– Господа адвокаты! Вы позволяете себе бог знает что, – начала Мухина, после того как за присяжными закрылась дверь. – Задавая вопросы этому свидетелю, вы оказываете давление на присяжных! Вы думаете, я ничего не понимаю? Я вашу тактику насквозь вижу, – эту эмоциональную тираду судья Мухина произнесла на одном дыхании.
Адвокаты переглянулись и ничего не ответили. Они давно собирались заявить отвод судье, но сейчас момент был неподходящий. Адвокатам во что бы то ни стало надо было допросить перед присяжными эксперта Петрова. И поэтому они не хотели раздражать судью.
– Ваша честь, у нас есть еще один свидетель. Разрешите его допросить, – адвокат Сваровская была подчеркнуто вежлива и спокойна.
– Кто этот свидетель? – Мухина насторожилась.
– Это эксперт, который проводил экспертизу по теме, связанной с договорами СНВ-1 и СНВ-2, – пояснила адвокат Сваровская.
– Прежде чем пригласить присяжных и в их присутствии допросить эксперта, я бы хотела его выслушать сама, – объявила судья Мухина и попросила секретаря вызвать свидетеля Петрова.
Эксперт оказался невысоким мужчиной с большими умными глазами и вьющимися черными волосами. Он довольно быстро удовлетворил любопытство судьи Мухиной.
– Как я уже отмечал в экспертизе, проведенной после детального изучения сведений по данной теме, эти сведения не только не составляют гостайну. – Эксперт сделал паузу. – Они… не соответствуют действительности.
– То есть как не соответствуют действительности? – буквально взвизгнула судья Мухина.
– Сведения, о которых идет речь, были полностью рассекречены несколько лет назад. Кроме того, они были внесены в договоры СНВ-1 и СНВ-2 в рамках обмена информацией между Россией и США. Излишне говорить, что в связи со всем вышесказанным эти сведения ни в коем случае не могут являться гостайной.
Судья Мухина поинтересовалась у прокуроров, как они относятся к допросу этого эксперта перед присяжными.
– Мы считаем его допрос нецелесообразным, – пролепетал кто-то из прокуроров.
– С какой это стати? – возмутился адвокат Борис Емельянов. – Это свидетель защиты. Как вы можете отказать ему в праве выступить перед присяжными? Мы настаиваем на том, чтобы вы вернули присяжных и выслушали свидетеля.
– Суд объявляет пятнадцатиминутный перерыв, – подчеркнуто артикулируя, заявила судья Мухина.
Адвокатам ничего не оставалось, как покинуть зал судебных заседаний.
После перерыва, во время которого судья Мухина успешно пообщалась с прокурорами, один из них с важным видом заявил ходатайство:
– Сторона обвинения считает нецелесообразным проводить допрос эксперта Петрова перед присяжными. Защита уже цитировала проведенную им экспертизу. Мы полагаем, что экспертиза была получена с нарушением закона, и есть все основания, чтобы признать ее недопустимым доказательством.
Судья Мухина поддержала ходатайство стороны обвинения, несмотря на резкие возражения адвокатов Летучего.
Глава десятая. Совещательная комната
Чем больше длился процесс, тем сильнее Валерий Иосифович Механик ругал себя, что согласился пойти в присяжные. Впрочем, у него, по сути дела, не было выбора. Если бы он отказался, то, как пообещал директор НИИ, в котором он, будучи на пенсии, работал, его могли ожидать большие неприятности. Директор, правда, не конкретизировал, о каких неприятностях идет речь, но Валерий Иосифович догадался, что могут возникнуть сложности с командировками. А командировки Механик обожал почти так же, как саму математику. Ему были необходимы контакты с коллегами, он задыхался без обмена мнениями. Слава богу, его имя известно не только в России, но и за рубежом. И его часто приглашали читать лекции в разных странах. Валерий Иосифович очень надеялся, что судебный процесс закончится, как и обещали, через две недели. А в конце месяца ему предстояла очередная командировка.
По возрасту подсудимый годился Механику в сыновья и вызывал у него сочувствие. Валерий Иосифович с трудом представлял, как этот искренний и открытый парень мог продавать государственные секреты заморским шпионам. Больше всего Механика смутила история с самолетом МИГ-29 СМТ. Прокуроры утверждали, что подсудимый разгласил секретные сведения об этом типе самолета. Но Механик прекрасно помнил, как в конце лета он водил внука на авиасалон МАКС в Жуковском под Москвой, где производители демонстрировали именно эту марку самолета. Кроме того, после одного из заседаний, нарушив запрет судьи, Механик не поленился, залез в Интернет и в журнале "Вестник воздушного флота" нашел интервью генерального конструктора завода МИГ Коржуева. То, что конструктор говорил журналистам, было очень похоже на текст, который, объявив гостайной, зачитывали прокуроры. Поэтому-то Валерий Иосифович стал внимательно прислушиваться к словам адвокатов. Ему очень хотелось обсудить с присяжными историю с самолетами МИГ-29. Однажды, когда после очередной перепалки между адвокатами и прокуророми их удалили в совещательную комнату, Валерий Иосифович не выдержал и в сердцах произнес:
– Как надоел этот спектакль!
– Что вы имеете в виду, уважаемый? – поинтересовался у Механика другой присяжный. Его звали Роман Брюн. Знакомясь в первый день слушаний, он рассказал присяжным, что руководит крупной российско-американской фирмой.
– Я имею в виду тот спектакль, который перед нами разыгрывают адвокаты и прокуроры, – уточнил Валерий Иосифович.
– Работа у них такая, – хмыкнул Роман Брюн. – Но здесь дело более чем серьезное. И думаю, вы так же, как я, не поддадитесь на неуклюжие попытки адвокатов выгородить этого горе-ученого, горе-шпиона. Если уж решил продавать секреты родины, то будь добр, делай это так, чтобы тебя не застукали. А если застукали, то молчи как рыба. Но если уж приперли к стенке, то признавайся и проси снисхождения. А он, понимаешь ли, взял и все сам рассказал кагэбэшникам, а теперь говорит, что не виноват и иностранцы, с которыми он общался, не были шпионами. Тоже мне Джеймс Бонд.
– Роман Григорьевич, но ведь все, о чем он этим иностранцам рассказывал, напечатано в газетах, что называется, в открытых источниках.
– Это он говорит, что в открытых, а эксперты, как видим, считают по-другому. Вы только посмотрите, какую серьезную работу провело следствие, сколько экспертиз было заказано, – убеждал Механика Роман Брюн.
Неожиданно к разговору подключилась худощавая женщина невзрачного вида – сотрудница одной из московских гостиниц Татьяна Репина:
– Роман Григорьевич, может быть, вы мне объясните про этих самых разведчиков. Этот момент меня сильно смущает. Мне непонятно, почему следователи решили, что сотрудники консалтинговой фирмы, которые заказали Летучему обзоры прессы, – сотрудники иностранной разведки. Когда допрашивали одного из экспертов, он пояснил, а я даже себе в блокнот записала, чтобы не забыть: "Однозначно я не могу сказать, что данные лица являются сотрудниками какой-либо разведки. Это все предположения. Может, такой вариант. А может быть, и другой. Конкретных фактов нет". Почему, шпионя в пользу враждебной нам разведки, они не запрещали Летучему рассказывать родственникам о своих с ними контактах? Почему не запрещали ему посещать посольство США? Почему, наконец, дали Летучему свой домашний адрес? Зачем они фотографировались вместе с ним? Почему подписали с Леучим контракт на работу и экземпляр договора оставили у него? Разве шпионы так себя ведут? Как-то это все странно.
– Ничего странного. Все это делалось для отвода глаз. Чтобы те, кто следил за Летучим, ни о чем не догадались. Вы просто совсем не представляете себе мир разведчиков и шпионов, – загадочно улыбаясь, закруглил затянувшуюся беседу Роман Брюн.
– А вы представляете? – Этот вопрос прозвучал из угла комнаты. Его задала 45-летняя переводчица с французского Елена Рогачева, которую присяжные избрали старшиной.
– Об этом, дорогая моя, мы с вами поговорим в другое время и в другом месте, – все также загадочно улыбаясь, пообещал ей Роман Брюн.
В совещательной комнате повисла тишина. После последних слов директора российско-американской фирмы у всех остальных резко отпало желание обсуждать судебный процесс. Олег Пчелкин, тренер сборной России по велоспорту, решил разрядить обстановку. Он достал альбом и предложил всем желающим посмотреть фотографии с тренировок. Присяжные радостно принялись разглядывать фотографии, обсуждать марки велосипедов, достоинства и недостатки спортсменов.
Через несколько минут в совещательную комнату вошла секретарь судебного заседания. Она пригласила присяжных в зал заседаний.
Глава одиннадцатая. Заказуха
Редакция "Резонанса" уже два месяца сидела без денег. Гонорары не платили несколько месяцев. Зарплату не получал никто. Даже главный редактор. "У инвестора возникли временные трудности, они скоро разрешатся", – успокаивал сотрудников гендиректор. Пикантность ситуации усугублялась тем, что гендиректор издательского дома, в котором выходила газета "Резонанс", в свободное от управления ею время осуществлял функции ответственного работника Союза журналистов. Меня всегда поражало несоответствие пафосной манеры, с которой он выступал на пресс-конференциях или собраниях, посвященных свободе слова в России, с его выступлениями на редколлегии. Здесь он говорил о финансовых трудностях, которые переживает "Резонанс", и констатировал необходимость размещения в газете заказных материалов. Тем, кто не понимал, гендиректор охотно объяснял, к кому из депутатов или сенаторов стоит обратиться, чтобы заработать деньги для себя и для газеты.
Отсутствие денег ужасно раздражало. Но мне совсем невезло с заказными статьями. Их мне никто не заказывал. Да и темы, на которые я пишу, не предполагают дополнительной оплаты. Герои моих статей, как правило, люди малообеспеченные. Правда, иногда, обращаясь ко мне за помощью и рассказывая о том или ином деле, матери и отцы сидевших за решеткой молодых людей, которых они считают невиновными, спрашивают: "А сколько будет стоить ваша статья?" Они так привыкли за все платить, что уверены: журналист просто так статью писать не будет. "Нисколько. Я денег не беру. Я ведь зарплату получаю", – неизменно отвечаю я и очень горжусь собой. Мои "клиенты", правда, почти всегда дарят подарки. Так, женщина из Волгодонска, потерявшая квартиру после террористического взрыва, о судьбе которой я написала, через друзей передала мне копченую рыбу. Мать одного запойного художника, убитого милиционерами, подарила старинные часы, а к праздникам пекла и привозила мне домой пироги. Отказавшись от подарков, можно обидеть людей. Поэтому я почти никогда и не отказываюсь. Коллеги надо мной посмеиваются. Меня считают чокнутой, обзывают "правозащитницей". Кто не знает, этот титул в журналистской среде звучит уничижительно.
И все-таки однажды пришлось решать нравственно-этическую проблему. Как-то один из журналистов принес в редакцию заказ из пиар-агентства.
Дело происходило в разгар кампании против столичного градоначальника, развязанной его врагами. В то время в прессе много писали о возможном сносе старых домов в центре столицы. Предполагалось построить на этом месте здания, которые бы приносили городу большую прибыль.
Корреспонденты "Резонанса" должны были написать несколько статей или даже составить интервью от имени известных людей. Знаменитости ручались, что руководство столицы никогда не пойдет на такие непопулярные действия. За статью платили неплохие деньги.
Сначала я хотела отказаться. Но когда узнала, что коллеги из моего отдела согласились, решила не выпендриваться. Так я написала статью от имени главного режиссера одного из московских театров. Получила деньги. Потом долго и безуспешно искала эту статью в Интернете. До сих пор не знаю, где ее тогда напечатали. Я люблю рассказывать эту историю иностранным друзьям, когда они спрашивают о свободе слова в России.
Вообще, проблема "заказухи" в российской прессе была и по сей день остается одной из самых болезненных проблем журналистики. Как в диссидентское время борцы с советским режимом подозревали друг друга в связях с КГБ, нарекая стукачом то одного, то другого инакомыслящего, так сегодня журналисты любят обсуждать "кухню" своих коллег из других изданий, утверждая, что в такой-то газете столько-то процентов заказных статей, а в другой – совсем нет.
У меня есть приятельница Клавдия – известная журналистка, которая уже много лет сражается с губернатором одного из российских регионов. За свои острые публикации, в которых она разоблачала этого губернатора за коррупционные схемы, обвиняя его в других смертных грехах, ее лишили работы и отдали под суд. Отделавшись условным сроком, а потом с помощью шума на Западе и хорошего адвоката выиграв дело в Верховном суде, Клавдия не успокоилась. Она продолжает писать горы статей все про того же ненавистного ей персонажа. Но в Москве ее никто не хочет печатать. Вернее, хотят, но за деньги.
"Жизнь провинции бесплатно никого не интересует, – часто жалуется мне Клавдия. – В моем же городе эти статьи ни одна местная газета не напечатает. Все под губернатором ходят".
Глава двенадцатая. Гостайна
Судебный процесс подходил к концу. Аня думала только о предстоящем вердикте. Перебирая в уме реплики судьи и прокуроров, она пыталась понять, все ли учла защита, задавая вопросы свидетелям. Закрывая глаза, видела перед собой недавно отремонтированный зал суда, стеклянную клетку и в ней Алексея Летучего. Два ряда пронумерованных кресел с присяжными заседателями, лица которых стерты, серы и невыразительны, огромную фигуру судьи в черной мантии с белым воротничком. В ушах звучал ее голос: то кокетливо-капризный, то властный и грубый. Так, наверное, должна была говорить с зэками вертухайка, чувствующая себя хозяйкой положения и упивающаяся своей властью над вверенными ей беззащитными людьми.
Конечно, общаясь с друзьями и коллегами, Аня хорохорилась. Ей ни за что на свете не хотелось показать, что она чувствует себя проигравшей. Правильней было бы сказать – не чувствует, а предчувствует свое поражение и победу обвинения. Она ругала себя за то, что уговорила Алексея выбрать суд присяжных. Тогда, в самом начале процесса, когда была сформирована первая коллегия, дело только начали слушать и был другой судья, который старался уравновесить позиции защиты и обвинения, казалось, что дело можно будет выиграть. Но присяжных распустили, назначили другую судью. Со временем стало ясно, что поменяли присяжных именно потому, что они отнеслись к подсудимому с симпатией, а когда судьей оказалась та самая Галина Мухина, которой стращали Летучего все четыре года его пребывания под стражей, стало понятно, что инициаторы преследования Летучего сделают все возможное и невозможное, чтобы не допустить его оправдания.
И чем дальше шел процесс, тем меньше Аня и остальные адвокаты надеялись на оправдательный вердикт. Им оставалось мечтать лишь о снисхождении со стороны присяжных.
Первые подозрения в том, что, назначив "спецсудью", суд мог подобрать и "спецприсяжных", появились у адвоката Бориса Емельянова. Он обратил внимание коллег на странного господина, представленного помощником судьи и не пропускающего ни одного судебного заседания.
Аня заметила, что помощник судьи постоянно наблюдает за реакцией присяжных и иногда перемигивается с судьей.
Главный сюжет, вокруг которого ломали копья адвокаты и прокуроры на этом процессе – вопрос о государственной тайне. Обвинение утверждало, что Алексей Летучий выдал гостайну западным разведчикам и тем самым нанес ущерб России. В прениях адвокаты собирались доказывать, что Летучий в принципе не мог этого сделать, даже если бы очень хотел. Почему? Просто потому, что следствие установило, что ученый не имел доступа к государственной тайне, то есть, говоря юридическим языком, она ему не была доверена.
Рассказывая мне о последних судебных заседаниях, Аня смеялась: "Мы каждый день ждали подвоха. То есть ждали, что обвинители что-то придумают. А они, как попугаи, повторяли одну и ту же мысль: "Летучий получал сведения из иных, неустановленных источников, и мы это докажем". То есть мы боялись, что вдруг, они в последний момент представят какой-то документ или чье-то свидетельство о допуске Алексея к каким-то материалам. В результате ничего нового гособвинители не представили, но продолжали с упорством идиотов доказывать, что раз эксперты находят, что в сведениях, передаваемых Алексеем, содержалась гостайна, значит, он нарушил закон.
– А как они объясняют, что в статьях, опубликованных в газетах и журналах, вдруг оказались секретные сведения? – не понимала я.
– Подобные вопросы они просто пропускают мимо ушей. Зато мы обнаружили, что большинство экспертов, которые решали, были ли сведения, сообщенные Летучим иностранцам, секретными, проводили экспертизы "вслепую", то есть следствие нарочно не предоставляло им для обозрения газетные статьи, из которых Летучий брал свои сведения.
– А как же тогда они проводили экспертизу?
– Они сверяли тему и обсуждаемые сведения с законом о гостайне и с теми открытыми источниками, на которые им указало следствие. Следствие же указывало те источники, которые считало нужным, и намеренно скрывало другие – то есть те статьи, из которых Летучий и получал данную конкретную информацию.
– Получается, что следствие специально дезинформировало экспертов, чтобы добиться нужной экспертизы? – не унималась я. – Значит, они фальсифицировали доказательства. Вы сможете это доказать!
– Попробуем, – кисло отвечала Анна.
Она не сомневалась, что доказательства вины Летучего были определенным образом сфальсифицированы. При этом совершенно не была уверена, что в этом удастся убедить присяжных.
Аня боялась, что большинство заседателей предвзято относятся к делу и все попытки адвокатов объяснить им тонкости следствия и противоречивость экспертиз заранее обречены на поражение. С некоторых пор у Ани вообще появилось такое ощущение, что в принципе при "заказном" процессе адвокату практически невозможно убедить судью в своей правоте. Судья начинает рассматривать дело, уже заранее зная, каким будет приговор, и как бы специально "отключает" свою профессиональную совесть. Он просто имитирует правосудие, оправдываясь тем, что таковы правила игры.
Об этом Аня говорила с Борисом Емельяновым, у которого был опыт адвокатской работы еще в советское время.
Разговор происходил в ресторане за бутылкой хорошего французского вина после очередного судебного заседания, которое вымотало защитников Алексея Летучего.
– Следователи, прокуроры и судьи, всегда объясняют все беззакония, которые они творят, нехваткой кадров, – пыхтя трубкой и попивая вино, вещал Борис Евгеньевич.
Аня слушала, восхищаясь его умением четко излагать мысли.