Наверно, Михаил Борисович прочитал все это на моем лице. Может быть, даже выражение моих глаз в тот момент стало похожим на преданный взгляд молодого человека из соседней комнаты, потому что, сев обратно за стол, Михаил Борисович заговорил уже тоном начальника с новоприобретенным сотрудником.
- Обстановка для Москвы складывается плохо, Николай. Город, видимо, придется отдать. На короткое время, конечно. Но все равно - если немцы войдут в Москву, они должны почувствовать себя здесь, как в осином гнезде.
Михаил Борисович помолчал, скрестил пальцы и нахмурил брови. Чувствовалось, однако, что ему нравился ореол значительности и ответственности вокруг затронутой темы. Он продолжал, как бы обдумывая каждое слово.
- Для этого в городе должны остаться боевые группы. Люди, готовые ради борьбы на всё. Но дело не в одной решительности драться. Войти в доверие к немцам не так-то уж просто. Мы подумали о небольших группах артистов эстрады. Немцы любят искусство, в особенности не очень серьезное. Они могли бы использовать такие коллективы для обслуживания своих фронтовых частей. Вы свистеть не разучились? Нет? Ну, и прекрасно. Мы включим вас в одну из таких групп. Если немцы возьмут Москву, они обязательно устроят парад Победы. И пусть устраивают… Может быть, даже Гитлер пожалует. Представьте себе большой концерт для фашистского командования. В зале немецкие генералы, правительственные чиновники, министры всякие… И вдруг - взрыв, один, другой… гранаты. Жив русский народ! Жив и сдаваться не собирается. Понимаете, что это значит?
Я понимал. Даже излишняя театральность тона Михаила Борисовича больше не резала мне уха.
Молчаливый Комаров, совсем утонув в кожаном кресле, упорно покручивал одной рукой телефонный шнур.
- Как ваш немецкий язык? - продолжал Михаил Борисович, усердно разыскивая что-то в пачке бумаг.
- Не ахти как. В школе учил, чуть-чуть дома. В общем, немного разговариваю…
- Внизу подколото, в самом низу, - бросил вполголоса Комаров Михаилу Борисовичу.
- Ага, вот она! - Михаил Борисович вытянул узенькую полоску бумаги и вернулся ко мне взглядом.
- Так что же? Решили?
- Какие уж там решения, Михаил Борисович. Говорите, с чего начинать.
Михаил Борисович протянул мне полоску.
- Начните вот с этого. Перепишите своим почерком.
Бледно отпечатанный на машинке, видимо, стандартный текст:
"…обязуюсь выполнять задания спецслужбы НКВД СССР по борьбе с немецкими захватчиками.
Все, что мне станет известным по ходу этой работы, буду хранить в полной тайне.
За нарушение настоящей подписки буду нести ответственность по всей строгости советских законов.
Подпись…"
- Подождите, - остановил меня Михаил Борисович. Выберите какой-нибудь псевдоним. Так полагается.
Вспомнились рассказы отца о наших дальних предках с Украины. Но "Больченко" длинновато. Я сократил и написал "Волин".
Подколов подписку обратно к бумагам, Михаил Борисович нажал кнопку на краю стола и сказал сразу и Комарову и мне:
- Теперь поговорим о конкретной работе.
Почти сейчас же раздался стук в дверь и в кабинет вошел человек небольшого роста, лет тридцати, курносый, с широким русским лицом, смеющимися глазами и лохматой головой.
Он не спеша подошел ко мне и переглянулся с Михаилом Борисовичем, как бы ожидая сигнала.
- Вы знакомы? - спросил Михаил Борисович голосом, в котором чувствовалась шутка.
- Конечно, Боже мой, Николай! - воскликнул вошедший. - Как дела? Ты что - в армии? Вот уж не ожидал такой встречи.
Последние слова прозвучали довольно неуверенно. "Значит это он рекомендовал меня разведке" - подумал я.
- Итак вы уже знакомы? - не то вопросительно, не то утвердительно повторил Михаил Борисович.
- Как же, как же, - отозвался я. - Знакомы.
- Здравствуй, Сергей. Что ты здесь делаешь?
Сергей усмехнулся и сел без приглашения.
- Вероятно то же, что и ты. У нас теперь дела будут общие, как видно..
Наступило короткое, немного неловкое, молчание.
Я разглядывал Сергея с откровенным любопытством и думал, что в самом-то деле мое знакомство с ним было до сих пор только поверхностным.
Примерно за год до начала войны и он и я поступили во Всесоюзную Студию Эстрадного искусства. Оба попали в одну концертную бригаду, но особенной дружбы между нами не завязалось. Наверное из-за разницы в возрасте. Я был новичком на эстраде. Сергей уже много лет работал профессиональным актером. За плечами его было трудное прошлое бывшего беспризорника, затем музыканта в военном духовом оркестре, шофера-испытателя на автозаводе имени Сталина. Поговаривали, что в армии он вступил в партию. Образования Сергей не имел почти никакого, но несмотря на это выдержал экзамены в Театральный институт и, успешно закончив его, стал актером Театра Красной Армии.
Сергей Пальников обладал острым глазом артиста и большим чувством юмора. Поступив в эстрадную студию, он начал писать фельетоны на бытовые темы и сам читал их со сцены. В короткое время он создал себе известность на концертных площадках Советского Союза.
С началом войны партийная организация поручила ему, как видно, принять участие в артистическо-разве-дывательных планах НКВД СССР.
Михаил Борисович хитро переводил глаза с одного из нас на другого, явно довольный эффектно устроенной встречей. Потом остановился взглядом на мне.
- Ну, что ж, Николай. Сергей будет вашим старшим товарищем по группе. Он член партии, вы - комсомолец. Будете представлять коммунистическое ядро будущей эстрадной бригады. Партдокументы оставите у нас и свою партийность держите в секрете. В вашу группу мы наметили еще двоих. Двух девушек, Обе они беспартийные. Вы встречались с ними в эстрадной студии. Одна из них певица - Тася Игнатова, как говорят, ваша хорошая знакомая…
Я с укором посмотрел на Сергея, но тут же решил счетов не сводить и ответил, no-возможности, безразлично.
- Да, я знаю ее по студии…
- Ну, и Нину-жонглершу вы тоже должны знать, - продолжал Михаил Борисович. - Не так ли? Коллектив, как видите, набирается интересный. За вашу работу на эстраде я не беспокоюсь, а вот по поводу других вещей давайте поговорим конкретно.
И мы начали разговаривать конкретно.
В начале октября месяца, вместе с потоком "эвакуировавшихся", уехали в Ташкент моя мать и младшая сестра. В квартире отчима, по московским условиям большой и удобной, никого, кроме меня, не осталось. Единогласным мнением "коммунистического ядра" будущей эстрадно-боевой группы квартиру было решено превратить в штаб для нашей четверки.
Я уже вернулся работать в Эстрадно-концертное объединение, заявив во всеуслышание, что батальон послали на фронт, а меня, как белобилетника, вернули к гражданской деятельности.
Все вчетвером - Тася, Нина, Сергей и я - устроились в одну эстрадную бригаду и начали выезжать на концерты во фронтовые части. Днем выступали у самой линии фронта, а вечером успевали еще вернуться в Москву. Так близко подошел фронт к городу.
Но на концерты старались выезжать не часто. Основное наше время было занято подготовкой для будущей партизанской работы в занятой немцами Москве.
Для большинства москвичей эти зловещие слова - "занятая немцами Москва" - прозвучали бы тогда еще невероятной, невозможной бессмыслицей. Но в высших правительственных кругах уже был отдан приказ - готовить город к эвакуации.
В проходных будках заводов появились первые списки сотрудников, отвечающих за вывоз оборудования. На вокзалах стали скапливаться тысячи людей, которым "по секрету" сообщили, что лучше выехать в тыл. Началось уничтожение документов и важных бумаг в министерствах и учреждениях. Даже в школах спешно сжигали архивы и списки учащихся. К середине октября паника начала медленно расползаться по городу. Слишком многие стали понимать, что судьба столицы висит на волоске.
Улицы по вечерам были безлюдны и мрачны. По главным магистралям, звонко стуча подковами сапог, бродили пары военных патрулей. В темных закоулках время от времени, с неожиданно лиричным звоном, рассыпалась в куски витрина продовольственного магазина, а иногда и ювелирного. Виновников редко ловили, а поймав - расстреливали, не церемонясь. Город был на осадном положении.
Многие покинули Москву в те дни. Но многие и остались. По самым разным причинам. Для четверых артистов Московской эстрады - Игнатовой, Мещеряковой, Пальникова и Хохлова - причина была простой - задание советской разведки.
Идейный автор "артистическо-разведывательной бригады" подполковник госбезопасности Михаил Борисович Маклярский решил, в первую очередь, снабдить нашу четверку следующими, по его мнению самыми необходимыми, вещами: запасом продуктов, как самой сильной валютой военного времени и резервом советских денег, на случай, если они не будут аннулированы.
И то и другое - для оплаты агентуры, взяток чиновникам и прочих повседневных расходов разведработы.
Для выполнения же боевых заданий Михаил Борисович решил создать на нашей штаб-квартире склад оружия и боеприпасов.
В один из октябрьских дней Сергей и я появились на углу Кисельного переулка, наискосок от продуктовой базы НКВД СССР. Наше начальство старалось не вызывать нас в здание НКВД, чтобы мы не примелькались там или не были замечены кем-либо из непосвященных.
С противоположной стороны улицы медленно, подошел Комаров, почти сгибаясь под тяжестью двух серых мешков, совсем не гармонировавших с элегантным синим пальто. Он сбросил мешки на тротуар, облегченно вздохнул, поправил сбившийся галстук, шепнул: - "Несите так, чтобы не видели" - и исчез, оставив нас в некотором недоумении по поводу его совета.
Дома, собравшись вчетвером вокруг таинственных мешков, мы развязали первый и с удивлением увидели, как из него посыпалось несметное количество спичечных коробок, затем бульонных кубиков, так на полмешка, и десятки консервных банок одной и той же комбинации - свиного сала с фасолью. Сюрприз другого мешка был большим - копченое сало и кусковой сахар. Сахар, наколотый большими серыми обломками, лежал внизу. На него были набросаны пласты сала. Кристаллы соли осыпались вниз, сахарная пудра поднялась вверх и в результате, как долгое время потом шутил Сергей, нас торжественно наградили в октябрьские дни соленым сахаром и сладким салом. Но, в самом-то деле, для военного времени, эти мешки были настоящим богатством. После короткого и бурного совещания, богатство было сложено в мамин диван.
Затем Сергей принес туго перевязанные банковским шнурком пачки денег. Место для пачек было найдено легче - они разместились в шкафу между бельем.
Подошла очередь оружия и боеприпасов.
Все в тот же Кисельный переулок, но на этот раз под вечер, Комаров принес два фибровых чемодана. Оглянувшись по сторонам, он заговорил скороговоркой и вполголоса.
- Осторожнее. Чемоданы очень тяжелые. Идите боковыми улицами, старайтесь обходить патрули, чтобы вас не поймали с этим делом. Ночные пропуска с собой?
Мы отнесли чемоданы к себе на квартиру. В них оказались пистолеты, гранаты, кубики взрывчатки и пачки патронов.
Мы разместили "вооружение" в двух тумбочках, ставших сразу такими тяжелыми, что передвигать и можно было только с трудом.
В те же дни Комаров снабдил нас комплектами фальшивых паспортов на другие имена, воинскими "белыми билетами" и наборами продуктовых карточек.
Вид у Комарова был явно замученный. Мы понимали, что кроме нашей четверки, ему, наверное, приходилось разносить такие же вещи и другим группам. Во всяком случае, он всегда куда-то спешил.
Но иметь склад оружия в квартире было мало. Нам предстояло еще научиться обращению с ним. На одну из встреч Комаров принес запечатанный пакет и, вручая его Сергею, подчеркнул ногтем номер на конверте.
- Доедете на электричке до платформы Северной и спросите вот эту воинскую часть.
В воинской части из начальства оказался только комиссар.
Небольшого роста, рябоватый, с рыжими, выцветшими бровями, он начал, медленно, высоким голосом читать.
- Просим обучить обращению и стрельбе из личного оружия системы Наган… Так… Это можно… полевого пистолета ТТ… Организуем и это… Иностранных марок: Зауер… Ошибочка.
Комиссар прервал чтение, многозначительно посмотрел на нас и сказал еще раз очень внушительно:
- Ошибочка. Грамотеи! Надо Маузер, а они Зауер. Ручка есь? Сейчас поправим. Вот тоже, придумали: Зауер. А такой и марки-то нет.
Я покосился на рукоятку пистолета в моем кармане и прочитал про себя четкую надпись: Зауер Германия.
- Ну, ладно, - комиссар отбросил в сторону пакет.
- Ближе к делу. С собой оружие какое есь?
Сергей вынул бельгийский пистолет.
- Вот, почистить хотели, да не знаем, как разобрать…
Я удивленно взглянул на него. Ведь только вчера вечером мы нашли секретную кнопку на затылке этого пистолета. Но тут же понял и промолчал.
- Это дело простое, - повертел комиссар в руке изящную машинку. - Мы его сейчас… - Он потянул за рукоятку, нажал на спуск, подергал ствол и вдруг громко крикнул: "Саш!".
Из двери выглянул Саша, худенький, с бледными веснушками на скучном лице.
- Дай-ка отвертку, - приказал комиссар, и, подумав, добавил нерешительно - и… молоток.
Учеба не состоялась. Мы сбежали по пути на стрельбище, как только получили обратно, так и оставшийся неразобранным, бельгийский пистолет.
Комаров долго хохотал, слушая наши жалобы, а потом, успокоившись, сказал:
- Ладно, дадим своего человека.
В день встречи со "своим человеком" шел проливной дождь. Сергей с ходу рванул дверцу автомашины, одиноко стоявшей на условленном месте и, протискиваясь к сидению, спросил, больше для формы:
- "Товарищ Комаров?"
- Н-е-е-т, - спокойно протянул незнакомый голос, - не Комаров.
В машине одиноко сидел шофер.
- Простите, - выскочил, как ошарашенный, из машины Сергей и, отойдя в сторону, поднял на всякий случай воротник пальто. Дождь не унимался.
Минут через десять шофер вылез, обошел ее неторопясь, постучал носком сапога по задней шине и, не оборачиваясь к Сергею, спросил его вполголоса.
- Может, все же сядете в машину-то?
Сергей уже прошел несколько уроков по конспирации, поэтому он подчеркнуто удивленно посмотрел на незнакомца, пожал плечами и сделал несколько демонстративных шагов в сторону.
- Ну, мокните, мокните, - пробасил шофер и залез обратно. Мокнуть Сергею пришлось довольно долго.
Наконец прибежал запыхавшийся Комаров и потянул Сергея к машине.
- Знакомьтесь, - кивнул он на шофера, ваш инструктор.
- А мы вроде как уже познакомились, - отозвался инструктор из глубины машины. Из соседнего подъезда подошли и мы трое.
- Егор, - отрекомендовался инструктор и аккуратно подал каждому руку лопаточкой.
Поехали недалеко - в соседний переулок, где размещалась воинская часть. Спустились в подвал - длинный, узкий, но сухой и ярко освещенный.
Егор вынул из кармана маленький пистолет с изящной перламутровой ручкой, вставил обойму и протянул Нине.
- Стреляйте. Вон туда.
Он показал на белую мишень, пришпиленную к деревянному щиту в конце подвала.
Нина выстрелила несколько раз и пистолет заело. Мы с Сергеем помчались к мишени. Пуль там не оказалось. Вдруг Нинин пистолет сам собой исправился, хлопнул выстрел и пуля, пробив рукав Сергеева пиджака, шлепнулась в самый центр мишени. Мы переглянулись. Лица у всех были бледные. Но Егор улыбался.
- Осторожнее. Так убить можно… - прогудел он своим невозмутимым басом.
Так началась наша боевая тренировка. Уже после нескольких занятий мы привыкли к боевому оружию и правильному обращению с ним. Особенно доволен был Сергей.
Сначала нам показалось было обидным, что для подготовки столь важной группы, какой мы себя считали, выделили обычного шофера. Но потом мы быстро оценили простоту и опытность нашего инструктора. Сергей даже взял в привычку похлопывать Егора по плечу его неизменного синего комбинезона и приговаривать покровительственно:
- Ну, что ж, Егор, - поехали, популяем, что ли?
Однажды, придя на встречу, мы увидели, что машина завалена деревянными ящиками и мотками разноцветных шнуров.
- Рассаживайтесь, ребята, как можете, поедем за город и там все это барахло нам понадобится, - махнул Егор рукой на ящики.
Выехали к окраине города, на Горьковское шоссе.
Патруль контрольно-пропускного пункта, в желтых овчинных полушубках, с новенькими автоматами и красным флажком в руках, остановил нас для проверки документов. Егор вытащил маленькую красную книжечку. Солдат взглянул в нее, вытянулся и отдал честь: "Проезжайте, товарищ полковник". Когда Егор засовывал книжечку обратно под полушубок, мы увидели в просвет распахнувшегося воротника четыре шпалы полковника. Я взглянул в округлившиеся глаза Сергея и мне стало почему-то дико смешно. Кто же из нас мог тогда предположить, что шофер Егор был не кем иным, как начальником боевой подготовки Партизанского Управления, полковником госбезопасности, мастером парашютного спорта Пожаровым?
В тот солнечный и яркий осенний день мы отъехали от Москвы километров тридцать. В прозрачном уже холодном лесу белели два-три цементных домика.
Егор завел машину прямо в гущу леса и сказал:
- Ну, теперь тащите ящики в траншею, да осторожнее, там взрывчатка.
Мы перетаскали в узкую, кривую щель, вырытую между цепкими корнями сосен, тяжелые ящики с желтыми брусочками, похожими на хозяйственное мыло. Но это был тол - сильнейшее взрывчатое вещество.
Потом Егор показал нам, как отрезать наискось нужный кусок серого Бикфордова шнура, вставлять его в алюминиевую трубочку и зажимать зубами.
Мы узнали, что трубочка эта вставляется в отверстие, просверленное в толовой шашке, и простейшая бомба готова. Мы наделали несколько зарядов, привязали их к деревьям, зажгли шнур плотно прижатой к нему спичечной головкой и с восторгом наблюдали, как после глухого, теплого взрывного толчка четыре сосновых бревна разлетелись на куски.
Мы познакомились с электрическими взрывателями и с подрывной машинкой с замедленными и мгновенными взрывными шнурами, с магнитными минами и с зарядами "сюрпризного" действия.
Потом Егор вытащил из чемоданчика зеленую гранату с длинной деревянной ручкой и сказал:
- Вон, танк стоит, видите?
Мы давно уже видели этот танк. Обгоревший и полуразбитый он чернел у опушки леса на песчаной площадке, испещренной темными пятнами.
- До него надо добросить. А бросать будете так, - и объяснил.
Тася решительно дернула за маленький глиняный шарик, свисавший из конца ручки и, широко размахнувшись, бросила гранату прямо себе под ноги.
- В щель! - рявкнул Егор и, схватив девушек в охапку, швырнул их в траншею.
Все отделались только испугом.
Время от времени на штаб-квартиру приходил "дядя Петя", пожилой, тихий и скромный человек. Он обстоятельно объяснял нам, как по международным правилам следует надевать пальто и завязывать галстук, обращаться со столовыми приборами, составлять меню обедов и ужинов, рассаживать гостей, подавать к соответствующим блюдам соответствующие вина.