Голос в трубке показался знакомым:
- Так ты уже купил билет в Белокаменную?
- Да.
- Почему же не пришел посоветоваться?
Кузьмин! Извинился, что не узнал.
- Они тебя, кажется, намерены брать. Статья в "Правде" им очень понравилась.
Ах да, статья в "Правде". "Имя в газете". О ней тогда много говорили. Кстати, она была приложена к объективке, которая сопровождала меня по кабинетам на Старой площади.
В Москве я пробыл ровно один день. А через две недели в Минск пришла выписка из решения Секретариата ЦК КПСС об утверждении меня инструктором отдела пропаганды, которым руководил тогда А.Н. Яковлев.
При нем началось одно из самых крупных обновлений ведущего отдела ЦК. В секторе газет, куда меня сначала определили, тогда было двенадцать человек. Почти все они новички, молодые, энергичные люди. Я поспрашивал, как они попали на Старую площадь. Точно так же, как и я. Кто по смелым публикациям в центральной прессе, кто по приверженности к преобразованиям.
О том, чем мы занимались в секторе, разговор несколько позже. Скажу сначала об общей обстановке. Хотя в отделе было немало новичков, долгожителей тоже хватало. Я обнаружил, что инструкторами здесь работали по 20–25 лет. У нас в ЦК партии Белоруссии инструктор пребывал в этой должности не более двух-трех лет. К тем, кто засиживался более четырех-пяти лет, относились как к неудачникам. У них пропадало чувство остроты, свежести восприятия. Они уже ничем не могли удивить ни коллег, ни подведомственные структуры. А на Старой площади по четверти века сидели в одной должности и чувствовали себя весьма комфортно.
Были и другие открытия. Не забуду, как на одном из совещаний было зачитано письмо рядового коммуниста из Рязани о руководителях. Безмятежное существование. Авторитет гарантируется самой должностью. Неприятие малейших критических замечаний в свой адрес - они расценивались как подрыв руководящей роли партии. Развалив работу, уходили не в отставку, а на персональную пенсию по состоянию здоровья. Это в худшем случае. Во всех остальных - на новые, не менее ответственные посты. Что и приводило к отчуждению партийцев от партии.
А комментарий, комментарий зачитавшего письмо! Штаб ленинской партии, и вдруг такие слова:
- Придет ли наконец время, когда отпадут представления о руководстве как о системе вечных должностей - негибкой, немобильной, догматической, в которую человек попадает раз и навсегда. Сколько же развелось у нас руководителей - носителей истины в последней инстанции, которые ничего, кроме раздачи указаний, делать не умеют. Между прочим, опаснейшая вещь - накопление в руководящем корпусе лиц, попадающих туда без состязательности. В ряде стран даже в разведку подбирают по конкурсу. Замкнутые системы, как правило, всегда деградируют. Надо бы по-новому взглянуть на бесконечные перемещения носителей руководящих указаний.
Представляете, каково было мне, новичку из провинции, слушать крамолу в священных стенах главного партийного дома? Да еще из чьих уст? Заведующего отделом Александра Николаевича Яковлева! Многое из произнесенного тогда прозвучало через некоторое время на встрече тогдашнего генсека с тружениками Сибири и Дальнего Востока, когда он впервые назвал цифру - 15 миллионов управленцев и чиновников, сидевших на шее у трудового народа.
Как вы сами понимаете, трудно удивить чем-то человека, занимавшего должность заведующего сектором печати в ЦК партии крупной республики. Ко всему, кажется, привык, даже к составлению текстов для начальников.
До чего это утонченное, высокое искусство - составлять подобный текст! Расскажу одну историю, касающуюся мастерства составления текста для начальников.
Все дело в том, что тексты для начальников не пишут, а составляют. Много лет назад, еще в начале моей работы в партийном аппарате, меня привлекли к подготовке выступления для одного очень высокого начальника республиканского ранга. Чин находился от меня настолько далеко, что я его не видел ни до того, ни после того, поручение исходило от его помощника. Честь и счастье разговаривать с чином имели лишь немногие из его окружения, а благодарному народу предоставлялась возможность лицезреть его мрачное лицо во время телетрансляций с первомайской и октябрьской демонстраций. О всегда хмуром лице и суровом взгляде небожителя говорили разное.
Лично мне казалось, что это от груза великих государственных забот, от множества важных и глубоких мыслей.
И вот текст выступления на столе у его помощника.
Красный карандаш медленно скользил по строкам, подчеркивая отдельные слова и словосочетания. Одна страница, пятая, десятая. Неужели допустил столько ошибок? Не может быть, я сам печатал на своей машинке! Доклад был большой, и после двенадцатой-тринадцатой страницы я начал замечать странную закономерность. Жирные красные линии появлялись лишь под словами, которые переносилась на следующую строку. Если же слова с дефисом были иностранного происхождения, они подчеркивались двумя линиями: прямой и волнообразной.
Помощник не вникал в содержание текста, его интересовали строки, где стояли знаки переноса! Такая высшая математика была явно не для моего гуманитарного ума. Я отказывался что-либо понимать. Ясность внес такой же хмурый и строгий, как и его начальник, помощник.
- Молодой человек, - сурово и поучительно произнес он, - для нас никогда больше не переносите слова по слогам. Вы ведь знали, для кого составляете текст. У нас так не принято.
Мама родная, неужели это имеет значение? Каким же… гм… надо быть, чтобы не суметь прочесть строку, в которой один или два слога переносятся на следующую строку? Ничего, успокаивал себя, идя по скверику, который знают все минчане, всякое бывает. Не надо обобщать. Один, даже большой, начальник - еще не все начальство. И среди них разные экземпляры попадаются.
Через некоторое время я принес из машинного бюро новое свое произведение в том же специфическом жанре, как и то, которое писал в начале партийной карьеры. Небожителя уже и след простыл, перевели еще в более высокие сферы. Его место занял другой чин. Поменял место работы и я. Смотрю в отпечатанный текст на непривычно белой для периферийного партработника бумаге и глазам не верю: ни одного переноса!
Спрашиваю коллег: что за наваждение? Они что, сговорились? Оказывается, во времена, когда Черненко был заведующим общим отделом ЦК, вышло распоряжение всем машбюро Старой площади печатать тексты без переносов. Глядя на Москву, и на местах завели у себя такой же порядок. Начальникам тяжело читать, если несколько слогов переносятся.
Чем не сюжетец для юморески? Ладно, Черненко и ему подобные представители старой генерации, но ведь времена-то новые наступили. А что времена? Вон старинный приятель, который в российском Белом доме работал, позвонил: у них тоже так тексты печатают. Это у демократов-то! Хотя и демократы ведь не с Луны свалились, тоже небось плод анкетно-аппаратного отбора.
Конечно, в работе аппарата ЦК, в его механизме на первых порах перестройки еще много оставалось от того, что было запущено в тридцатые годы Сталиным, отрегулировано и настроено Брежневым в середине шестидесятых годов. Но с 1987–1988 годов все стало меняться на глазах. Центральный аппарат стал иным - меньшим по количеству, большим по яркости имен и лиц. Был сломан и номенклатурно-иерархический подход к выдвижению кадров в ЦК КПСС. Стало больше раскованности, откровенности, теплоты во взаимоотношениях.
Коренной перелом наступил в 1990 году, после XXVIII съезда партии. Чувствовалась необычайная сжатость во времени, отпущенная для коренных преобразований. Требовался решительный, энергичный перевод общества в новый режим деятельности. Такие периоды обычно связаны с резкими обострениями ситуации.
Даже в технике наиболее трудным, сложным и даже опасным делом является перевод машины из одного режима действия в другой, более высокий. Перевод же общества из одного режима в другой, в особенности от застоя к движению, требовал не только огромной первоначальной энергии.
В такие переломно-переходные периоды возникает немало трудностей, им сопутствуют и побочные явления. Возрастает роль случайностей, которые чреваты серьезными осложнениями, аварийными ситуациями.
Одна из них и возникла в августе 1991 года. Партию эта аварийная ситуация застала врасплох.
Записи для себя
17 сентября 1991 г. Проснулся сегодня свежий и бодрый. Возникло несколько сюжетов. В том числе - сделать юмореску на основе стенограммы IV съезда народных депутатов СССР 26–27 декабря 1990 года, когда Янаева избирали вице-президентом. Занимательная история получилась.
Отлично помню день, когда избирали Янаева. В пресс-центре проходила его пресс-конференция и еще нескольких человек о работе съезда. Янаев держался холодно, официально. Пресс-конференция началась в 11 часов утра, а в половине двенадцатого принесли записку - его вызывали в Кремль. Там начиналось обсуждение его кандидатуры. Прочел стенограмму - смех, да и только. Горбачев дважды его протаскивал, настаивал, уговаривал депутатов. Какие только характеристики не давал кандидату!
Звонил из "Политиздата" Юрий Ильич. Сказал, что "Тайны кремлевских смертей" прочел, сильная рукопись, будут делать из нее коммерческую книжку. Издавать намереваются в будущем году, хотя она объявлена на 1993 год. Пел дифирамбы языку, стилю, манере изложения. Похвалил даже то, как она отпечатана на машинке:
- В вашей конторе печатали? Сразу видно качество!
А ведь тюкал-то я сам. Всю книжку - более пятисот страниц написал сам и отпечатал в этом году. Сдал 20 августа.
Юрий Ильич сказал, что он делился своими впечатлениями с Вучетичем и куратором из главной редактуры - Грековым.
- А что касается сверстанной, боюсь, что не получится. Никто о ней ничего не говорит.
Я рассказал о своих разговорах с директором.
- Да, конечно, но все-таки я вам рекомендую еще раз поговорить с Поляковым. Надо решать.
Я пообещал, что загляну на следующей неделе. Нынешняя у меня занята. Вроде бы не работаю, а времени не хватает. Правда, много пишу.
Через час он снова позвонил:
- Посмотрите еще раз заголовок "Тайны кремлевских смертей". А вообще, сильно сделана. Я вам гарантирую, что она выйдет в любом случае, даже если издательство будет перепрофилировано. Она может дать большую прибыль. А насчет той - дело не в авторе, который работал в ЦК, и не в конъюнктуре. Дело в прибыли. Даст она прибыль или нет - вот в чем главный вопрос. Кто ее будет покупать, когда все уличные переходы в Москве завалены сенсациями?
Не знаю, может, он и прав. Предложил ему не менять заголовок, а дать подзаголовок.
Еще он попросил подумать, как расшифровать названия глав, чтобы было видно, о ком идет речь - об Аллилуевой, Котовском и т. д. Согласен. Это легко исправляется - путем выносок в заголовок. Или на обложку.
В обед позвонил Слободянюк - бывший первый заместитель заведующего отделом национальной политики ЦК. Он оформляет пенсию, а потом будет работать в курдском культурном центре.
- Если ты не найдешь себе работу, могу предложить у себя: хотим выпускать газету и журнал. Курды - честные ребята.
Рассказал о новостях. Федин, который у них в отделе был замзавом, ушел в предпринимательство к демократам. Туда же двинул и Михайлов, завотделом. Рябов вышел из состава ЦК и из партии и тоже где-то устроился. С горечью говорил о Горбачеве - развалил такую державу, разгромил партию. С кем он останется? Говорил о Пуго - как сын ходил по кладбищу, нигде не брали урну с прахом.
Если не получится в "Политиздате", говорит Сергей Сидорович, давай через курдов попробуем. Или через Андрея Черненко - бывшего правдиста, ныне главного редактора милицейской газеты "Щит и меч".
18 сентября. Сегодня было много звонков. Из "Политиздата" - редактор Юрий Ильич. Дочитал рукопись и сказал, что может пройти на "ура", что у него практически нет замечаний, разве что предисловие чуть-чуть оживить сценками поиска документов. Говорили долго, он все удивлялся: как можно было написать такую книжищу? Сколько времени понадобилось? Соврал: года три, говорю. А на самом деле отпуск в январе - феврале в Пушкино под Москвой - три недели изматывающей работы - и лето в Успенке. А он удивляется: неужели так быстро - за три года?
Вроде бы передал рукопись Грекову, это зам. главного редактора издательства. Говорит, что заинтриговал его содержанием. А насчет первой книги ничего, видно, не получится. Жалко.
Потом звонил Харламов - главный редактор "Сельской жизни". Предложил либо политическим обозревателем, либо членом коллегии, редактором по отделу общественно-политической жизни. В первом случае - 730 рублей, во втором - 830. Я настолько обнаглел, что поинтересовался насчет поликлиники.
- Это надо выяснить у Сильвановича. Ему сохранили. А новичкам не давали. Хотя у тебя ведь была. Должны оставить.
Я позвонил Сильвановичу. Выяснилось, что зарплата несколько иная: в первом случае - 550 рублей, во втором - 805.
Харламов торопит с принятием решения:
- Ты еще молодой, вырастешь здесь. Надо первого октября уже приступить.
Сказал, что подумаю. Не хочется первого октября выходить, ведь нам будут выплачивать до девятого ноября. Зачем торопиться? Можно на себя поработать, жене помочь, с дочерью позаниматься.
Потом звонил Дожин - сотрудник аппарата Верховного Совета СССР. Когда-то я помогал ему туда устроиться. Так, поболтали ни о чем. Может, на следующей неделе сбежимся накоротке.
Только закончил, сел за машинку, как снова зазвонил телефон. Дожин:
- Включите первую программу радио.
Включил. Передавали обзор газет. Интервью Пряхина о работе над книгой Раисы Горбачевой "Я надеюсь". Как они общались, как работали над рукописью. Как Горбачев устроил обед для своих референтов и Пряхин пришел туда со своей женой и как очаровательная Раиса Максимовна подошла к ней и сказала, что у нее хороший муж.
- У вас тоже, - нашлась Таисия Васильевна.
После завершения работы над книгой президентской супруги он стал референтом Горбачева. Но - хочет уйти писать свои книги и заниматься руководящей журналистской работой. Конечно, козе понятно, что Горбачев стал московским пленником, вырвавшись из форосского заточения.
Пряхин сказал, что не знает, сколько ему положено гонорара, но надеется на деликатность Раисы Максимовны.
Потом позвонил главному редактору газеты "Труд" Потапову.
- Какой у тебя телефон? - спросил он. - Давай как-нибудь встретимся на нейтральной территории, прогуляемся.
Неужели он не хочет, чтобы меня видели у него в редакции? Странно.
Набрал номер Спиридонова - недавнего генерального директора ТАСС. У нас приятельские отношения, вместе ездили в Португалию. Говорит, что оформляется пенсия, но неизвестно какая. 19 августа он был в отпуске на юге, в тот же вечер прилетел в Москву, 20-го вышел на работу. Никто с ним даже не побеседовал. В ТАССе работают представители Генеральной прокуратуры СССР. Что-то ищут. Голос у Спиридонова взволнованный.
20 сентября. Вчера не делал записей - выключился из взятого ритма. Может, потому, что рано утром позвонил Улитенок, который с группой коллег приехал в Москву из Минска. Привез гонорар за две мои публикации в его "Свободных новостях" - сумма, кстати, приличная, никто столько в Москве не платит: за две полосы - штука.
Полдня ждал, когда он приедет, но он так и не удосужился. С сыном встречался, ему и передал гонорар. Поздно вечером позвонил мне: очень хотел видеть, но не получилось, только на один день приехал, вечером уезжает. Следующие три полосы идут в очередной номер, а новый номер - через две недели.
- В группе Дубовский. Я вспомнил, что у вас с ним были трения. Он сам сказал: тогда он был не прав и не хотел бы причинять неудобства.
Речь идет о моей книге социологических эссе. Он тогда отказался брать ее к изданию. Я отдал ее в "Политиздат". Там дошло до верстки, но помешал путч.
- Саша, у Дубовского есть прекрасная возможность исправить дело. Надо просто выпустить книгу.
Улитенок рассмеялся.
Ездил на бывшую работу. Столовая функционирует. Взял еды, и даже две баночки красной икры - у жены сегодня день рождения.
В четыре, как всегда, пошел в школу за дочкой. День был хороший, и дети играли на улице. Вера Николаевна из продленки встречает меня печальной новостью:
- Николай Александрович, у вашей Оли украли куртку.
Тут же и она - в свитере и джинсах, - робкая, виноватая, растерянная.
Не только у нее увели одежду. Еще у одного одноклассника. У них куртки были новые, японские, нестиранные.
Вера Николаевна, оказывается, бывшая директор этой школы. Вину родного коллектива отрицает:
- В школу заходят много случайных людей…
Вместе с мамашей второго потерпевшего стали ждать. Наконец пошли к директору. Молодой. Вышел из приемной в коридор, и там состоялся такой разговор:
- Знаете, это школа. Дети есть дети. У моей дочери зимой шубу здесь увели.
Немного понервничал, кажется, даже выступать начал, но директор сказал, что ему некогда разбираться, у него в кабинете заместитель префекта округа. Действительно, какие-то "шишки на ровном месте" прошествовали важно, пока мы стояли в коридоре.
А почему, собственно, я должен ходить к нему завтра, как он предложил? А может, это они должны ходить к родителям, утрясать просчеты школы? Все перевернуто с ног на голову: не они для семьи, а семья для школы. Плоды чрезмерного огосударствления.
Директор:
- Не нравится у нас, можете переводить в другую школу. И вообще, зачем в таких куртках ходить?
Вот тут он, пожалуй, прав.
Вечером позвонила мать второго потерпевшего. Она заканчивала эту школу, знает Веру Николаевну, которая была здесь директором.
- Все равно куртку не вернуть. А так пойдет слава как о скандальных родителях. В Америку на обучение не возьмут. В России всегда воровали…
И то правда.
В обед, когда ходил за продуктами, встретил Белянова. Профессор, бывший главный редактор журнала "Известия ЦК КПСС". Редакция размещалась в здании ЦК на Старой площади.
- Как у вас дела, Владислав Александрович?
- Чехословацкие коллеги грузчиками работают. Ничего пока стоящего нет. Предложили какой-то худосочный журнальчик. Не согласился.
Возле первого подъезда встретил беседующего с кем-то Пискунова, помощника Зюганова. Подошел, поздоровался. Клянет всех секретарей. Его собеседник сказал:
- При выдаче трудовой книжки забирают пропуск в поликлинику.
Подошел Разумов, секретарь Лучинского. Они сейчас в пятом подъезде. Я говорю:
- Значит, эта организация заслуживает того, чтобы быть разогнанной. Что же получается? Свои отбирают пропуск у своих? В поликлинику без пропуска не попадешь. А между прочим, за нее заплачено до конца года.
Разумов стал катить бочку на российскую Компартию. Мол, это ее позиция ускорила развязку. Пискунов взорвался. Вспыхнула перебранка.
- Владимир Афанасьевич, - спросил я, - партии что-нибудь светит в будущем?
- Ничего. Ходит Ивашко в кожаной куртке. Как молодой. Тактика сейчас - не спровоцировать своими действиями еще более жесткие меры по отношению к партии. Пленум, кажется, не ожидается. Создана комиссия по трудоустройству во главе с Власовым.