Смотрю: что-то мы не той дорогой поехали. Есть ведь дорога короче, прямиком к больнице! А они поехали по-другому, в объезд. Сначала через улицу Сигура, потом под мост - прямо по направлению к селу Зильги, наше село, но ближе к ингушской границе. Несутся туда, я-то дорогу эту знаю!.. У меня даже ладони похолодели. Раз - дорога уже милицией перекрыта. Тогда они резко разворачиваются и едут к нефтебазе… Тут я понимаю, что больница их совсем не интересует, что они ищут какой-то выезд… Проезжаем мы нефтебазу и выскакиваем к перекрестку из четырех дорог. Направо - дорога на больницу, остальные три - на БМК, в Фарн и в город. Развилка, словом…
И тут я опять обращаю внимание на эту женщину: ну не дает она мне покоя, что-то в ней меня смущает. Почему молчит все время? Такая спокойная, сидит и вообще ни на что не реагирует. Я решилась с ней заговорить.
- Бы же тоже в школе были? - спрашиваю, а она даже как будто вздрогнула от моего голоса.
Оборачивается и смотрит так на меня странно, слегка прищурившись.
- Не-ет.
И тут же резко отворачивается, и - опять в окно. Затылок ее хорошо запомнила, - всю дорогу только его и видела.
Так она это сказала, что я сразу поняла, что как раз таки была она там. Мой вопрос ее из колеи выбил, что ли. Я сразу думать начала: зачем она врет?
Вот тут-то во мне страх и проснулся! Даже в школе такого ужаса не испытывала. Вопросы самой себе стала задавать. Почему их трое в машине? Кто они такие? Почему всю дорогу молчат? Почему она прятала лицо? Почему мы поехали не той дорогой? Это я потом услышала, что людей вот так в машинах и увозили, прикрываясь ими как щитом, а тогда я только испугалась до полусмерти и сидела, не в силах пошевелиться…
Последний переезд мы с такой скоростью пролетели! Как они машину разогнали! Хотели быстрей проскочить через бугор и рвануть из Беслана, но перед ними стоял отряд милиции, и все три дороги были уже закрыты.
Милиционер прямо перед машиной стоял и сделал знак рукой: "Назад!"
Этот парень, что за рулем, так резко тормознул и развернулся, что я чуть не вылетела через лобовое стекло…
Подлетели они к "скорой", дверь мне открыли, я и выскочила. Ничего больше не успела я увидеть… Даже на номера не успела посмотреть…"
Лидия, заложница
В
Вода
"Больше всего в спортзале я думала о воде. Раньше я никогда не думала, что вода - самое ценное для человека. Без воды мы умирали. В первый день я думала о своей маме, которая осталась дома, и плакала, представив, что будет с ней, если я умру. А на второй и третий день я могла думать только о воде.
Хотя бы глоточек, хотя бы несколько капель!.."
Ирина, заложница.
"Когда мы вырвались на свободу, я сразу побежал к колонке с водой. И залпом выпил 3-литровый баллон воды! Никогда не думал, что в меня столько поместится! А тут вода текла и текла, словно в пересохшую пустыню, - я ее даже не чувствовал. Только я закончил пить, как у меня началась жуткая рвота. И все три литра вышли наружу. После длительного обезвоживания воду можно пить ма-а-аленькими глоточками, и лучше - горячий чай, - так нас учила учительница, Галина Хаджимуратовна. Она погибла в школе и никогда уже даже глотка воды не сделает…"
Амран, заложник, 14 лет
Воздух
"Дышать в спортзале было нечем. Духота и вонь невыносимая. От испарений, пота, мочи голова отказывалась соображать. И тогда я придумала вот что: подошла к боевику и сказала, что мой сын астматик.
- Нам не нужна еда, не нужна вода. Он задыхается, может умереть без воздуха. Дайте нам немножечко просто подышать! Глотнуть воздуха!
Он молча кивнул и разрешил нам выйти.
Выхожу с сыном из спортзала, иду по коридору в дальний класс, где открыты окна. Дверь открываю - белая тонкая занавеска надувается, как парус. Мы даже дверь за собой оставили приоткрытой, чтобы сквозняк был. Глотаем воздух, и насытиться не можем. Воздух, простой свежий воздух!.. Никогда не думала, что воздух бывает так вкусен!.. Так дорог, дороже денег, дороже всего на свете!.."
Залина, заложница.
"Мы ждали переговоров, как воздуха…"
Оксана Арчегова, заложница
Возвращение
"Я потеряла его из виду на третий день… Так-то они все время рядом сидели: Жорик и Саша. Мы все вместе были… А вот третий день… Самые кошмарные мои воспоминания… От обезвоживания у меня начались галлюцинации, я начала сползать на пол… Все помню обрывками, фрагментами… Все уплывало… Вот в таком состоянии я их и потеряла.
Взрывы… Сама в тяжелом состоянии, изрешеченная осколками… Видите, как щеку осколком порвало. (Поворачивается и показывает огромный темный шрам на девой стороне лица.) Помню ощущения после взрыва: я глотаю свои зубы! Взрывной волной их выбило, и я чувствую, как они, застревая, уходят в желудок…
Саша сразу нашелся: живой, ни царапинки… А Жорика мы нигде не могли найти… Долго, несколько месяцев… Как в воду канул… Вот тогда-то мы стали вслух говорить о том, что его боевики увезли, прикрываясь им как щитом. Мы каждое тело, каждый ошметочек проверяли: его не было среди погибших! А куда он делся? Кто нам объяснит?
Что вы… Видели бы вы, что творилось вокруг школы третьего числа. Какое оцепление? Какое кольцо? Ложь это все, ложь, от которой меня уже тошнит… Все были предоставлены сами себе, бежали врассыпную, кто куда… А машин сколько было возле школы! Я и не думала, что во всем Беслане их столько наберется… Бежит мужик, глаза горят, на руках истекающий кровью ребенок: ""Скорая", где "скорая"? Скорее!" Кто станет проверять, что за ребенок у него на руках, вы себе представляете?!
Вот так они все и сделали… Мастерски… Хватали наугад детей, отбившихся от матери, и, прикрываясь ими, вырывались на свободу… Нам сейчас пытаются закрыть рот. То меня, то мужа - в прокуратуру, в комиссию, к следователю. Сначала мягко просили, чтобы мы свои мысли не высказывали вслух, а теперь уже и не церемонятся. И днем, и ночью звонят: угрожают (с усмешкой).
А как только мы стали говорить то, что думаем, сразу мальчика нашего они и нашли. Звонят из Ростова: "Вот, оказалось, ваш сын среди неопознанных останков". Не было - не было, а тут так резко нашелся.
Привезли срочно гроб из Ростова, а он легкий такой… Что там - кто знает? Что там увидишь, в закрытом гробу? Обгорелые косточки, которые они наскребли в своей лаборатории? Они бумажку нам показывают: результаты генетической экспертизы, подтверждающие, что эти косточки в гробу - и есть наш Жорик.
Не верю я им, и никогда не поверю… После той лжи, которая лилась с самого первого дня, как можно им верить?
Я своего ребенка не видела ни раненым, ни мертвым… Он исчез еще там, в спортзале, накануне первого взрыва… Сколько мы искали его среди мертвых… Месяцы… И не нашли его там! Как я могу верить, что то, что они подсовывают мне, и есть мой сын?..
Я сначала даже отказалась от того, чтобы хоронить то, что они нам выдали. Но они так нас прессовали, так они нас замучили… Поехала я на кладбище; гроб опускают, землей закидывают, а у меня внутри даже не дрогнуло ничего. Никаких чувств! Ноль… Чужое, сердцем чую: чужое, не мое.
Что они думают, кругом одни идиоты? Думают, что никто не знает, как они этих боевиков выпускали? Пешек, шестерок дали на растерзание, а важных, ва-а-аж-ных-то вывели!.. Много их ушло… С нашими детьми…
Меня в городе безумной считают… Такие небылицы рассказывают - жуть просто… Это понятно: все родители расхватали эти закрытые гробы и поверили, что там их дети. А мы - словно белые вороны… Не так думаем, не то говорим… Статьи в газетах появились: почитаешь, так я точно умалишенная… Им, конечно, проще так: очернить нас, высмеять, чтобы остальные родители не засомневались… Мне плевать на них на всех. Вчера были в прокуратуре: следователь сидит передо мной - лощеный, выбритый, розовые щеки, как холодец, покачиваются… И так разговаривает со мной… Ха-а-ам… (С болью.) Какие же они хамы… Все эти следователи, чиновники, президенты - меня от них тошнит… Они ведут себя так, словно им все дозволено. Хамить, унижать, присылать нам пустые гробы с чьими-то костями… Так, как власть, нас даже террористы не унижали…
Мы с мужем стараемся держаться… Сейчас очень сложный момент, нам нужно выдержать все, а потом… Потом все будет хорошо…
Потом Жорик вернется, и все будет, как раньше…
Как раньше… Больше всего хочу вернуть прошлое… То время, когда мы все были вместе… У меня два мальчика и девочка - ма-аленькая девочка… Все одинаково любимы, все мои, родные… Жорик был самым тихим, самым чутким… И в то же время была в нем такая сердцевина… Сила… Мощь… (Замолкает и вдруг радостно спохватывается.) А как он лазал по деревьям! Маугли настоящий. Выйду в сад, на вершине яблони алеет спелое яблочко. "Жорик, сорви яблоко!" Прыг-прыг, - и уже слезает. Яблочко в руках несет. Он вообще такой спортивный был… Стойку на голове как делал! И мускулы такие серьезные на руках; подойдет: "Мам, попробуй!" - руку в локте сожмет… Бицепсы - как волна. Костю Цзю любил… Вся комната его фотографиями уклеена была. Просил меня:
- Мам, сделай мне такой же хвостик, как у Кости Цзю!
- Какой хвостик, ты что! В школе что скажут!
На день рождения попросил диск "Любэ". О-о-о, все песни наизусть знал… Он - маленький, но настоящий мужчина. Я с таким упоением наблюдала за тем, как он растет, мужает…
И вдруг… Все исчезло… В одно мгновение… Растворилось в воздухе, как дымка…
Немыслимое наказание: потерять своего ребенка… Не найти его ни среди живых, ни среди мертвых… Он словно растворился… И снится мне так же: лица его не вижу, только спину.
Кричу во сне: "Жорик, посмотри на меня! Повернись!" А в ответ слышу его шепот: "Мама, я спрятался!" И - все, он тает, как туман… Только шепот остается: "Я спрятался… я спрятался…"
Этот сон сводит меня с ума… (Чуть не плачет.)
Где он? Я должна его найти… И я пытаюсь искать… Я ищу его, а он спрятался; спрятался, не выходит…
(Переходит на шепот.)
Как стемнеет, выхожу во двор и тихо-тихо зову его: "Жо-о-орик!.. Жо-о-орик! Где ты прячешься? Выйди, не бойся…" Он молчит, не отзывается… К школе хожу… Зову, зову, а он не отзывается. Я ищу его повсюду… Даже во сне… И нигде не нахожу… (В отчаянии.)
Но я жду, аду его возвращения… Я даже не сомневаюсь, что он вернется… В ноябре купила ему зимнюю шапочку… Вчера - новые джинсы… Все по-прежнему… Я буду ждать: неважно, сегодня, завтра, через год - он придет домой… Он же просто спрятался… Может, мне придется ждать его всю жизнь: не имеет значения… Всю жизнь - значит, всю жизнь…"
Зифа, мать
Г
Гвоздики
"В первые месяцы я приносила ей на могилу только свежие розы. Мне нравятся светлые тона - розовые, кремовые, чайные - такие же нежные, как моя Инга. Но, знаете, розы - они такие, казалось бы, роскошные, красивые, величественные, а стоят плохо. Два-три дня - и бутончик сваливается набок.
Хотя бы дней пять стояли, - у меня не получается каждый раз в город за цветами ездить, только по выходным. У меня сердце стонет, когда я вижу, как умирают цветы на ее могиле. Я, конечно, понимаю, что на улице холодно, что ветер колючий, что он ранит эти розы, что их нужно хранить в тепле, в домашней вазе. Но разве я виновата в том, что моя девочка сейчас не дома, а лежит на кладбище?..
Я приношу всегда одинаковое количество цветов - двадцать четыре, столько же, сколько ей было лет, когда она погибла.
Всегда двадцать четыре.
Но в последний месяц я изменила розам, перешла на гвоздики. Гвоздики - это стойкие цветы. Держатся прямо, даже если на улице мороз. Пять дней - с понедельника по пятницу - я живу спокойно: цветы у моей девочки не завянут, выдержат. Я теперь эксперт в цветах. За пол года с какими только не сталкивалась: и лилии покупала, и орхидеи, и тюльпаны, и розы, и гладиолусы. Но если вам нужны цветы для кладбища, вы меня послушайте: ничего лучше гвоздик не найти. Только нужно помнить, когда цветы покупаешь: надо брать цветы не-распустившиеся, с закрытыми бутонами, и на крепком стебле. Возьмешь красивые, раскрывшиеся, - все, через день поникнут.
Меня продавцы уже в лицо знают, и фотографию моей девочки после штурма по телевизору показывали, они так и говорят: вот вам цветы для Инги. Продают ли мне их дешевле? Третьего сентября, после штурма, цветы у торговцев во Владикавказе подорожали на 10 рублей цветок и с тех пор в цене не падали. Торговцы знают, что никуда не денемся, к детям без цветов не придем. Но так всегда: кому война мать, кому - мачеха".
Лена, мать
Гроб
"Да, мы делали гробы для Беслана… Не одни, конечно: столько бы ни одному похоронному бюро не под силу было наколотить. У нас одно из самых крупных предприятий по производству гробов, но мы бы не справились, это точно. Разве такое было когда-нибудь, а?.. Чтобы столько гробов сразу понадобилось?..
Мы больше сотни успели наколотить. В Осетии гробовщики такой нагрузки не выдержали. Пришлось довозить из Кабардино-Балкарии, Кисловодска, Пятигорска.
Третьего сентября меня и еще двух директоров гробовых контор вызвал мэр города и попросил сделать все возможное: штурм уже начался, уже первых погибших стали свозить в морг. Понятно было, что трупов будет много… Мы тут же к работе приступили. Все мои мастера вышли на работу. Несколько человек резали доски, несколько сбивали гробы… Плюс еще обшивщики - гроб нужно тканью обить. Трех человек наняли дополнительно. Для Беслана гробы мы обтягивали розовым бархатом, - власти розовый захотели.
Стучали молотками, не останавливаясь, так что уже третьего вечером первый КамАЗ повез первую партию. И так два дня без перерыва. Моим рабочим некогда было даже пообедать: чашку чая, сигарету - и снова за работу. КамАЗы загружали, отправляли в Беслан, а как только возвращался, нужно было ехать опять.
Сколько леса ушло на Беслан? А вам это зачем? Хотите посчитать, сколько мы денег заработали? Это госзаказ был… За гробы власть платила, с нее спрашивайте… Что? Сколько парт можно было сделать из того леса, что ушел на гробы?! При чем тут парты? (Вдруг резко замолкает.) Сейчас посчитаю… (Достает калькулятор, считает, говорит тише.) 40 кубов леса. Школьных парт из 40 кубометров сосны получилось бы больше, чем гробов. Парта - простая конструкция - одна доска на двух опорах. Гроб - это же целый ящик длиной в человеческий рост…"
Солтан Цховребов, директор бюро ритуальных услуг г. Владикавказа
Грудь
"Спортзал - это великое испытание для всех нас. Что вы, там так по-разному люди себя вели. Невозможно все рассказать… Взрослые - хуже детей во сто крат… Рядом со мной сидела пожилая женщина - такая грузная, неповоротливая. Я заметила на второй день, что она все время кутает ноги. Знаете, какие-то тряпки, то ли ее одежда, то ли чья-то, скинутая - вот так, возле ног… Потом, представляете, смотрю, а она оттуда хвать пластиковую бутылку с водой, и - залпом, так жадно воду пьет… Дети аж рты раскрыли… Все без воды вторые сутки, жажда невыносимая… Дети видят воду и чуть не плачут… Она выпила и спрятала воду. Я не вытерпела, повернулась к ней: как же тебе не стыдно, как же ты можешь! Дети умирают от жажды! Как тебе вода в горло идет! Чуть не убила ее, клянусь. Но там у каждого своя система ценностей была, каждый сам для себя решил: думать о своей шкуре или о других. Как не повезло тем детям, что оказались в школе одни, без родителей! Они были обречены. Соперничать со взрослыми на выживаемость они не могли. У меня сердце разрывалось, когда я смотрела вокруг…
И тогда я вот что придумала. В первый же день я взяла своих мальчишек, повела их в туалет, пописали они, выходят, я им говорю: где ложку бы нам найти? Повели они меня в какой-то класс, потом в другой, там, представляете, одна учительница, Галина Хаджимуратовна, тайком детям чай заваривала. Тогда еще, в первый день, была такая анархия - боевики еще не успели изучить все классы, закоулки, они еще так озлоблены не были. Ну вот, украла я там ложку. Вернулись в зал. У меня же дома дочка полугодовая осталась. Грудь молоком наполнилась - время кормить… Твердая такая… Молоко сочится… Я сначала своих мальчишек накормила. Ой, как они стеснялись грудь брать!.. Жорик все отказывался, потом вроде согласился, но возмущался так: "Ма! Я же взрослый уже, ну что я, грудь… Ма!.." А сам-то голодный! Куда денешься. Я его кофтой расстегнутой прикрывала. Как он стеснялся!.. А потом я взяла эту ложку и начала туда сцеживаться. Кормила детей вокруг. Молоко у меня сладкое, хорошее… по ложечке, по две, по три…
Я словно нагая была в те дни… Я душу свою распахнула, я сказала: все, что у меня есть, я отдам. Все, что смогу…
Сколько детей я выкормила в те дни! Я не пряталась, не отдавала все своим детям, я не волчица такая, знаете… Там ведь много таких матерей было: прижмут своего ребенка, а чужих кулаками распихивают. Нет, я так не могла… Эта ложка… Найти бы ее. Я ее тогда в бюстгальтер прятала (смеется). До сих пор девочки приходят ко мне, которых я вскормила тогда. Мамой меня зовут… После сентября у меня столько новых детей появилось…
Тогда ведь каждая капля была на вес золота. Я из себя все выжимала, до последней капли, до боли. Своим и чужим деткам. К концу второго дня молоко почти пропало.
Стресс такой. Ни глотка воды. Я поплатилась тогда за свою щедрость: у меня раньше всех началось обезвоживание.
Жутко… Галлюцинации… Встать не могла… Но я все, что могла, сделала. Отдала себя до последней капли…
Что вы, спортзал - это великое испытание для всех нас, я же вам говорю… Мы вышли оттуда не теми, что вошли…"
Зифа Агаева, мать
Д
Деньги
"Я подошел к боевику и дал ему 5 рублей. Это все, что у меня было. Говорю ему: "На деньги, и, пожалуйста, отпусти мою мамку!"
Боевик расхохотался: "Знаешь, сколько у меня таких пятирублевок?" И не отпустил маму.
Это я во всем виноват: если бы я насобирал больше денег, он бы ее отпустил. А у меня было только пять рублей…"
Маирбек, 7 лет, (Остался сиротой)
Дети
"На моих глазах одна женщина зажала маленькую девочку, пришедшую в школу без родителей, в угол, а потом еще сверху на нее положила свои толстые ноги. Малышка сидела и плакала от боли. Когда я это увидела, меня просто затрясло от ярости. Я ее забрала оттуда и усадила рядом с собой.
Но самым ужасным было, когда взрослые уходили с опасных мест - под баскетбольной корзиной, где висела самая большая взрывчатка, например, - а туда сгоняли маленьких детей, оказавшихся в школе без родителей. Это вообще невозможно было видеть: под взрывчатками сидели только дети! А у дверей, на окнах - самые безопасные места, выходы, из которых можно было бежать при начале штурма, - взрослые.
Мне так жалко было этих детей… Они все были обречены. Сидят под баскетбольной корзиной, щебечут, тихонько смеются, словно не видят над собой эту взрывчатку, эту смерть… Сбивались по стайкам, друг друга поддерживали, помогали - и себе, и всем, кому было плохо.
Как медсестры, бегали по залу: то водички принесут тайком, то лепестки пожевать, то тряпку мокрую на лоб положат тому, кто уже был в лихорадке.