Герцогини Анны Курляндской не было на похоронах. Она даже не сразу узнала о смерти матери. Как мы знаем из ее письма к императрице, она просила Екатерину Алексеевну дозволения приехать повидаться с матерью, когда той уже не было в живых.
Про Екатерину Ивановну М. И. Семевский пишет: "Свет-Катюшка, как и надо было ожидать по ее характеру, скоро очень развеселилась; она уверяла, что причина ее веселости заключается в добрых вестях о благоверном супруге: дела его будто бы поправлялись, в Данциге с ним вели переговоры уполномоченные австрийского императора и английского двора. Петр также отправил туда курьера".
Но дела герцога так и не поправились. Его лишили трона, а Екатерина Ивановна с дочерью… так и остались в России. Правление Петра Великого сменилось царствованием его супруги – Екатерины I, потом престол перешел к мальчику Петру II. Все это время Екатерина Ивановна вела себя тихо, политическими делами не занималась, она только неизменно принимала участие во всех праздниках царской семьи. Между тем вор императора уехал из Петербурга в Москву, за ним и Екатерина Ивановна отправилась в старую столицу.
Мальчик Петр II занимал русский трон четыре года. Время это было ознаменовано сложными интригами, кровавой игрой за власть. Вот уже и Меншиков в ссылке, а могучий клан Долгоруковых прочит в жены юному царю красавицу Екатерину Долгорукую: жениху четырнадцать лет, невесте семнадцать. Обручение молодой пары происходило 30 ноября 1729 года в Лефортовском дворце. Место это выбрали в знак уважения к покойному императору, Петр Великий во время своих редких посещений Москвы обычно жил именно здесь. На церемонии мы видим весь генералитет, членов Верховного совета, послов и все избранное московское общество. Из царской семьи на обручении присутствовали Елизавета (сестра Анна умерла от родильной горячки), герцогиня Мекленбургская с дочерью Анной, девочке уже двенадцать лет, и княжна Прасковья Ивановна. Для такого случая приехала из монастыря бабка Петра II Евдокия (первая жена I). Она была счастлива. Исполнилось ее заветное желание. Хоть и казнили горячо любимого сына, но восторжествовал внук, и женят его по старинному русскому обычаю на боярской дочери.
Обручение было очень торжественным. Невесту везли из Головинского дворца в большой парадной карете, окруженной камер-юнкерами, фурьерами и конной гвардией. Вслед тянулась вереница карет с Долгорукими. Огромную эту семью охраняла тысяча всадников. Установленный обряд совершил Феофан Прокопович. По окончанию церемонии по обычаю поздравляли молодую чету и целовали им руки.
Долгорукие уже делили государственные посты, но… катастрофа была близка. На 6 января 1730 года приходился великий праздник – водосвятие. Мороз был жесточайший, но юный царь присутствовал на церемонии освящения воды. Назад он возвращался на запятках саней своей невесты – конечно, промерз. Вернувшись во дворец, он понял, что простудился. Вызванные на следующий день доктора обнаружили у царя еще и оспу. Петр хворал очень тяжело. Почти все время он находился без сознания. 12 января ему стало лучше. Двор вздохнул с облегчением. Но это была временная передышка.
Понимая шаткость своего положения, клан Долгоруких пошел на подлог. Было сочинено ложное завещание, по которому трон, в случае смерти царя, переходил к его невесте – Екатерине Долгоруковой. Иван Долгорукий, фаворит Петра, подделал царскую подпись.
18 января врачи объявили состояние юного царя безнадежным. Бабка Евдокия не вставала, молилась о спасении внука. В час ночи в бреду Петр потребовал лошадей, чтобы ехать к сестре Наталье, и испустил дух.
* * *
Манштейн в своих "Записках" рассказывает, что, как только царь умер, Иван Долгорукий побежал по дворцу с обнаженной шпагой, крича: "Да здравствует императрица Екатерина!". Но народ, как говорится, "безмолвствовал". Осознав, что его не поддерживают, он ушел к себе и сжег подложное завещание. Правда, вымысел? История на этот вопрос не дает ответа.
Русский трон, как и пять лет назад, после смерти Петра Великого, опять не имел прямого наследника. И вновь встал вопрос, кому царствовать на Руси? Этой насущной проблеме было посвящено знаменитое заседание в Лефортовском дворце в ночь с 18 на 19 февраля 1730 года. Всех членов этого совета в русской традиции называют "верховниками".
Стали перебирать кандидатуры. Дочерей Петра I – Елизавету и Анну – отвергли сразу как незаконнорожденных, а потому и сына покойной Анны – Карла Петра Ульриха – не приняли в расчет. Согласились, что мужская линия рода Романовых пресеклась.
Долгорукие заикнулись было, что обрученная Екатерина Долгорукая имеет право на престол. Но эту кандидатуру даже обсуждать не стали – невеста не может быть царицей. Вспомнили престарелую Евдокию Лопухину, но и от этой мысли сразу отказались. Зачем звать на трон вдову-монахиню, когда есть молодые, законные дочери царя Ивана – Екатерина и Анна. Первая была старшей, но ее тут же отвергли из-за непутевого мужа. Характер и деяния герцога Мекленбургского были хорошо известны в России. А если жена займет трон, он тоже возомнит себя царем русским и начнет здесь куролесить. Нет, такого добра нам не надо.
Другое дело Анна, герцогиня Курляндская. Кровно русская, тридцать семь лет, живет на скромном пансионе от нашего двора, скромна, не чванлива и вообще обладает "высокими качествами". Мало того, что она всех устраивала, была еще тайная, невысказанная вслух надежда, что своим женским, "кротким" правлением она смягчит жестокости и бури ее предшественников (включая Петра Великого).
Избрание на трон Анны могло стать великим поворотом в судьбе России, потому что верховники в известном смысле вознамерились ограничить монаршую власть. Так возникли пункты в "Кондиции", которые по сути своей являлись предтечей парламентской власти. По "Кондиции", Анна обязывалась содержать Верховный совет в восьми персонах и без их согласия не вступать в брак, не назначать себе наследника, новых законов не издавать, доходами казны не распоряжаться, ни с кем войны и мира не заключать… Всего восемь пунктов. "Кондиции" заканчивались фразой: "…а буде чего по своему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской". Пункты не были предложены на одобрение Сената, Синода и Генералитета. Некогда было, да и как-то в голову не пришло.
С предложением короны на условиях "кондиций" в Митаву в строжайшей тайне было послано посольство из трех человек во главе с Василием Лукичем Долгоруким, двое других членов ничего не знали о пунктах, ограничивающих монаршую власть. До согласия Анны смерть Петра II решено было держать в тайне. Верховники боялись, что Анну кто-нибудь предупредит, что "Кондиции" составлены не "всем народом", а только Верховным советом. Москва была оцеплена караулом по всем дорогам и выпускали людей из столицы только с паспортом, подписанным верховниками.
Все эти меры предосторожности оказались бесполезными. В окружении Анны находились два брата Левенвольде. Один из братьев жил в Митаве, другой в Москве. Последний и известил Анну о затее бояр и заверил, что народ "Кондиций" не поддерживает. Вторым доносчиком был прокурор Ягужинский. Он больше всех на совете кричал про "Кондиции", а потом сам же и предал своих коллег.
Меж тем делегация благополучно добралась до Митавы. Анна безоговорочно подписала "Кондиции" и выехала в Москву. 10 февраля 1730 года она прибыла в село Всехсвятское под Москвой. Как не ослеплена была Анна открывающимися перед ней перспективами, настроение у нее было не из лучших. Василий Лукич сумел испортить всю бочку меда ложкой дегтя: он запретил брать с собой в Россию Бирона. Анна вынуждена была подчиниться, но семью фаворита она привезла с собой. Она словно пыталась доказать совету, что со временем настоит на своем и любимый человек будет рядом.
В столицу Анна до времени не поехала. Там должны были похоронить царя Петра и подготовиться к приезду новой правительницы. Видимо здесь, во Всехсвятском, у Анны произошла встреча с сестрами. Какая она была, мы можем только предполагать. Хохотушке Екатерине Ивановне уже тридцать восемь лет. Историки пытались разобраться в отношениях двух сестер, но для этого на руках слишком мало исторического материала. Вряд ли Екатерина так уж безропотно приняла кандидатуру верховников. Раз уж решили оставить трон за семьей тщедушного Ивана, а не Петра Великого, то по закону Екатерина Ивановна имела гораздо больше прав на это место, чем сестра Анна. Но, похоже, вслух герцогиня Мекленбургская своих протестов никак не выражала. Более того, в этой сложной ситуации она, как могла, поддерживала сестру.
Верховники позаботились ограничить общение Анны с миром. Каждый, кто появлялся во Всехсвятском, находился под пристальным вниманием. Да туда и не ездил никто, кроме дам. И кто были эти дамы? Сестра Екатерина, княгиня Черкасская, княгиня Трубецкая (урожденная Салтыкова), Наталья Федоровна Лопухина (бывшая фрейлина Анны) и т. д. За этими дамами стояли их мужья, которые образовали некий политический кружок противников "Кондиций". К этому кружку примыкал также новгородский митрополит Феофан Прокопович, его влияние на умы было по-прежнему велико. Именно Прокопович прислал Анне план действий в пользу самодержавия. И сделано это было в лучших традициях детективной прозы. Прокопович послал через Екатерину Мекленбургскую в подарок столовые часы. В этих часах был потайной ящик, куда и поместили нужные бумаги. Екатерине Ивановне принадлежала также идея использовать в качестве почтового ящика ребенка. Маленького Бирона каждый день приносили Анне, под его курточкой в рубашке герцогине доставлялись секретные письма.
Полной неожиданностью для верховников явилось то, что Анна объявила себя полковником Преображенского полка и капитаном кавалергардов. Это был тревожный знак, но Верховный совет еще не мог поверить, что дело проиграно, цеплялись за подписанные "Кондиции".
15 февраля Анна торжественно въехала в Москву. А столица гудела от бесконечных разговоров и споров. На предполагаемую свадьбу Петра II съехалось много дворян. Оцепление удержало их в Москве. Кандидатура Анны всех устраивала, но предложенные царице "пункты" у многих вызывали нарекание. Гвардия, духовенство, дворяне, купечество – все вопили в один голос: лучше одна законная властительница, чем восемь кичливых бояр. Самодержавная власть от Бога, а тут какие-то верховники-выскочки будут править страной?!
Тут встал вопрос – кому присягать? Предложена была такая формулировка: присягнуть государыне и Верховному совету. Но присутствующая во дворце гвардия высказалась очень решительно. Лихие гвардейцы пригрозили переломать ноги автору подобного предложения. Тогда решено было присягать царице и отечеству. Верховники знали о брожении в дворянской среде. Необходимо было переходить к решительным мерам. Манштейн в своих "Записках" пишет, что совет собирался арестовать Остермана, Черкасского, Головина и других поборников абсолютизма. Многие из опасения ареста не ночевали дома.
25 февраля собрался Верховный совет, Сенат, Генералитет, туда же явилась толпа из дворян. Мемуаристы путаются в описании этих событий. Одни утверждают, что в зале было около восьмисот человек, другие называют более скромную цифру – сто пятьдесят, примерно. Дворяне пришли, чтобы представить будущей царице челобитную, которую подписали восемьдесят семь человек. Бумагу с поклоном отдал Анне Черкасский Алексей Михайлович (по другим документам – Татищев). Челобитная начиналась словами благодарности за высокую милость государыни, выражающуюся в том, что она подписала предложенные ей пункты, но далее следовали некоторые протестные слова, высказанные чрезвычайно обтекаемо и витиевато: "…в некоторых обстоятельствах тех пунктов находятся сумнитества такие, что большая часть народа состоит в страхе предбудущего беспокойства, хотя они с благорассудным рассмотрением, написав свои мнения, представили Верховному тайному совету, прося безопасную государственного правления форму учредить; однако ж, об этом не рассуждено, а от многих и мнений подписанных не принято и не объявлено, что без воли императорского величества того учинить невозможно".
Очень осторожная челобитная. Иными словами, мы со всем согласны, и с пунктами согласны, и государыне преданы всей душой, но не мешало бы, прежде чем ставить будущей государыне какие-то условия, с нами посоветоваться. Но и эта деликатная, если не сказать трусливая челобитная, вызвала гнев Долгоруких. Гвардейские офицеры из охраны тут же стали громко кричать об обязательном восстановлении самодержавия, хотя пока его никто не разрушил. Василий Лукич дождался тишины и строго спросил Черкасского:
– Кто позволил вам, князь, присвоить себе право законодателя?
Черкасскому уже нечего было терять:
– Вы вовлекли государыню в обман. Вы уверили ее величество, что подписанные ею в Митаве "Кондиции" составлены с согласия всех чинов государства. Это неправда!
Василий Лукич уже готов был подхватить Анну Ивановну за руку и увлечь в другую комнату.
– Мы непременно обсудим дворянскую челобитную. А сейчас не время, сейчас есть дела поважнее. Да и время обеда подоспело, – сказал он решительно.
Но с другой стороны, к Анне подошла сестра Екатерина Ивановна. На этот раз герцогиня Мекленбургская была очень серьезна и уверенна в себе. В руках у нее была чернильница с пером.
– Нечего тут думать, государыня, – сказала она сестре на ухо, – подписывать надо сейчас. Подписывайте, а там видно будет. Вот перо.
И Анна подписала дворянскую челобитную: "Учинить по сему". Передавая Черкасскому бумагу, она поручила обсудить предмет прошения немедленно и в этот же день сообщить ей о принятом решении.
Историк Валишевский пишет, что, предчувствуя всякие неожиданности, Анна заручилась поддержкой армии. По приказанию Долгоруких стража во дворце была удвоена, но чью сторону она примет? Командовал охраной пруссак Альбрехт. На него она могла рассчитывать в случае опасной ситуации. Через Альбрехта она и передала приказ гвардии: "Подчиняться только Семену Андреевичу Салтыкову". Этим она уже отрешала Долгоруких от командования армией. Хотя и без этого приказа гвардия была предана Анне всей душой и выражала свою верность криками: "Государыня, мы верные рабы вашего величества. Мы всегда служили верно и теперь готовы жизнью пожертвовать ради вас. Мы не потерпим ваших злодеев. Прикажите, и мы всех их из окон повыкидываем!"
Анна ушла обедать вместе с Верховным советом, дворяне-челобитчики сели заседать в соседней комнате. Наконец все собрались в аудиенц-зале. Государыне была представлена новая челобитная. На этот раз ее подписали сто шестьдесят шесть человек. Прочел ее сам автор, князь Антиох Кантемир, славный поэт и сатирик XVIII века. Он тоже был против ограничения царской власти. "Усердие верных подданных побуждает нас по возможности не показаться неблагодарными; для того, в знак нашего благодарства, всеподданнейше приносим и всепокорно просим всемилостивейшее принять самодержавие таково, каково Ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные к Вашему Императорскому Величеству от верховного тайного совета пункты и подписанные Вашева Величества рукой уничтожить". Также просило дворянство восстановить Сенат в том его значении, какое дал ему Великий Петр, еще кой-какие просьбы, то да се – по мелочам.
Анна выслушала челобитную, это был трагический момент.
– Я подписала пункты, желая управлять моими подданными мирно и справедливо, – сказала она, обращаясь к верховникам, – и теперь должна знать: согласны ли члены Верховного тайного совета, чтобы я приняла то, что теперь предлагает народ?
Члены тайного совета, как говорится, "не нашлись с ответом".
– Значит, пункты, которые я подписала в Митаве, составлены не по желанию народа?
– Нет, нет! – кричал зал.
– Стало быть, ты обманул меня, Василий Лукич…
Далее Анна приказала доставить ей подписанные в Митаве бумаги и при всем народе порвала "Кондиции". В тот же самый день императрица повелела немедленно доставить в Москву Бирона, что и было исполнено.
Правление Анны Ивановны было жестким, но не выходило из старой традиции. Все как обычно, бывают мягкие государи, бывают крутые. Да, она жестоко расправилась с верховниками и со всем кланом Долгоруких, казнила Волынского и многих людей из его окружения. Но надо помнить, что куда больше голов полетело в царствие Петра Великого. Здесь важно другое. Уж сколько лет живем, а настоящего парламента как не было, так и нет. А верноподданнические инстинкты сохранены в целости.
Прочитанная Кантемиром челобитная была истинным гимном самодержавию: "Мы, напоследок, Вашего Императорского Величества всепокорнейшие рабы, надеемся, что в благорассудном правлении государства, в правосудии и облегчении податей по природному Вашего Величества благоутробии презрены не будем, но во всяком благополучии и довольстве тихо и безопасно житие свое препровождать имеем. Вашего Императорского Величества всенижайшие рабы".
Не получила Россия тогда в 1730 году парламента, даже его подобия не получила. А что подпись – "всенижайшие рабы", так это просто канцелярский штамп. Хотя все равно как-то дико читать, например, такую подпись под письмом государыне нашей Елизавете: "раб твой Кант". Это было после того, как мы взяли в Семилетней войне Кенигсберг (сегодняшний Калининград), а великий философ жил именно там. Но смело можно и сегодня взять на вооружение старинный официоз и подписываться в государственных бумагах: "Верные рабы Ваши".
Великая княжна Прасковья Иоанновна
За грозной планидой Анны Иоанновны и печальной участью Екатерины Иоанновны совсем стушевалась судьба третьей из сестер-царевен: Прасковьи. В отличие от двух старших сестер ее не выдали замуж за иностранного принца. Всю жизнь она прожила рядом с матерью, и во всех письмах, мемуарах и прочих документах о ней говорится как о девушке хворой, тихой, покорной, словом, совершенно безликой. То у нее золотуха, то нога болит настолько, что она вынуждена уехать с бала. У нее и прозвище было "Царевна Волочи Ножку".
Вглядимся в портрет Прасковьи Ивановны кисти нашего великого художника Ивана Никитина. На нас смотрит юная красавица в богатом вишневого цвета платье. В прелестном лице нет и намека на немощь или убогость. Огромные, широко распахнутые глаза, соболиные брови, на губах полуулыбка, застенчивая и доброжелательная, высокий чистый лоб с двух сторон изящно осеняют темные локоны…
С именем этой женщины связана легенда о высокой и трагической любви. При этом имя ее окружено глубокой тайной. Оно и понятно. Разглашение сведений о жизни царской семьи приравнивалось к государственному преступлению. Слишком болтливых ссылали в Сибирь, а то и в тюрьму могли упрятать с пожизненным сроком.
Другое дело иностранцы – официально посланные в Россию с дипмиссией или тайные агенты. Они зорко следили за происходящим во дворце и все полученные сведения отправляли на родину в зашифрованных депешах. Делалось это не из любви к сплетне. Любая ссора среди царской семьи, а то и полюбовный приватный разговор, словом, всякое неожиданное происшествие, могли повлиять на политическую жизнь не только в России, но и в Европе. Благодаря профессиональному любопытству иностранных дипломатов мы иногда можем приподнять занавесочку, скрывающую роковые тайны.