Несерьезное
Все это вышло слишком серьезно - сказал мне тот, кто прочел записки до этой главы. Хорошо, вот что-то о несерьезном.
Ибрагим стреляет в голубей. Стая случайно залетела в город, где любая дикая живность - мишень. Че-рез пять минут у ворот дома рычат моторы. Во двор входят вооруженные люди, впереди - чеченец средних лет. Они возмущены - пуля Ибрагима на излете попала в их машину. Ссора, и вот уже Ибрагим палит из автомата под ноги чеченцу. Пули взбивают песок у ботинок, но тот даже не отшатнулся. Все хватаются за оружие, мы - за лопаты. Инцидент предотвращен паритетом сил. Прибывшие уезжают. Облегчение.
Ночная тревога. Где-то рядом звучат выстрелы, визжат тормоза машины. Паника, в темноте не могут найти нескольких человек из группы. Может, их увезли? Чеченцы бегают по двору, Хасан стреляет в воз дух. Один из наших, Боря-Болела пытается закурить, но Рамзан быстро выбивает из рук сигарету - "может быть снайпер". Пропавших находят нескоро - с испугу они спрятались на чердаке. Фон этой суматохи - далекая, размеренная канонада. "Бум", "буум" - размеренный бой молота в дальних холмах. Как в сказке про Кибальчиша - "Это дальние грозы гремят за Черными горами…"
Вечером меня будят, зовут вниз, в подвал. В пламени свечи виден московский парень-неформал - Деширак. Скрюченный, он закован в наручники. Ибрагим острым ножом срезает ему длинные волосы. Делает это сосредоточенно, не реагируя на ругательства и крик. Деширак и его друг готовили конопляное "молоко" - кругом растет густой кавказский каннабис. Ночью, в летней кухне, с портретом Салмана Радуева, вырезанным на стене. В темноте они по ошибке сварили его в медном кувшине для ритуального омовения - кувшинчике Ибрагима. Попугав, обоих закидывают в "Волгу" и увозят - в Назрань.
Хочется спуститься к Сунже - просто пройтись по берегу, зачерпнуть воды. "Назад, назад, мины!" - подбегая, кричит Асланбек.
Чеченцы смеются над Болелой - он московский скинхэд, драчун-"динамист". На плече - расистское тату с кельтским крестом. В сущности, неплохой парень - приехав сюда, он быстро забыл о своем "превосходстве" над "зверями" и "чехами". И публично пообещал свести татушку по приезду в Москву. Его товарищ поглупей - однажды он при Хасане спел под гитару какую-то песню о Чечне из репертуара федералов. Все молча ждали, что будет. "Опять скрипит потертое седло… Куда вас, сударь, к черту, занесло?" - сказал Хасан и ушел. Никогда не слыхал более меткой, интеллигентной отповеди - от того, кто мог просто дать сопляку оплеуху. Где то дурачье, что зовет чеченцев "дикими"?
Ночная лезгинка, ее прекрасно танцуют Ибрагим, Маша, Киричук. День рождения Ибрагима - кьонаха, рыцаря - всего двадцать один год! Он рад, что дожил до этого возраста; его машину изрешетили, но он уцелел. Жизнь будет продолжена - Ибрагим знает десяток поколений своих предков. В воздух летят сигнальные ракеты вместо наших фейерверков. Общие соревнования по стрельбе - в итоге пробита газовая труба, и теперь мы без света, воды, и газа.
Блокпост за Хасавюртом. Проверка документов по компьютерной базе. Мой тезка> Адам Манчук, числится в федеральном розыске как участник незаконных вооруженных формирований. Отчества разные, но отчество не проставлено в моем загранпаспорте. Напряжение. Киричуку, когда его так же поймали в Гудермесе, повезло больше - у него не оказалось однофамильца-ваххабита. Спасибо Ибре, что я не задержался на том блокпосту.
"Ни слова о коммунистах"!
Так говорили нам перед поездкой в Чечню.
"Ни слова о том, что ты - красный и левый. Чеченцы ненавидят коммунистов за депортацию их народа. Шариатские муллы внушили им ненависть к социализму. Если есть территория, где нет красных, это - Чечня".
Так говорили люди разных взглядов - вне зависимости от их отношения к трагедии сорок четвертого года и коммунистам как таковым. Они желали нам добра. И, попав в Грозный, мы поначалу честно следовали советам, помалкивая насчет коммунистов и коммунизма.
Пока об этом не стали говорить сами чеченцы.
Помню, как я услышал это в первый раз. Двое мужчин, Усман и Хасан, сидя на завалинке, беседовали о "коммунизме". О том, как неплохо было жить в "брежние" времена. Нет, прямо, скажем, жить было очень хорошо. Эти коммунисты давали пожить, хорошо заработать, дать образование детям… Люди знали, что будет завтра. В больницах лечили бесплатно. Мы, нефтяники, каждый год отдыхали в Пицунде за счет профсоюза… Куда делись тот достаток, порядок? Куда делись эти коммунисты? Почему они не у власти?
Я слышал такое где угодно - в Киеве и в Москве, на Байкале и в Карпатах, в Мурманске и Молдове. Почти дословно. Простые мысли людей, выброшенных на обочину жизни, с тоской вспоминающих лучшие времена и канувший в Лету режим, логично связывая первое со вторым. Ничего нового, кроме одного - для тех, кто говорит об этом здесь, прежняя жизнь имела еще один, особый признак - она была мирной.
Конечно, эти мысли сами по себе не значат почти ничего - те, кто повторяют их изо дня в день, никак не пытаются вернуть прежнюю утраченную жизнь. По крайней мере, они развевают по ветру миф об антикоммунизме чеченцев - составную часть мифологии, туманом окутавшей бытие этой страны.
Легенда о "народе-коллаборанте" - один из ее краеугольных камней. Бессильная попытка оправдать прискорбную историческую ошибку. В Грозном не встретить симпатиков Гитлера. Вы не найдете здесь скин-хедовской молодежи. Напротив, здесь верят в то, что именно чеченец, Хаким Исмаилов, водрузил красный флаг над рейхстагом, и знают наперечет все боевые награды своих дедов, воевавших в Отечественной. Орден "Красной Звезды", медаль "За отвагу"… - перечислял их Аслан. Уверен, их будут знать и его дети. Не уверен, что о таком будут помнить их сверстники у меня на родине.
Это правда - в Чечне не любят отдельных людей, известных под именем коммунистов. Геннадия Зюганова - за поддержку войны против их народа. Об этом знают из телевизора (коричневая звезда Рогозина еще не взошла в то время на политическом небосклоне), и малоприятный образ вождя КПРФ - плохая реклама понятию "коммунист". В остальном идеи социализма - "табула раса" для большинства народа Чечни. А для кого-то они - нечто новое, намек на просвет в жизни этой страны.
В том, что в Чечне не было коммунистов, есть свой плюс - они не успели дискредитировать себя здесь, как на остальных постсоветских землях. Чеченцы с интересом слушают о социализме - соглашаются, спорят, расспрашивают - люди в возрасте и восприимчивая ко всему новому молодежь. Левое движение, несомненно, пустит новые корни на этой земле, как это уже было во времена Гикало и Асланбека Шерипова. Однако оно появится здесь не раньше, чем сами российские коммунисты. Кому-то надо привнести в Чечню социализм - не только информационно, но и физически. Хороший шанс стать апостолом. При случае - мучеником.
Социальная почва для левых идей унавожена войной и хорошо подготовлена капитализмом с чеченской спецификой. У нее выраженная суть. Большая часть чеченской буржуазии проживает за пределами страны, далеко от этой опасной земли. Да, их бизнес нередко связан с Чечней - то есть, с войной. Но они не хотят рисковать своей жизнью в ее чертовой неразберихе. Они респектабельны, и во всем походят на своих российских собратьев по классу - не только внешне и по повадкам, но и внутренне, по своему классовому существу. Их дети получают образование в европейских и московских вузах - будущие политики и банкиры, которых никак не сравнить с их сверстниками в далекой Чечне.
Это - разные люди. Близкие по крови, они разделены социальным барьером, который размежевывает чеченцев, как и все остальные народы планеты - на богатых и бедных, влиятельных и зависимых. Факт, который одинаково не хотят признать как русские шовинисты, так и исламисты, из тех, кого можно встретить в московских офисах. Все процессы социального размежевания, характерные для постсоветских республик, присущи и этой стране - с поправкой на страшный военный конфликт, бушевавший здесь не один год кряду.
Родственные связи чеченцев крепки - но их не надо переоценивать и возводить в абсолют. Чеченские "москвичи" могут помогать кому-то на родине, но в Чечне можно видеть множество небогатых и малообеспеченных по нашим меркам людей. И можно слышать их недовольство - чаще глухое, а иногда - и не очень, - в адрес тех, кто, по существу, бросил их среди этой военной трясины, кто издали греет руки на костерке бизнес-войны и при этом любит говорить с миром от их имени. Они давно стали чужими для этой страны. Такими же, как иноплеменные грабители-чиновники, и всякого рода солдатня - с оружием в руках и контрактом на военный заработок в кармане.
При этом социальное неравенство никуда не делось и из самой Чечни. Не верьте в байки про "дикарей", про полное господство родоплеменных отношений, про то, что чеченца можно представить себе только в руках с автоматом. В этой стране живут бывшие советские граждане, во всем полноценные люди, которым приходится жить по правилам капитализма, стандартным, общим для всех нас. Здесь есть чеченцы-рабочие, - и те, кто нанимает их строить, ремонтировать дома, заниматься нелегальной добычей и перегонкой нефти. Военизированная "милиция", и те, кто платит ей деньги, отдавая приказы. Здесь есть все, что вытекает из отношений работодателей и наемной рабочей силы.
Арена, на которой давно пора появится коммунистам - как российским, так и чеченским. Рано или поздно мы услышим о таких людях. Лучше - не слишком поздно.
День джихада
"День джихада" - шестое августа. Семь лет назад, в девяносто шестом, боевики заняли город, застав врасплох командование федералов. Серьезный, государственный праздник: к его встрече готовятся так, как не готовились ни к первому мая, ни к седьмому ноября. В городе отменена работа большинства учреждений. Их сотрудникам рекомендовано не выходить из домов. На улицах бронетехника, военные патрули усилены и удвоены. Снайперы и автоматчики - на крышах уцелевших высотных домов. В этот день здесь надо опасаться отнюдь не боевиков. В другие дни, впрочем, тоже.
Мы садимся в машину и выезжаем в город. Кривые, разбитые переулки пусты. Федералы на блокпостах особенно придирчивы, стрелок из бойницы держит под дулом пулемета проверяемое авто. У тревоги военных есть основания. Вчера в Моздоке взлетел на воздух военный госпиталь. Камикадзе, "КамАЗ" с тротилом. Ровно пятьдесят человеческих жертв. Ночью установки "Град" накрывали залпами окрестные холмы. Утром, на границе с Ингушетией, очередное нападение на военную колонну. Информации о погибших пока нет - Асланбек переводит нам новости на чеченском. Местное радио спокойно. Звучит молитва, затем российский попе.
Машина едет к набережной Сунжи, за площадью Ленина. От памятника вождю революции остался один металлический штырь. В городе Грозном много убитых монументов. В их числе - взорванный памятник создателю Чеченской Красной Армии, "красному мюриду" Асланбеку Шерипову и его товарищам - Николаю Гикало и ингушу Гапуру Ахриеву. Место, где он стоял, некогда называлось площадью Дружбы народов Вокруг нас пустыри и руины. Центр города. Здесь был парк знаменитого Института нефтепромышленности. От известного во всем Союзе вуза остался бетонный каркас. Красивые, новые корпуса - их можно видеть на довоенных съемках - сгорели дотла. Где-то за ними - подорванный драмтеатр. Уже за рекой, слева, республиканский Дом Радио - одинокая стена с зияющими отверстиями. По проспекту Ленина фланируют БТРы, армейские и омоновские машины. Длинная широкая улица с многоквартирными домами застройки восьмидесятых. Все разрушено и не заселено. Очередная проверка документов. На стенах можно рассмотреть надписи-граффити. Очень приличные, в Чечне не принято материться. Какого-то Юсуфа называют агентом ФСБ. Несколько фраз про дембель. Нецензурно про "чехов" - это отметились федералы. Затертая надпись - что-то про генерала Романова. Через минуту мы проезжаем тоннель, где был подорван его кортеж. Теперь генерал - инвалид, вернее, - овощ. Так говорят здесь, в Чечне - без всякого сожаления.
Площадь "Минутка". Близлежащие дома взорваны - кучи мусора. Их заменили массивные блокпосты - сразу три штуки. На них огромные звезды Давида - Биробиджанский ОМОН нашел оригинальный способ позлить чеченцев. Сами омоновцы тоже сердиты. По городу ездит начальство, - взимать обычную дань за проезд сегодня нельзя.
Один из солдат выбегает навстречу, приказывает остановиться. Автомат навскидку. Невдалеке, очень низко, фырчит вертолет.
Солдат говорит: впереди на дороге нашли фугасный заряд - подарок к празднику. Заложен совсем недавно - мы проезжали здесь всего час назад. Вероятно, подростки, дети. "Рай рядом", - говорит Асланбек, и мы возвращаемся на проспект. Боевой вертолет, покружив над миной, уходит на Ханкалу. Старательно разбрасывает уловители, держась подальше от уцелевших зданий. Девять сбитых "вертушек" за последний год - почти все в этом районе. В отместку федералы рванули примыкавшие к базе жилые дома. Инженер Усман присутствовал при том, как выбрасывали на улицу имущество его друзей. Те были рады, что их не забрали в ФСБ, как соседей, которым не посчастливилось иметь окна с видом на военную базу.
Центральный рынок - самое опасное место в городе - блокирован и оцеплен. Покупателей обыскивают при входе - на предмет пластида и наличных. Грязно. Базар строился из домашнего мусора, остатков довоенного быта. Лавки, лотки на всю бывшую улицу. Торговля от руин до руин. Из них стреляют, в них прячутся после нападений на патрули. Может быть, ваххабиты. Или те, кого прессовали, грабили наглые контрактники на входе.
Руины индустриальной зоны. Здесь был завод "Красный Молот" - предприятие нефтяного машиностроения. Его цеха изуродованы замысловато, как в головоломке. Покосившаяся труба теплостанции со сквозной дырой на самом верху. Грозненский нефтеперерабатывающий, "Грознефтеоргсинтез", "Нефтехимзапчасть". Высокотехнологичное производство. Все, что осталось - трехлитровые банки с самодельным конденсатом. На каждом перекрестке, четыре рубля за литр. Выкачано из земли на собственном огороде, произведено, разлито на подворье. Топливо, которое страшно подносить к машине и заливать в бензобак. Основа бизнеса президента Кадырова.
ПТУ № 2. Набор невидимых абитуриентов. Пусто. Говорят, они приходят в другие дни. Фотостенд "Так было - так стало". Обычная тема, популярный прием контраста. Грозненский университет, кинотеатр, другие здания центра города: до и после войны. "Старым" фотографиям неполный десяток лет - они ярче, свежее "новых". Кажется, все было разрушено вчера, в одну ночь. Аслан говорит, что на этих стендах можно вывешивать фото людей. Тоже: "до и после". Изменений намного больше. Иногда они даже видны - в виде увечий, морщин, ранней седины, волчьего взгляда.
Дом детского творчества, новый дворец пионеров. Крохотный домишко. Двухэтажный, а потому относительно целый, и, по случаю "праздника", пустой. Просторное здание прежнего Дворца пионеров тоже уцелело - сейчас в нем располагается правительство. Никаких детей - две уборщицы и директор. Удивляется нашему визиту "в такой день". Показывает фотографии, рисунки. Рассказывает о достижениях на федеральном уровне - танцы, прикладное творчество. Провожает до расписанного детской рукой крыльца. Трогательные желтые птицы.
В обжитой части города довольно людно. Грозненцы пьют воду, пиво, обсуждают последние новости. Прислушиваются к неожиданным выстрелам - ерунда, в воздух. Мирная жизнь с оглядкой на близкую смерть. Сейчас в Чечне - мир. Никакой иронии. "Что здесь творилось тогда, я сейчас описать не могу" - поет Муцураев, - но описывать ничего и не надо. Все ясно по развалинам, в которые превращен город. Сейчас здесь нет большой, открытой войны. К остальному можно привыкнуть.
Ресторанчик "999" на новом рынке, подконтрольном тейпу Гантамирова. Фигурировал в недавнем репортаже из "Комсомолки" - про пьянку и бильярд в кампании чеченского ОМОНа, с неизбежными выстрелами в потолок и лезгинкой. Таблоиды могут писать лишь экзотическую полову или показывать потемкинские аулы "восстановленной Чечни". Репортажей из ПВР - пунктов временного размещения беженцев или с мест будановской славы российской армии нет и не может быть. Богатый материал пропадает зря - материал на каждый день.
Отчего бы не описать вчерашний шмон в Старо-промысловском районе? Омоновцы грабили дом за домом, отогнав выстрелами подоспевшую чеченскую милицию - быть может, ту самую, гантамировскую. Боевики искали "боевиков" - говорят про такие "спецоперации" в Грозном.
Закат. Дети идут по пыльной улице, от заводской зоны - каждый тащит в руках арматуру и трубы. Длинная железяка волочится по песку, чертит на нем линию чьей-то жизни. Она причудливо вьется, ведет в огненный шар заходящего солнца. В поисках лома дети попадают на фугасы и мины. Не так уж редко. А иногда сами ставят их на таких же улицах.
День джихада клонится к вечеру. Расчлененные блокпостами улицы пустеют. Сигнальные ракеты, стрельба. Если что-нибудь и случиться, то ночью. А что-то обязательно случиться, - не ночью, так днем, не в этот, так на следующий день. Что-то плохое, что обычно случается и в нечеченских городах "мирного" капитализма. Чертов мир. Наш общий мир.
ЗАПИСКИ ИЗ МАЙСКОЙ ЕВРОПЫ
Снятин. Тарас Григорьевич Ленин.
Прикарпатья и Буковины, на краю синих гор. лежит в начале нашей дороги. Отсюда, на таких же автобусах и с такими же ненадежными документами уезжают рабочие-гастарбайтеры. Вслед им, на запад, глядит он - Тарас Григорьевич Ленин.
В начале девяностых годов в Украине погибли сотни этих стандартных памятников. Здесь, в буковинском местечке Снятии, Ленина ждала особая участь. Ему отрезали голову, а затем водрузили на плечи суровое лицо другого великого революционера - Тараса Шевченко. Будни рынка уже вступили в свои права. В снятинской городской казне не было денег на демонтаж Ильича и строительство памятника Кобзарю. Жители городка, вероятно, очень радовались этому экономному решению сразу двух политико-культурных проблем. Интересно, что думалось им позже, на заработках в Греции или Италии, где можно найти сразу несколько монументов Ленину и Шевченко? (поэту, не футболисту).
Он так и стоит сегодня, рядом с костелом и старыми домиками, с непропорционально маленькой рукой - ее также отрезали, чтобы убрать всем известную рабочую кепку. Сладенькая цитата на постаменте: "Обніміться ж, брати мої…", свидетельствует - бережливые снятинские вандалы боятся Тараса не меньше, чем Ильича. Они скрывают от своих земляков лучшие образцы его творчества, полные чистой ненависти к богатым. По существу, эти стихи являются иным, поэтическим выражением силы, заключенной в цитатах ленинских работ. Однако здесь вряд ли осознают, насколько символичен случайно сотворенный синтез двух гениев революции. Ленин вместе с Шевченко - могучий союз против врагов трудового народа Украины. Соединенные вместе, они дают в себе явление украинской революции, которая бушевала на этой земле еще так недавно, меньше века назад. Вернувшись, она вновь будет связана с именами и мыслями двух этих людей.
Будапешт. Встреча с Лукачем.