Пустырник
"Валерианка мне уже не помогала. Я совершенно перестала ее чувствовать. Врач выписал мне настойку пустырника. Вроде как успокоительное.
Мне очень тяжело без Эмки… Вроде бы она была младшей, но у нас получилось так, что все на нее равнялись, все за ней тянулись. Она как солнце, всех нас согревала. Без нее все стало темно и тихо. Мы сидим с мамой в этом пустом, холодном доме. Не слышно ее смеха, ее голоса.
Когда мы начинаем смотреть ее фотографии, - такая неуклюжая попытка ее оживить, вернуться в те дни, когда все мы были счастливы, - становится так плохо, мы начинаем рыдать, и сердце - оно как будто сходит с ума.
Я пью пустырник, так сказал врач. Это такая горькая трава, она успокаивает… Три раза в день перед едой. Каждый день пустырник, чтобы не сойти с ума от всего этого…"
Тома, сестра
Р
Родимое пятно
"Тем утром я пошла в школу с ними с двумя. Шамиль в первый класс шел, а Амину попросту оставить не с кем было. Трехмесячный ребенок - ну куда ее деть?.. Утро как утро: я бегала, готовила завтрак с ребенком на руках. Уже опаздывали; я такси вызвала, чтобы успеть.
Успели, на свою голову… Только мы пришли, как буквально через несколько минут раздались первые выстрелы… Мужики эти появились с автоматами… Но я, при всей той суматохе, панике, настоящего страха не почувствовала. Меня не покидало ощущение, что все понарошку: что подержат нас и отпустят. Хотя, конечно, с грудничком очень тяжело было… Она кричала, хотела есть, а молоко у меня быстро пропало… Но, знаете, когда нас на второй день стали выпускать с маленькими детьми на руках, я почему-то подумала, что лед тронулся. Что сначала отпустят самых маленьких, а потом уже и остальных. Я даже как-то легко оставила Шамиля одного. Буднично, что ли… Как будто выбежала на улицу за хлебом. Говорю: "Ты посиди, а я Амину отдам и вернусь". Он не испугался, не заплакал - и виду не подал.
Вот так это все и случилось. Я вышла с малышкой на руках, а обратно уже не вернулась. Куда там обратно!.. (Обреченно машет рукой.) Дороги назад не было…
Мы несколько дней искали его - по больницам, по моргам. Я не могла… Поймите правильно… Не могла видеть всего того, на что пришлось смотреть моему мужу… Детские тела, сожженные, без рук, без ног, без лица и без пола…
Муж его и нашел. По ногтям узнал: он его купал, - говорил, что мужчину нужно воспитывать мужчиной с пеленок, что сына должен мыть отец… Он пришел из морга и плачет: никого похожего нет, из мальчиков только один ростом с нашего… И он его по ногтям на ногах узнал… Он знал его тело, как свое, поэтому мы и забрали того, кого он опознал.
Я сама не своя была в те дни. И когда его хоронили, и после… Кричала, все ломала, кидала посуду… Когда мне рассказывают, что я в те дни вытворяла, поверить не могу: я-то по жизни спокойная, покладистая, тихая… И самое страшное: я отказалась брать дочку на руки. Видеть ее не могла. Ненавидела. Из-за нее я вышла из школы, оставив его там на погибель!
Вы поймите, - моему мальчику было семь лет, это целая жизнь. Мы с мужем как поженились, так он через год с небольшим и родился. Первый ребенок - и сын! Представляете? Мы с мужем мусульмане, для мусульманина рождение сына - праздник. Он так радовался ему! От кроватки не отходил: и целует, и приговаривает что-то, и песенки поет. Так смешно было на это смотреть, - муж мой суровый такой, молчаливый - и резвится, как мальчишка. И кормил, и купал сам. Говорил: наследника ты мне родила, теперь можешь девчонок рожать, сколько захочешь… Мы всегда мечтали о большой семье…
И вот наш мальчик уже вырос, мы купили ему портфель, костюм, букет цветов… Он пошел в первый класс…
Когда он погиб, я не находила себе места. Я все время, все время плакала. А тут еще и девочка плачет… Хочет моего внимания, моей любви… Я сказала мужу: я к ней не могу подходить! Из-за того, что она так орала, я и ушла тогда… Людей нервировал ее крик… Боевики психовали… А что я могу сделать, если она кричала день и ночь беспрестанно? Из-за нее я оставила в школе своего сына… (Нежно.) Своего мальчика…
Как-то так получилось, понимаете… Я не смогла простить ей того, что из-за нее я потеряла сына. Видеть ее не могла. Мама приехала из Дагестана и забрала ее к себе. Временно… Пока все не успокоится… Я заберу ее, конечно!
Потом, когда смогу простить…
Ну скажите, можно ли любить одинаково трехмесячного и семилетнего ребенка? К ней я так не привыкла, как к нему… Трехмесячный - он же словно пришелец, который только вошел в дом, к нему еще надо привыкнуть, полюбить… А семь лет - это маленькая жизнь… Столько всего случилось с нами за эти годы… Я же говорю - целая жизнь…
Что было с нами потом… В конце сентября, кажется… Да, точно, это был конец сентября… Меня стало тошнить… Купила тест в аптеке: результат отрицательный. Но я уже почувствовала нутром, что во мне что-то есть…
Пошла ко врачу: 10–11 недель… Вначале был шок… Какая-то растерянность… Я только похоронила ребенка, какие роды, какая беременность?
Мне казалось, что девять месяцев - это месяцы счастья, гармонии, какого-то солнечного состояния, а тут… Горе, слезы, черный платок… Таблетки… Несколько самых тяжелых дней мне кололи психотропные, потому что обычные успокоительные на меня уже не действовали… У меня было такое состояние, словно меня оглушили чем-то тяжелым…
Делать аборт? Или рожать?
Кто-то из родственников сказал: это - Божий ребенок, сам Бог послал вам его в утешение… На нас это подействовало: Божий ребенок… (Задумчиво.) Мы решили сохранить эту беременность. Ведь после похорон жизнь стала просто невыносимой…
Муж стал пить… Приходит с работы, наливает водки, потом еще водки… А потом начинается… (Долгая пауза.)
Когда он выпивает, он начинает кричать и звать его по имени… Громко кричать… Я не могу это слышать… Просто кровь в жилах стынет… Бегает по дому, ищет его, зовет…
Почему он не жалеет меня?! Он рвет мое сердце на части! Это такой эгоизм… Такая жестокость.
Я его избегать стала… Как чужие друг другу стали… Знаете, в горе человек эгоистом становится: уходит в свое страдание, барахтается… А рядом кто-то тоже страдает, он ищет твоего сочувствия, тепла… Но где взять из себя это тепло, когда внутри все выжжено, словно пустыня?
У меня было ощущение, что наша семья разваливается. Мы не говорили о разводе вслух, но мысли о нем приходили все чаще и чаще… Каждый из нас стал сам по себе… Тонул каждый в своем горе… Это ведь только на первый взгляд кажется, что люди, потерявшие своего любимого ребенка, должны стать сплоченнее, терпимее друг к другу.
Это все неправда! Дети - цемент, на котором держится семья… даже нет, не так… Дети - это фундамент… Да, это точнее. Если из-под дома выбить фундамент, то дом рухнет, так? Вот я и решила родить этого ребенка, чтобы спасти наш брак, сохранить семью.
Сколько я знаю семей, которые оказались на грани развода после Беслана… Беслан… (Задумчиво.) Город, в котором мы жили и продолжаем жить, стал каким-то знаком, символом… У меня такое ощущение, что мы сами стали какими-то символами, метафорой… То, что произошло с нами и нашими жизнями, - разве это не символ? Не знак? Не предзнаменование? Я силюсь понять, что оно значит, какой тайный смысл несет в себе, но пока не нахожу ответа… Может быть, когда-нибудь мы сумеем разгадать эту тайну, расшифровать значение…
Ребенок, которого я носила в себе, - стал продолжением Беслана… Но я ничего не знала об этом - все девять месяцев… Было только какое-то предчувствие, какое-то слепое предчувствие. Особенно остро оно дало о себе знать в декабре, после вторых похорон…
К тому времени мы чуточку успокоились, а потом - вдруг - телефонный звонок: сдайте кровь на ДНК-экспертизу… Зачем нам кровь сдавать? Мы уже своего похоронили! Нет, говорят, нужна ваша кровь… Ну, сдали мы… И тут звонок: вы похоронили не своего ребенка, а чужого. Ваш в Ростове лежит. Представляете?
Могилу раскопали, мальчика оттуда достали, и новый гроб в землю опустили… Опять похороны. Вторые за несколько месяцев! Не слишком ли много для одного ребенка?!
И все заново… Слезы, кладбище, закрытый гроб, - а что в нем, и увидеть уже нельзя… Аборт… (Задумчиво.) Я думала сделать аборт тогда, но куда уже - больше четырех месяцев. Уже сердечко вовсю билось, какой аборт…
Но тогда… Да, тогда меня и тряхнула эта мысль: неужели все это пройдет бесследно для этого ребенка? К врачам ходила. Все меня успокаивали: все нормально будет, разве что нервный немного будет… Ну что ж, дети часто нервными бывают.
Проходила я эту беременность спокойно. Сидела дома, пыталась думать о том, каким родится этот ребенок; загадывала, чтобы он на сына похож был…
Роды нормально прошли, без осложнений… "Девочка", - показали мне ее, и все нормально вроде бы было… Я ничего не заметила тогда. Ну как, она же в смазке была, - что там увидишь. А кормить мне ее не принесли…
И вечером не дали, и утром следующего дня… Я уже волноваться стала: где моя девочка? Почему мне ее не приносят?
Принесли, наконец. Беру на руки и… Мне плохо так стало!
- Что такое? Что у нее на лице? - кричу.
А медсестра успокаивать меня стала: ничего, говорит, это часто у ребят такое бывает, может, сосуды полопались во время ваших потуг.
Я рыдаю, а она успокаивает меня: у моей племянницы такое же было… и что-то там такое… тра-та-та… тра-та-та… и слов не помню, которые она говорила… "И все пройдет, пройдет", - слышу.
Я все ближе и ближе к ее лицу наклоняюсь… А оно наполовину темно-малиновое… Как будто кто-то кистью ровно половину покрасил краской… Какой ужас… Девочка, и с таким пятном! Как же ей жить?
Ее уже унесли, а я мечусь по комнате, руки дрожат, слезы катятся по лицу… За что? Почему? Как она будет жить? Такое уродство!..
Она же девочка… (С тоской) Как от нее будут шарахаться… Смотреть с жалостью и брезгливостью… Что может быть страшнее для матери, чем видеть страдания своего ребенка? Видеть этот ужас и понимать, что ты ничего не в силах изменить?!
Ночью я пробралась в детскую комнату, детки в ряд лежат, утянутые пеленками, - как коконы, тугие коконы, которые превратятся потом в прекрасных бабочек… Иду вдоль кроваток, и сердце лопается от боли, - мою девочку издалека видно… Закрываю рот рукой, чтобы не разбудить их своими рыданиями, и отхожу… И опять возвращаюсь: пятно не исчезает, оно как будто становится ярче… И снова отхожу, и снова возвращаюсь: смотрю на него, как заколдованная, словно оно какой-то мистический знак… Отметина…
Врачи мне потом подтвердили: да, это родимое пятно. Его ничем не вывести, не убрать. Это на всю жизнь. В дальнейшем цвет может усилиться или потемнеть. Родимое пятно начинается под подбородком и поднимается до корней волос, захватывая даже левое ухо.
И последнее, чем меня врач добил: такие пятна закладываются с 4-й по 6-ую неделю беременности.
Это первая половина сентября…
Тогда, первого сентября, я и не знала о том, что уже была беременной.
Но что - стресс, пережитый в школе? Или увиденные трупы, детей в морге? Или похороны моего мальчика? Или лекарства, которые мне кололи в те дни? Что именно отпечаталось на ее крохотном лице? Я все время ищу ответ…
Когда я еще носила ее в животе, я думала: пусть этот ребенок родится в память о моем сыне. Мы расскажем ей, как она появилась на свет, как пережила вместе с нами тот черный сентябрь, как пришла на свет взамен своего брата… Я вот так думала, да. И может, Бог разгневался на меня за эти мысли: "Хочешь сделать этого неродившегося ребенка памятником старшему - и любимому? Получай!"
Вот он, памятник…
(За все время она ни разу не называет дочь по имени.)
Наша боль никогда не излечится, потому что наш ребенок будет страдать… Да что там говорить о будущем, когда она уже сейчас становится изгоем… Я не выхожу с ней на улицу - гуляю только во дворе; счастье, что у нас свой дом. А вчера думаю: дай-ка на улицу хоть выйду, ну что я прячу ее, как какого-то уродца. От дома далеко не отхожу, коляску катаю, она, как всегда, плачет… И вдруг девчонки подбегают соседские, - лет по шесть им. Спрашивают: мальчик или девочка у вас?
- Девочка.
- Как зовут?
- Лейла.
- Какое красивое имя! А можно посмотреть на нее?
Мнусь.
- Ну, пожалуйста!
Не хочу поднимать занавеску. Потом думаю: и что? Сколько я буду так прятать ее?
- Ну, посмотрите.
Заглядывают в коляску.
- Ой! А что это у нее на лице?
- Такое иногда бывает у маленьких деток, - пытаюсь говорить, словно и в самом деле ничего страшного не произошло.
- А… - разочарованно тянут они.
Отбегают, а я слышу их разговор: "Только имя у нее и красивое, а сама - урод с красным лицом". Еще несколько минут пытаюсь держаться, а потом залетаю во двор и начинаю рыдать. Муж подлетает: "Что стряслось?" А я даже повторить это не могу, так больно, так больно, словно шкуру заживо сняли! Такая истерика со мной случилась!
И она со мной плачет. Я ж ее грудью кормлю, а через молоко все настроение передается. Какой-то замкнутый круг получается… И как вырваться из него? Она хотя бы не понимает всего того, что с ней случилось. Но еще несколько лет - и ей самой придется слышать такие слова… Видеть, какую гримасу отвращения она вызывает у людей… Видеть свое отражение в зеркале…
И что сказать ей? Что она - ребенок-памятник бесланскому теракту? Что на 6-й неделе ее только зачинающейся жизни ей суждено было увидеть моими глазами ужасы, вроде сгоревших детей в морге?
Но в чем ее вина? Она ведь спросит меня: "Мама, а за что меня так наказал Господь?" И что мне сказать ей?
И самый страшный вопрос, который мне предстоит услышать: "Вылечат ли меня?" Я не знаю, не знаю…
Сосудистый хирург, к которому мы обращались для консультации, сказал, что это не лечится и не убирается. Может быть - он так и сказал: "может быть", - с помощью пластической операции удастся убрать это. Нужно подождать до тех пор, когда ей исполнится три - четыре года, чтобы принять решение, допустимо ли операционное вмешательство. И сразу предупредил: это очень дорогая операция, и делать ее лучше за границей. Где мы найдем такие деньги? Я вот летала в Москву на консультацию: купили билеты, а потом еле концы с концами сводили целый месяц.
Дикое ощущение: абсолютной беспомощности, безысходности…
Об одном Бога прошу: пожалуйста, позволь и моей куколке превратиться в бабочку!"
Салимат Сулейманова, мать
С
"Скорая помощь"
"Когда в школе раздались первые взрывы, мы кинулись со двора прямо в чем были, бегом к школе… В заложниках была наша тетя с двумя племянниками: считай, целая семья. Вот мы и перепугались до полусмерти, услышав взрывы.
И вот, значит, когда мы пулей вылетели со двора, то сразу перебежали на соседнюю улицу и бегом припустили… Вдруг видим: на всех парах несется старая машина "скорой помощи". Старая такая машина, серо-зеленая, "бобик" называется, - такие уже почти и не ездят. Вдруг на перекрестке - метрах в пятидесяти от нас - она резко останавливается. Из кабины выскакивает водитель, подлетает к задним дверцам машины… Тут мы видим: дверцы приоткрылись, пока машина неслась, и оттуда что-то торчит. Водитель подбегает, ногой так - оп! - резко вталкивает это "что-то" в фургон и закрывает двери. Мы аж приостановились - опешили как-то… Что он так ногой пихнул? Раненого? Как же это понимать?
Водитель сел в кабину и не едет, словно чего-то ждет. Вдруг видим: с другой стороны - не оттуда, откуда машина эта вылетела, - бежит парень. Одет он был в майку и спортивные штаны. Прыг в кабину, сел рядом с водителем, и тут машина аж взревела, - так резко дали они по газам.
Тогда мы как-то ничего не поняли… Мы были словно парализованы… Это сейчас понятно, что это была за странная "скорая помощь", собиравшая сбежавших из школы боевиков. Потому что, видит Бог, другого объяснения увиденному мы дать не можем. А тогда мы просто остановились и, как идиоты, смотрели… Даже не успели подбежать поближе, чтобы увидеть, кого этот странный водитель запихивал ногой в машину. Вдруг это был чей-то ребенок? Кошмар начинается, когда об этом думаем… Мы можем показать, откуда ехала эта "скорая", где остановилась, откуда выбежал парень в спортивных штанах… Только что это даст? Номеров мы не видели, и куда они поехали - тоже… Не повезло тому, кого в тот день поместили не в ту "скорую", - это да…"
Сны
"Накануне первого сентября мне снилось столько предупреждающих снов, предвещавших что-то страшное… Но тогда я так и не смогла понять, откуда исходит опасность… Я просто почувствовала ее. Ждала. Но откуда? Откуда ждать ее, - я не знала…
И вот сон в ночь на 1 сентября… Он - один из бесконечной череды кошмаров, снившихся мне все лето… Мы сидим на берегу моря и снимаем все на видеокамеру: я, мои дети, муж - все вместе… Солнечно, лазурное небо, волны барашком плещутся у ног… И вдруг - я поднимаю глаза и вижу… летающие тарелки… Они несутся по небу, от горизонта, - и все ближе, ближе к нам. Черные летающие тарелки, от которых исходит яркий-яркий - словно огонь - свет. Вдруг все звуки замирают, исчезает свет, только вой этих черных тарелок… И одновременно с моря поднимается огромная волна высотой в несколько этажей, я в ужасе пытаюсь закрыть руками детей, волна накрывает нас… и я просыпаюсь.
Старшей, Марианне, в эту же ночь приснилась моя умершая мама, которую она никогда не видела, - та умерла до ее рождения.
Предчувствие чего-то страшного не рассеялось с пробуждением. Но… Как-то глупо было идти на поводу у своих эмоций, да? Из-за сна отменять дела, переносить встречу, - казалось, что это по-детски как-то… Вот мы и пошли на эту линейку. Я с сыном выжила, а Марианна погибла у меня на руках. Я не смогла защитить ее, уберечь.
Я много плачу после ее смерти. Каждый день. Мне ничего не осталось, только плакать. И вот спустя несколько месяцев после теракта, в начале зимы, мне звонит сестра.
- Я сегодня видела Марианну во сне. Захожу в ванную, а она лежит в ванне, полной воды. Воды так много, что она выплескивается из краев, залила пол… Она так смотрит на меня грустно и говорит: "Пожалуйста, передай маме, что моя ванна такая полная… Полотенца уже не вытирают меня…"